Великая легенда
Шрифт:
Первым встал Эней. Я не помню всех деталей его речи, но суть сводилась к тому, что троянские воины и герои — под последними он, очевидно, подразумевал Гектора и самого себя — устали тратить силы и кровь ради того, чтобы Парис сохранил украденную им жену. Эней напомнил совету о ране, полученной им несколько дней назад. Он заявил, что вся эта история нелепа от начала до конца, и закончил предложением вернуть Елену и все ее сокровища Менелаю, законному супругу.
Как только Эней сел, Парис вскочил на ноги и начал вопить. Как? Уступить этим наглым грекам после стольких лет славных битв? Лишить его самого драгоценного достояния? Пускай греки забирают сокровища Елены, но отдать ее он никогда не согласится!
Антенор поддержал Энея, но двое или трое выступили в защиту Париса. Сын Анхиза растревожил осиное гнездо — они горячо спорили целый час, так и не приблизившись к решению, когда царь Приам внезапно утихомирил их, заявив, что ставит предложение на голосование.
Результатом было четырнадцать против одиннадцати в пользу предложения Энея.
Лица присутствующих побледнели при объявлении итога голосования. Разгневанный Парис покинул дворец в сопровождении двоих-троих друзей. Эней с довольной улыбкой на хитрой физиономии попросил царя Приама назначить посла для передачи предложения в лагерь греков. Несомненно, он ожидал, что это поручат ему, но я удивился не менее его, услышав слова царя:
— Идей, сын Дара, я поручаю тебе передать наше предложение грекам.
На этом собрание закончилось, и члены совета разделились на маленькие группы, обсуждая принятое решение. На сегодня военные действия следовало прекратить, и царские гонцы сообщили войскам о перемирии. Получив от Антенора и Гектора приказ отправиться в греческий лагерь этим же вечером, я спешно покинул зал совета и зашагал по широкой мраморной аллее к дому Париса. Со мной все время заговаривали взволнованные люди — казалось, новость уже просочилась на улицы, — но я не обращал на них внимания. Только когда Кисеей схватил меня за руку, я велел ему ждать меня через полчаса в моих дворцовых покоях.
К своему величайшему облегчению, я застал Елену одну в ее комнате, если не считать служанок. Она отпустила их, узнав о моем прибытии, и я сел рядом с ней на ту же скамью, где мы разговаривали вчера.
— Ты видела Париса? — без предисловий осведомился я.
Елена удивленно посмотрела на меня:
— Нет. А почему ты об этом спрашиваешь?
В нескольких словах я сообщил ей о происшедшем в зале совета. Мне показалось, будто в ее глазах мелькнула радость, но либо я ошибся, либо она притворялась, повернувшись ко мне и печально промолвив:
— Идей, ты принес мне горестную весть. Значит, я должна покинуть Трою? Не то чтобы я обрела много счастья в ее стенах, но…
— Говори, Елена.
— Покинуть ее, когда я только что нашла тебя!
Ее голос звучал абсолютно искренне. Как я мог догадаться, что она всего лишь играет мною? Елена опустила взгляд, и я заметил слезинки, поблескивающие на ее ресницах. В ту же секунду я упал перед ней на колени, вцепившись в складки ее мантии, а она, тихо шепча мое имя, склонилась ко мне так низко, что ее волосы опустились на мою голову, словно вуаль.
Теряя рассудок, я поклялся, что не отдам ее грекам.
В этот момент я по-настоящему любил Елену. Она была поистине прекрасна с ее бурно вздымающейся грудью и большими серо-голубыми глазами, полными слез и с мольбой устремленными на меня.
Эта женщина была прирожденной актрисой. Мне до сих пор непонятны ее мотивы — очевидно, думая, что покидает Трою навсегда, она хотела, чтобы ее образ запечатлелся в чьем-нибудь сердце. Или же, будучи рожденной для любви, она находила истинное наслаждение в простой имитации страсти.
— Ты не уедешь, Елена! Я люблю тебя и не допущу, чтобы ты покинула Трою!
Она вздохнула:
— Как ты можешь этому помешать, милый Идей?
— Не знаю, но постараюсь что-нибудь придумать.
В конце концов, еще неизвестно, согласятся ли греки с этим предложением. Неудивительно, если они откажутся, желая отомстить за кровь погибших товарищей.
И… да, вот оно! Разве ты забыла, Елена, кто должен передать предложение в греческий лагерь?
Она быстро подняла взгляд — печаль на ее лице сменилась любопытством.
— Ну и что из этого?
Я улыбнулся — в моей голове уже родился план.
— Было бы странно, если бы я не нашел способа заставить их отказаться. Я могу выдвинуть какое-нибудь неприемлемое условие или вызвать гнев Агамемнона — ты ведь знаешь его нрав.
— Ты этого не сделаешь. — В глазах Елены мелькнуло беспокойство. — Неужели ты обманешь доверие своего царя? Стыдись, Идей! Предложение должно быть передано в точности — и пусть греки решают сами.
Я понял — или вообразил, будто понимаю, — что подлинным желанием Елены было вернуться в Спарту, и пожалел о своих опрометчивых словах. Тем не менее я твердо решил не дать ей уехать. Я был ослеплен ее красотой и мог думать лишь о том, что она должна стать моей.
Скрывая свои подлинные намерения, я притворился пристыженным ее упреками и сказал, что просто хотел испытать ее любовь ко мне.
— Чего стоит привязанность, не признающая слабости? Теперь я знаю, что ты рада оставить нас… оставить меня и мою любовь к тебе!
— Идей, ты причиняешь мне боль.
— Ты не любишь меня.
— Я никогда не говорила, что люблю.
— Но позволяла надеяться.
Елена отвела взгляд.
— Надеяться не возбраняется никому, милый Идей.
Ты хочешь силой вынудить у меня признание? Сделать меня неверной женой? Должна ли я молить тебя о милосердии? — Ее голос дрогнул.
— Что? — воскликнул я. — Твое признание? — Я попытался посмотреть ей в глаза, но она отвернулась. Положив ладони на щеки Елены, я медленно повернул ее к себе. Она задрожала при моем прикосновении, и у меня закипела кровь. — Умоляю тебя! Я должен услышать твое признание!
Елена положила руки мне на плечи и, приблизив губы к моему уху так, что я мог ощущать ее горячее дыхание, нежно прошептала:
— Я признаюсь… что люблю тебя.
Я попытался заключить ее в объятия, но она быстро отскочила, сказав, что Парис может вернуться в любой момент и что он не должен застать меня здесь.