Великая Отечественная война глазами очевидцев
Шрифт:
А наш командир полка рядом с ним стоял. Он был без руки, полковник. И молчал, потому что сказать ему было нечего. И вот генерал говорит:
– С сегодняшнего дня вы все это обмундирование с себя снимите и вас переоденут. А сейчас идите обедать. После обеда мы с вами еще встретимся.
Мы пришли обедать в столовую. Заходим – е-мое, все деревянные столы и скамейки выбросили. Стоят настоящие столы, стулья, на столах большие «пузатые» кастрюли, из них пахнет так хорошо и приятно. Миски новые. Вот как хорошо поработали за одну ночь.
И вот, сели за стол. Впервые рисовую кашу с маслом поели.
– Ну что, товарищи бойцы, обед понравился?
– Да, товарищ генерал!
– Наелись?
– Никак нет, товарищ генерал. (Смеется).
– Вот что, ребята. С сегодняшнего дня вас так, как сейчас, будут кормить две недели. А через две недели вас отправят маршевой ротой. Занимайтесь, не обижайтесь на командование! У вас тут было вредительство. А вашего начальника продовольствия мы расстреляли.
А кто-то говорит:
– Товарищ генерал, а почему без суда и следствия? Перед нами его надо было расстрелять!
– Правильно говоришь. Но мы не вытерпели такого издевательства перед вами. Я, – говорит, – сам лично взял его и застрелил!
Но как? То ли правда, то ли нет. Может быть, и правда. Его же отстранили, может где-то там кокнули. Но, вот так.
И вот, кормили нас так в течение двух недель. Появилась рисовая каша, хлеб разный: черный, серый; американская тушенка появилась. На десять человек большая банка. Намажем, значит, на хлеб и с удовольствием ели эту тушенку. И представляете, уже через неделю, фронтовые песни запели, когда шли в столовую.
И вот потом отправили нас на запад. Дорога на фронт была нелегкой. Нас отбирали по дороге, комплектовали. Кругом шли на фронт – тайно, явно, пассажирскими вагонами. Нас посадили тридцать человек в вагон и отправили в сторону Харькова. Моих товарищей тоже отправили кого куда.
Мои братья уже были на фронте. На старшего брата, к тому времени я уже знал, пришла бумага, что он пропал без вести. И я боялся не успеть отомстить фашистам. Я говорил: «ребята, наверное, мы не успеем, война закончится!»
И нас загнали под Харьков, где в конце 1943-го – начале 1944 года произошло крупного сражение, где наши немцам проиграли. Там немцы уничтожили две наши армии. Одна из них была танковая. По-моему, ее командующим был генерал Шапошников. Крупное поражение там потерпели, и наших там окружили.
И вот, нас направили на прорыв этого окружения наших войск. Там были очень сильные бои, не хуже, чем под Сталинградом и Курской Дугой. Я попал в артиллерию, наводчиком 120 миллиметрового орудия.
По немцам мы успели выпустить всего-навсего три снаряда. Подошли резервы с Урала, с Сибири, немцев окружили и ликвидировали. И вот, я очень хорошо помню сводку, что погибших немцев было всего двести семьдесят тысяч человек. Их трупы на грузовиках куда-то увозили, хоронить-то их кто будет?
Мы спрашивали офицеров, а они нам говорят, что они сейчас, наверное, где-то в общей яме лежат. Завалили, а потом закатали землей, и все. Кстати, и с нашими так тоже делали.
И вот, мы боялись, что не успеем на фронт. Но на фронт я все же попал. Это было 6 июня 1944 года на Западной
Нас выгрузили, и мы попали в руки наших украинских партизан генерала Ковпака. Он нас взял под свою защиту. А эта партизанская армия жила в большом-пребольшом поселке таком, в лесу прямо. Палатки там, землянки были, жили своей жизнью. И мы даже не поверили, что партизаны могут так жить.
И вот, нас там переодели. Вместо ботинок дали кирзовые сапоги, одежду уже такую – фронтовую. И кормили нас там очень хорошо. И в результате что получилось? Мы днем спали, а двигались только ночью. Как наступает темнота, начинается наше движение. И за ночь мы преодолевали от пятидесяти до семидесяти километров.
Начиная от бандеровских поселений до реки Сан, Сандомира, мы шли почти три недели. Мы шли с полной выкладкой: автомат, вещмешок, гранаты. И вот мы прошли мимо Львова. Мы думали, что во Львов обязательно попадем. Но его взяли наши войска на день раньше, а мы мимо прошли.
Я никогда не думал, что у нас, в СССР, были такие красивые города. Это настоящий город европейского типа. Такие чистые дома, чистые улицы, такие музеи! Мы удивились, что у нас такие города есть. Мы там проходили, всего два дня были и тоже своим ходом. И мы шли дальше.
И вот, на реке Сан, в городе Сандомир, мы заменили пехоту. Пехоту заменяли только ночью. Они встали и ушли, а мы заняли их места. И на следующий же день мы заразились вшами. Потому что там землянки и окопы, кто там будет где мыться и соблюдать гигиену? Бань не было, ничего не было.
И вот, через три дня мы такие вшивые были! Везде, и по десять-пятнадцать штук. А они такие жирные, белые, упитанные, кусаются и кровь пьют, понимаешь. И что же делать?
Тут нас старшие солдаты стали учить: соберите сушняк. Мы по три-четыре человека собираемся, собираем сушняк, втихаря разжигаем костер, снимаем белье и вытряхиваем в него. И так они, сволочи, горели, прямо со звуком таким лопались там. Как все равно что зерно жаришь. Звук такой же.
И вот, мы целую неделю боролись с этими вшами. Потом нас ночью по тревоге подняли, посадили на машины, на грузовики. Я запомнил, у нас командир бригады был по фамилии Столет. Полковник Столет. Он встречает нас и говорит:
– Здравствуйте, солдаты-столетовцы!
– Здравия желаем, товарищ Столет!
Вот прямо так и отвечали. Мы тогда уже перешли границу Польши и на границе с Чехословакией были. Попал я в другую дивизию, нас расформировали. И я попал на 152-миллиметровую гаубицу. Это уже было где-то в октябре 1944 года. Я там тоже был наводчиком. Расчет десять человек, целое отделение. Орудие было царского производства, короткоствольное, но бьет на восемнадцать километров.
Снаряд весом пятьдесят два килограмма. Одному его не поднять. Его в ствол вдвоем загоняли. И многие думают, что снаряды изготовили, в ящики упаковали, и все. Нет, братцы, снаряд любит чистоту. Надо, чтобы он блестел. Прежде чем его отправить в ствол, с него тщательно снимается смазка. Прямо тряпками с дизельным топливом или керосином. Потом тщательно насухо протирается.