Великая Российская трагедия. В 2-х т.

Хасбулатов Руслан Имранович

4. Ваша идея о том, что “не пришло время оценить события 21 сентября — 4 октября” кажется мне, не обижайтесь, трусливой, неверной по сути, способствующей укреплению “благородных” мифов “о рыцарских деяниях” обитателей Кремля. Не случайно ее тут же подхватили Рыбкин и К. Не для пользы Отечества. Не для торжества Правды и Справедливости.

5. Трагедия “Белого дома”, убийства людей, расстрел Парламентского дворца — мировое событие XX столетия; расстрел Парламента танками, намерение в ночь на 4 октября нанести ракетно-бомбовый удар — все это требует немедленного расследования; немедленных оценок; возможно, надо бы создать (организовать) Международный общественный трибунал для этих целей. Первый вопрос на первом же заседании Думы — оценка государственного переворота; жестокая, незаконная политическая и физическая расправа с Председателем Верховного Совета, председателем Межпарламентской ассамблеи СНГ, членом руководства Межпарламентского Совета причерноморских стран; А.В. Руцким, и.о. Президента страны. На мой взгляд, это должно быть обязательно, если только там будет хотя бы один честный человек. К сожалению сейчас люди молчат. Я, разумеется, никого не упрекаю, но создается впечатление, что моим коллегам — депутатам — дела нет до их бывшего Председателя Верховного Совета РФ. Искренне желаю победы и стать депутатом, хотя не знаю, что Вы там можете решить. За Думой я не увидел в проекте “Конституции” каких-то серьезных задач и тем более — прав. Все это было бы смешно, если бы не трагическая реальность.

28 ноября. “Лефортово”.

С уважением, Р.И.Хасбулатов

Руслан Хасбулатов,

чл.-кор. РАН,

Председатель Верховного Совета.

К статье “Версия” в “Литературной России” 10.1993 г. профессора Э.Володина

ВЕЛИКАЯ РОССИЙСКАЯ ТРАГЕДИЯ: ВЕРСИЯ О “ВЕРСИИ”

I.

Статья профессора Э.Володина в “Литературной России” “Версия”, несомненно, привлекает своим глубоким аналитическим подходом к очень сложным и запутанным вопросам, непосредственно касающимся Великой Российской трагедии 21 сентября — 4 октября 1993 г. Трагедия, значение которой, похоже, еще не осмыслено нашим обществом во всей ее масштабности, которое Кремль стремится преуменьшить и в этой задаче основательно преуспел. В то же время хотелось бы отвести некоторые обвинения в адрес Российского Парламента. К сожалению, даже сторонники Верховного Совета панически не решаются сказать что-либо положительное о его деятельности, о его руководителях, обществу прочно вдолбили миф о его якобы ущербности. Не пора ли приступить к моральной реабилитации этого Парламента, приступить к правдивому, объективному анализу его деятельности как первого Парламента, который последовательно стал на путь утверждения верховенства Закона и Конституции, стал реальной законодательной властью, выполняющей роль противовеса в эксплансионизме исполнительной власти, ввел принципы федерализма в государственный строй, стал на путь утверждения демократии и прав человека; и при том, что подвергался травле и террору, высоко поднял авторитет законодательной власти как таковой? Не кажется ли Вам, что при всех своих недостатках работа Верховного Совета РФ, осуществляющаяся на виду у общества, была профессионально выше работы и Правительства, и Президента? Наш Парламент полностью выполнял свои задачи законодателя; он уже снабдил общество основами законодательства по всем отраслям жизни государства, по всем направлениям, он изменил основы общества, подвел законодательную

базу под конституционно-демократическое государство и закрепил их соответствующими изменениями в Конституции, которая была на порядок демократичнее той, которую навязали обществу 12 декабря? Один пример, иллюстрирующий законодательную эффективность Верховного Совета РФ: число законопроектов, разрабатываемых и принимаемых по инициативе самого Верховного Совета (два последних года) втрое превышало число тех, которые представлялись Правительством и Президентом, — а должно было быть наоборот. В государствах (практически во всех современных), в которых власть строится по принципу ее разделения (сдержек и противовесов), парламенты — пассивный элемент государственной власти и собственно — политики на каждом этапе развития (например, в периоды пребывания в парламенте данных депутатов, в правительстве —данных членов правительства); правительство — активный элемент власти и государственной политики, поскольку лидеры победившей на выборах партии, получив доверие избирателей, разрабатывают соответствующую политику и обеспечивают ей поддержку и в парламенте, и в обществе. Конечно же, такая конструкция исполнительной власти, при всех своих противоречиях с законодателями, находит с ними необходимый уровень конструктивного взаимодействия, не стремится играть во всесильный царистский режим или выйти из-под контроля в тех сферах деятельности, в которых этот контроль законодателя предусмотрен Конституцией и законами. Это, как правило, бюджетная сфера, внешняя политика, армия, деятельность спецслужб, высшие кадры государственного управления. Правительство, несущее главную ответственность за выбор парадигмы политики — и внешней, и внутренней — конечно же, стремится к тому, чтобы в предлагаемых парламентам законопроектах, программах, декларациях и т.д., подвести прочную нормативную базу, во-первых, для осуществления своей политики; во-вторых, получая, ее одобрение со стороны парламентариев, во всех демократических странах считающихся единственными полномочными представителями народа, легитимность которых никогда не ставится под сомнение, пока парламенты не распускаются в соответствии с действующим законодательством или прецедентным правом. И если парламентарии по каким-то причинам отвергают основополагающие для правительственной политики законопроекты, вокруг них действительно развертываются целые “сражения” (но без расстрелов людей, избиения депутатов, обстрела парламентов танками) — выступают президенты, премьеры, ведущие политические деятели, убеждают, разъясняют и, в конечном счете, достигают компромиссного результата. Вспомните, один из важнейших законопроектов новой администрации Клинтона (в сфере налоговой политики) прошел большинством в один голос — и как он благодарил конгрессменов! К сожалению, в нашем политическом истеблишменте все еще нет понимания сущностного, внутреннего содержания демократии. Когда в Верховном Совете звучала, порою, безобидная критика Президента и Правительства, наша “демократическая пресса” поднимала шум: “Как они смеют критиковать Демократа № 1!” Автократическое сознание, подхалимаж в наибольшей мере, по-видимому, навсегда связаны с большинством нынешнего журналистского корпуса, прочно усвоившего наиболее худшие черты коммунистической журналистики, причем, в отличие от последней, ради объективности скажем, профессионально подготовленной, — нынешняя журналистика интеллектуально и теоретически совершенно не подготовлена к анализу (объективному) сложных процессов. Отсюда — повышенная опасность от нее обществу, поскольку СМИ навязывают свои некомпетентные стереотипы, развращая людей и распространяя неверные толкования в обществе. Никакой программы, к примеру, в области экономической политики у нас не было и нет с августа 1991 года, когда перестало работать правительство Силаева. Те “материалы”, которые представляли на Верховный Совет РФ Гайдар, Черномырдин, трудно назвать “программами”. Поэтому они так и не сумели представить и пакет законопроектов под свой курс — не было и нет до сегодняшнего дня этого самого курса. Отсюда и печальный роезультат предлагаемых (по наименованию) законопроектов: “от потолка” планируя их разработку, Правительство и Президент так и не дали нам практически ни одного законопроекта, являющегося базовым для реформы, о которой так много говорилось. Время от времени Верховный Совет РФ получал плохо разработанные законопроекты и постановления, часто — по второстепенным вопросам. Даже бюджет нам приходилось самим, с помощью специалистов контрольно-бюджетного Комитета, “доводить до кондиции”, чтобы не стыдно было его публиковать, хотя и считается, что Б.Федоров — большой специалист по этой части. В то же время Президент и Правительство, как в “старые, добрые времена”, пытались заменить силу Закона, авторитет Закона Указами Президента. Между прочим, эта практика для многих стран осталась позади еще в XVII веке. Наша теоретическая мысль не подметила, что общая мировая тенденция, свойственная всем современным государствам, заключается в укреплении авторитета Закона, иного решения законодателя как представительной власти, действующей от имени народа. Стало быть, речь идет и о возвышении роли законодательной власти в регулировании жизни общества вообще, о соответствующем сужении значения нормативных актов исполнительной власти, если они не одобрены законодателями. Это — общая, генеральная тенденция к развитию демократического начала в целом, свойственная современной цивилизации, когда неуклонно укрепляется представительный характер государства; укрепляется также контрольная функция законодательной власти над властью исполнительной — такова универсальная мировая тенденция. Однако как любая всемирная тенденция, она действует отнюдь не прямолинейно, зависит от множества факторов: устойчивость системы сдержек и противовесов, их зрелость и традиции, социально-экономическое состояние общества, общий уровень развития гражданского общества, величина и влияние средних классов, плебса, контроль над распределительными механизмами и т.д. В России (как и во всех странах Евразии) демократические традиции власти были прерваны задолго до Октября 1917 года. Они стали вновь возрождаться со второй половины 80-х годов, но вместе с ними появились и тенденции разрушения. В своем сплетении демократические и разрушительные процессы ускорились после лета 1987 года и вплоть до распада Союза в декабре 1991 года. С конца 1991 года — начала 1992 года, на мой взгляд, наступил новый этап — этап (кратковременный) формирования диктаторского режима на антикоммунистической социально-идеологической платформе. Именно с таких позиций и следует рассматривать государственный переворот 21 сентября — 4 октября 1993 г.

II.

Вернемся, однако, к суждениям профессора Володина, взгляды которого я искренне уважаю, хотя с некоторыми суждениями не могу согласиться. Э.Володин пишет, что Верховный Совет РФ не учел предостережения специалистов, предупреждавших о грядущем перевороте, готовившемся Кремлем. Верховный Совет РФ раньше, чем кто-либо другой, пришел к выводу и точно фиксировал все детали заговора против Конституции, начиная уже после VI Съезда народных депутатов. Первая такая попытка со стороны Ельцина была осуществлена уже на VII Съезде, когда Ельцин планировал сорвать кворум Съезда, а затем объявить о роспуске Съезда. Вторая попытка, как известно, была предпринята 20 марта — Съезд и Верховный Совет РФ, вместе с Конституционным судом и Генеральным прокурором сорвали эту попытку. Затем началась подготовка к третьему заговору (перевороту) — ударение делалось на подкуп, шантаж и переманивание части депутатов и руководства Верховного Совета РФ, (к примеру, Рябов), травлю Верховного Совета, обвинению его в антиреформаторстве и блокировании принятия Конституции (отсюда — Конституционное совещание), подкуп региональных элит, заигрывание с силовыми министрами, обработка мирового общественного мнения. Все это немедленно разгадывалось руководством Верховного Совета РФ и предпринимались те ответные меры, которые вписывались в рамки Закона: назначались парламентские комиссии для изучения, обсуждалось на сессиях Верховного Совета, делались заявления, выступления, предупреждения, запросы. Ситуация обсуждалась на совещаниях председателей Советов субъектов Федерации; так, в начале сентября состоялось совещание представителей Советов всех уровней (1,5 тысячи человек), на котором Председатель Верховного Совета РФ прямо указал на заговор с целью свержения представительной власти и мотивы этих заговорщических планов —неспособность исполнительной власти управлять страной. “Советы несовместимы с демократией”, — было сказано Президентом на открытии Конституционного совещания, на котором был лишен слова Председатель Верховного Совета РФ. “Август — артподготовка, сентябрь — штурм”, — было сказано им в начале августа. Перед грозной опасностью свержения конституционной власти Верховный Совет отменил свои летние каникулы и работал весь июль-август, непрерывно предупреждая общество о надвигающейся опасности переворота. Конфронтационные методы воздействия на общество стали практикой Кремля. Общество безмолвствовало. За 3 дня до переворота, 18 сентября, в Москве проходило Всероссийское совещание Советов всех уровней — я прямо предупредил общество о грядущей диктатуре. Что же еще? Парламент — это не Правительство. Сила Парламента — в уважении к Закону, поддержка общества. У Парламента нет “своих” войск, охранных отрядов, службы безопасности. Вся его “армия” — это около 200 милиционеров, охраняющих 24 подъезда здания Парламента, парламентских служб на Новом Арбате, 19 и Парламентского центра на Цветном бульваре. И те входят в общую систему МВД. Почему общество не отреагировало на эти приготовления? На наши предостережения? — вот что следует исследовать, изучить. Социально- экономическая безысходность, — взаимная дискредитация Верховного Совета и исполнительной власти, соответственно, ощущение у гражданина своего отчуждения от них, безразличие к их судьбам? Потеря веры в авторитет Конституции, подвергающейся психологическому террору со стороны суперрадикалов — демократов, внушение всем ее явной ущербности? По- видимому, все это и многое другое создавало вакуум вокруг законодателя. Но ведь все это видело общество, его наиболее образованные составные части — интеллигенция ( ученые, инженеры, писатели, художники, учителя и т.д.) — где был их голос? Тем более, когда непосредственно травили их представителя — профессора, члена-корреспондента Российской Академии наук? Где выступления, заявления, протесты групп ученых, представителей интеллигенции? Где их предупреждения зарвавшейся исполнительной власти о недопустимости применения неконституционных методов управления обществом? А эти бесконечные рассуждения о “конфронтации” двух властей искусственно создали образ “несговорчивого” Верховного Совета РФ. На деле ведь все было иначе — Верховный Совет подвергался травле — и больше ничего. Ни о какой его “конфронтации” и речи не было. Ельцин действовал не как Президент, а как лидер радикальной внепарламентской оппозиции, цель которой —сокрушить государство и сбросить Парламент. Как Гитлер — до прихода к власти. И вскоре после прихода к власти. Президент и Правительство не желали иметь Верховный Совет РФ — ни плохой, ни хороший — он им был не нужен вообще вместе с Конституцией. По проекту Конституции они также не хотели никаких компромиссов — им была нужна та Конституция, которую они “протащили” 12 декабря, и общество ее “проглотило”. Зная всю ее ущербность, оно примирилось даже с явными нарушениями при ее “принятии” — за нее подано менее 20% голосов.(Я это подсчитал здесь, в камере “Лефортово”, оперируя цифровыми материалами, взятыми из газет. Вы можете сделать то же самое. Получите такой же результат, какой получил я.) Вот и все “компромиссы”, на которые они “соглашались”. То есть — “соглашайтесь с тем, что Вам говорят” — вот и все. Общество же делало вид, что, дескать, Верховный Совет РФ поступает “опрометчиво”, не находит “правильных” решений, ему “не хватает “политической воли”, “политической мудрости” и т.д. Так само наше общество отдало вполне нормальную, вполне демократическую Конституцию (при всех ее несовершенствах) и вполне работающий, научившийся профессионально и добросовестно выполнять долг законодателя Российский Парламент, Верховный Совет России на растерзание диктатору, органически неспособному мирно и неконфликтно работать в режиме разделения властей, не подчиняя их своей единоличной власти (охлократии).

III.

Я утверждаю, что мы имели “вполне нормальный Верховный Совет РФ”, хотя в его недрах развивались отнюдь не “нормальные” процессы, способствовавшие укреплению агрессивности Кремля. Многие комиссии палат и Комитеты Верховного Совета РФ, которым по закону надлежало контролировать деятельность важных министерств исполнительной власти, изменили своему долгу парламентариев и стали на путь борьбы с самим Верховным Советом, подрывали его изнутри, разлагающе действуя на коллег. Комитеты по безопасности и обороне, законности и правопорядку, международным делам, бюджету, налогам и ценам, правам человека, которыми руководили Степашин С.В., Аслаханов А.А., Амбарцумов Е.К., Ковалев С.А., Починок А.П. — давно превратили свои Комитеты в “продолжение” соответствующих министерств — о каком “контроле” над ними могла идти речь? Бюджетная Комиссия Починка А.П., Комиссия по межреспубликанским отношениям Подопригоры В.Н., по правам человека — Комитет Ковалева С.А. — здесь разрабатывались даже планы откровенного развала Верховного Совета РФ и борьбы с его Председателем, здесь собирались и множились склоки, интриги, сплетни — все это насаждалось в структуры Верховного Совета РФ, распространялось блудливыми СМИ по всей Руси Великой и по всему миру. Напуганное огромным давлением Кремля и СМИ, большинство депутатов, даже по инициативе Председателя Верховного Совета РФ, не решалось заменить этих бездарных, но склочных “деятелей”, отчасти объясняя мою их критику “субъективизмом”. Так что стоит удивляться тому, как в таких условиях удавалось работать, и, заметим, неплохо работать Верховному Совету. А не тому, что он не работал лучше. Государственный переворот готовился почти открыто и, как знаете, о нем сам Президент время от времени объявлял громогласно, как бы проверяя реакцию общества (“разогнать Съезд”). С конца 1992 года уже осуществлялся процесс формирования “параллельного парламента” — Конституционного совещания. Было сказано: “август — артподготовка, сентябрь — штурм” и т.д. И что же общество? Оно трусливо молчало. Суть нашей трагедии в том, что общество примирилось с мыслью о государственном перевороте. Поэтому и Конституция (вполне демократическая, несомненно, более прогрессивная, чем навязанная 12 декабря 1993 г.), и Верховный Совет, и вице-президент, и Конституционный суд, ставшие на защиту Конституции и Демократии, стали заложниками не просто мятежного Президента и группы окружавших его авантюристов, а заложниками общества, молчаливо санкционировавшего этот переворот и последующую жестокую расправу с защитниками Конституции. В истории, как известно, многие события повторяются удивительным образом. Вспомните, как даже орлеанисты и легитимисты, как это не удивительно, своим молчаливым одобрением ускорили в 1852 году государственный переворот во Франции (в пользу Империи), отказались от движения в поддержку Генриха V. Возможно поэтому (учитывая свою причастность к расправе над нами), общественное мнение столь инертно в своих требованиях к Кремлю освободить политзаключенных “Лефортово”.

IV.

В данном письме я не хотел бы затрагивать (или развивать) положения “технологии” кремлевского заговора, его осуществления, объяснять элементы тактики Х Съезда народных депутатов (ибо все, что делалось нами, вытекало из его решений как высшего органа государственной власти, ст.104 Конституции РФ), поскольку это просто невозможно. Но тем не менее, не могу не затронуть ряд “сюжетных линий”, разрабатываемых в статье Э.Володина, а также хочу отметить мое понимание некоторых вопросов в его статье. К примеру, Володин часто использует понятие “оппозиция”, “Верховный Совет” как идентизмы. Это по сути неверно. Верховный Совет РФ никогда не был “оппозицией” ни Президенту, ни Правительству (зато значительная часть депутатов — и “слева”, и “справа” была в оппозиции к Председателю Верховного Совета РФ). Как я уже ранее писал, что именно Ельцин действовал как лидер радикальной внепарламентской оппозиции, по- большевистски требуя разогнать Парламент и разрушить государство. Но Верховный Совет не был и не мог быть оппозицией Президенту и Правительству. Верховный Совет и его Председатель были творческим, конструктивным оппонентом исполнительной власти и более последовательным сторонником демократических и рыночных реформ, чем Президент и Правительство. Многие депутаты, сотрудники аппарата Верховного Совета были прекрасно профессионально и политически подготовлены для осмысления тех гигантских изменений, которые происходили на всех обширных пространствах Евразии. Они и стремились обеспечить такое реформирование России, которое обеспечивало бы более или менее плавное ее вхождение в новое геополитическое качество. И в этом плане эти достойные люди были мне хорошими помощниками, они хорошо понимали такие устремления Председателя. Что же касается

официальной “оппозиции Президенту”, она носила внепарламентский характер, не имела связей с руководством Верховного Совета РФ и не могла влиять на принимаемые Верховным Советом решения в направлении отката от его курса. Кстати, курс на реформы, более или менее последовательно, с 1990 года проводился именно Верховным Советом, а не Президентом и не Правительством, для которых была свойственна импровизация, попытки реагировать на происшедшие события. Они начисто отрицали такие инструменты управления государством, как план и прогноз, ставшие нормативными в современном мире. О двух политических линиях: о линии Парламента и линии Президента — я докладывал на VII Съезде народных депутатов в декабре 1992 года. Затруднения же в деятельности Верховного Совета были связаны с тем обстоятельством, что со второй половины 1992 года “демократы”-депутаты переходили на работу в систему исполнительной власти, показывая свою неспособность работать в системе парламентской демократии и одновременно усиливая давление на Президента для расправы с Парламентом.

V.

Самый сложный вопрос для Истории — это тактика Х Съезда, Верховного Совета в период 21 сентября — 4 октября. Здесь очень много можно говорить об ошибках, заблуждениях, “политическом безволии”, “вялости руководства” и т.д. (Тем более, если это “руководство” брошено в тюрьму, а некоторые члены этого “руководства” умолкли). Все зависит от точки измерения. Если стать на позиции “борьбы за власть”, как таковую, исходя из тезиса “победителя — не судят”, “для достижения власти — все средства хороши” (т.е. ельцинский подход), тогда можно и обвинить, и упрекать бесконечно и меня, и моих единомышленников в “безволии” и в “инертности”, в отсутствии “гибкости, масштабности”, “оторванности от общества” и т.д. Но для меня — и в августе 1991 года, и сентябре 1993 года — “измерителем” была такая “незначительная вещь” — Конституция, Закон, процедуры, предписанные Законом. Для меня они не были химерой. Я слишком хорошо знал цену, которую заплатил наш народ за идеологические решения, заменяющие Закон, поэтому и в трагические дни переворота не считал для себя возможным использовать какие-либо иные (“революционные”!) инструменты для защиты Закона, чем сам Закон. Поэтому всякие “захваты” (штаба СНГ, мэрии, “Останкино” и др.), во всяком случае, в руководстве Верховного Совета, отвергались. Однако, когда я стал перед фактом случившегося, тем более, когда неверно был информирован об их бескровном захвате — вернее даже сказать, об установлении контроля над ними, — счел нужным не критиковать (нужна была моральная поддержка людей), а одобрить, полагая, что противостояние (вооруженное) завершено. И одновременно призвать всех участников конфликта к примирению, гражданскому миру. Можно задать и другой вопрос: а много ли знает мировая история случаев, когда сопротивление государственному перевороту длилось бы две недели? Это ведь уникальное явление! И разве это не лучшее доказательство того, что у защитников Конституции с “политической волей” было все в порядке. Но суть проблемы в том, что эта политическая воля была направлена не на то, чтобы “победить любой ценой”, а на то, чтобы “отстоять Конституцию и Закон законными средствами”. Уверяю Вас, в той обстановке это была очень сложная задача. И Верховный Совет, и Х Съезд депутатов, и Конституционный суд со своими задачами справились, как мне представляется, вполне успешно. Другой вопрос — как действовала высшая исполнительная власть, легитимизированная Х Съездом на основе Конституции и Законов РФ? Я лично не считаю для себя возможным сейчас анализировать эти аспекты; поскольку эпицентром обсуждений (и осуждений) выступает Парламент — моя задача заключается в том, чтобы показать всю вздорность большинства обвинений, возводимых на него. И разумеется на меня как на Председателя Верховного Совета РФ — первого полноценного Парламента Российской Федерации в ХХ столетии. И практически — первого главы этого Парламента, действующего на базе принципа разделения властей (Ельцин перестал быть главой Парламента со времени утверждения в Конституции этого принципа, поскольку сразу же был избран Президентом — именно в соответствии с этим принципом). Абстрагируясь (в определенной мере) от действий высшей исполнительной власти — и.о.Президента, силовых министров, я менее всего стремлюсь к обозначению их ошибок, я ставлю прежде всего задачу показать действия законодателя, лишенного Конституцией права на непосредственные исполнительные действия и свято выполнившего требования Закона даже ценой своей гибели. Может быть, не все парламентарии это осознавали, но те, кто руководил Парламентом, это не только понимали, но и исходили из своей ответственности перед Историей и предпочитали поражение от безусловного следования Закону победе, которая могла быть достигнута тактикой революционной целесообразности. Также мне трудно анализировать действия внепарламентской оппозиции, действия “улицы”, в которой неизбежно обозначились (и должны были обозначиться!) автономные центры принятия решений. К примеру, огромный массив людей, прорвав омоновские заслоны около 15 часов 3 октября, двинулся на захват мэрии; установив над ней контроль в течение 4-5 минут, организованно, по команде — часть двинулась колонной к “Останкино” и только меньшая часть к Дому Советов (перед ними- то я и выступал). Управлять такими людьми для законодателя — было практически немыслимо. Здесь возникает множество вопросов, так или иначе упирающихся в проблему “третьей силы”, действие которой очевидны: провокация с целью завершить государственный переворот пролитием “большой крови”. При этом, очевидно, ставилась двуединая задача: во-первых, дискредитировать законодателя и его выигрышную позицию защитника права, возложив ответственность за пролитие крови на него; во-вторых, напугать общество, в прямом смысле слова, затерроризировать его внезапно расширившейся карательной функцией государства, оказавшегося в плену полутеррористического режима Кремля. Собственно, повторно использовался метод, впервые примененный вскоре после референдума 25 апреля — при кровавой расправе над первомайскими демонстрантами. Тогда Парламент жестко вступился за право народа на демонстрации, осудил зачинщиков расправы, снял с работы министра Ерина, но опять вопреки Конституции Президент не подчинился решению Верховного Совета РФ. А мэр Лужков, “оскорбленный”, подал в суд на Председателя Верховного Совета. Как прореагировало общество на эти акции? — Да никак! Даже сейчас, в “Лефортово”, как сказал мне адвокат Фомичев, меня вызывают в суд по иску Лужкова — знает ли об этом общество, свободу которого на демонстрации я защищал? Так что же, я напрасно защищал эту самую свободу? Может быть, людям она не нужна? Им надо ЧП — наподобие введенного после того, как Парламент расстреляли, а меня бросили в тюрьму. ...Тем самым, общество показало свою неготовность защищать закон и порядок, правовой подход к разрешению любых общественных конфликтов; безразличие к сползанию политического режима к авторитаризму под надуманными предлогами “сильной исполнительной власти”. Разве может быть “сильной” исполнительная власть, если она не в состоянии обеспечить хлебом насущным своих подданных? Если не может бороться с преступностью и гарантировать безопасность граждан? Не может лечить больных и дать кров обездоленным? И разве эти плутократические рассуждения о “сильной руке” не известны нашим интеллектуалам со времен Аристотеля? Неизменно сопровождающихся установлением жесточайшей диктатуры? (Никколо Макиавелли сильно раздвинул горизонты понимания этих циничных идей). Но нынешние идеологи-ельцинисты далеко превзошли “бедного Никколо” (по Вольтеру). Классики, однако, признавали какие-то нравственные, этические границы действия правителей, нынешние правители отличаются абсолютным отрицанием каких-либо моральных норм в своих действиях. Это, похоже, правило для современных “демократических” лидеров, вылупившихся из теоретической эклектики и практической деятельности КПСС. А какова была персональная реакция тех громкоголосых лидеров общественного мнения, которые, не переставая, говорили “от имени и по поручению”: предпринимателей, деятелей науки и культуры, ближнего и дальнего зарубежья, средних классов, рабочих и крестьянства, инженеров и изобретателей и т.п. и т.д.? Мне даже кажется, что многие из них хотели устранения Парламента с одной довольно меркантильной целью — занять место парламентария, — какие там интересы народа, проблема государственного авторитета и т.д. Не поэтому ли так тщательно уходили они в своих предвыборных баталиях от “острых” вопросов? — не дай бог “рассердить” Хозяина (которого признали вопреки Закону, Праву).

VI.

Не могу согласиться с утверждением Э.Володина о том, что в “эти драматические дни состоялся верхушечный переворот”, но вторая часть мысли в этом предложении верна: “потому, что социальные силы массы не были приведены в движение”. Правильно. Но почему их “не привели в движение”? И кто должен был их “привести” в движение — я? Но я выступал в июне- сентябре 1993 года с предупреждением о заговоре и возможном перевороте больше, чем Ленин перед Октябрем! Знаете ли вы, что директора заводов в Москве, которые обливали слезами кабинеты Российского Парламента с жалобами на Правительство и Президента вплоть до 21 сентября 1993 г., закрыли заводские ворота и на пушечный выстрел не подпускали парламентариев, депутатов Моссовета, райсоветов, представителей партий и т.д.? Директора не хотели рисковать, многие влиятельные люди думали только о своей карьере, профсоюзы забыли, что они профсоюзы, лидеры общественного мнения испугались, запрятались кто куда и т.д. Совет Федерации, имея на руках абсолютно все выигрышные карты, не захотел эффективно вмешаться в ход событий. Все это разве не доказывает, что общество само отдало на растерзание свой Парламент, который, действуя в условиях отсутствия полноценных демократических традиций, многочисленных партий, опирающихся на поддержку социальных страт, являлся единственной гарантией сохранения демократии в стране? Поэтому государственный переворот следует изначально считать направленным против демократии и для возрождения новой диктатуры охлократии, какой бы либеральный окрас она не имела внешне. И разве последующие референдум и выборы в Думу не показали именно эти цели, нашедшие завершение в псевдоконституционном их закреплении? Говорить надо о фундаментальном, масштабном, тотальном характере антиконституционного переворота, поставившего на грань гибели огромное государство. Его последствия будут отражаться еще долго. И не все негативные последствия видимы сегодня. О некоторых из них я даже не решаютсь писать. И не потому, что сижу в тюрьме. Говорить о “верхушечности переворота”, по крайней мере наивно. Посредством переворота ликвидирована самая сложная, с трудом формирующаяся ветвь власти — представительная в масштабе всего государства. В этом смысле переворот 21 сентября — 4 октября уникален в истории государственных переворотов ХIХ-ХХ столетий. И ликвидирована не “советская власть”, а подлинно народная власть, представительная власть народа, повторяю, формирующаяся, преодолевая трудные противоречия. Подлинно — представительная власть. Тоталитаризм стал носить не просто “верхушечный” характер, на уровне федеральной власти (как обычно бывает при переворотах — один режим заменялся другим), а тотальный характер, когда государство становится качественно иным — государственная бюрократия, сплетаясь с частными и легальными элементами, сращиваясь с ними, вдруг обнаруживает, что она является единственной политической силой — в законодательной, и исполнительной, и судебной. Кстати, слово “депутат” стало ругательным, аналогичным тому, как ранее говорили, к примеру, “диссидент”. Может быть, прав Ю.Карякин, воскликнув: “Россия, ты одурела!” (правда, он сказал это только потому, что Россия не посчиталась с его, карякинским, мнением и не отдала 100% голосов при выборах Думы ельцинистам-гайдаровцам). Но чтобы так “одуреть”, надо ведь воспитать, подготовить общество — почему же духовные лидеры общества мирятся с тем, как разлагают это общество? И наиболее мощный, показательный урок для развращающего “воспитания” — это отношение к перевороту 21 сентября — 4 октября, расстрелу Парламента, произволу по отношению к его лидерам. Моральность каждого человека, политика, несомненно, проверяется ныне через его отношение к этим трагическим событиям. Может быть, такая констатация покажется кому-то излишне жесткой, но это так, — давайте говорить откровенно. И чьи бы ни были попытки “отложить” осмысление трагедии 21 сентября — 4 октября на “суд истории” (Рыбкин и Ко), какими бы побуждениями они ни диктовались, в их основе — лукавство, трусость, коллаборационизм. Думаю, многие претенденты в Думу проиграли из-за этого, несмотря на всю колоссальной силы пропаганду, ложно интерпретирующую эти события. Люди поддержали бы тех, кто решительно осудил заговорщиков из Кремля (Ельцина-Черномырдина) и карателей Ерина-Грачева.

VII.

Теоретикам, на мой взгляд, следовало бы обратить внимание на низкий методологический уровень анализа процессов в политической жизни государства вообще. Так, взахлеб, с утра до вечера по радио выступают какие- то “ученые”-юристы, политологи, утверждая о “качественно новой конституции” с точки зрения разделения властей, прав человека, конца всевластия советов. Ни одно из этих утверждений не верно: принцип разделения властей действовал в Конституции РФ с 1991 года, когда были введены существенные поправки и новые разделы — о Президенте и Конституционном суде; права человека также были инкорпорированы в Конституцию в полном объеме — так, как они сформулированы в Международном Пакте о правах человека; осуществлялся процесс муниципализации Советов — из них было выделено ядро исполнительной власти и специально введены статьи в Конституцию о главах администраций. Сами же Советы после исчезновения парткомов претерпели качественные изменения и в полном объеме выполняли функции реальной представительной власти. Причем все это находилось в интенсивном движении, совершенствовании. Мы придали импульсы изучению практики земских советов... Со стороны населения к Советам не было не только отчуждения, но наоборот, их авторитет возрастал. К тому же, за редким исключением, в областях и краях отношение между Советами и главами администраций были вполне нормальными. Ликвидация Советов — это акт политической мести со стороны тех, кто хотел бы переписать историю государства заново, и свидетельство тотальности государственного переворота с целью формирования бюрократического государства, имеющего жестко выраженные идеологические основы на базе антикоммунизма. При этом формируется политический режим с непропорционально развитыми репрессивными, карательными функциями, — нечто вроде бериевщины- ежовщины. Наше население (не только России, но и других новых государств), не являясь особым приверженцем коммунистических идей, в то же время отторгает антикоммунизм. Тем более, если он навязывается бывшими рьяными функционерами компартии (речь идет не только об одном Ельцине, но и — Черномырдине, Гайдаре, Федорове, Филатове, Полторанине и многих других “лидеров демократии”) — все они успешно делали свою карьеру через Старую площадь или при ее мощной поддержде; они готовы служить любой власти, если последняя назовет их “нашими”, назависимо от идеологии этой власти. И такая персонификация антикоммунизма вызывает у людей скорее брезгливость, чем солидарность. Антикоммунизм в России —бесперспективное дело. И слава Богу! Здесь возникает сложная проблема для точного анализа — к сожалению, исследователи не обращают внимания на то обстоятельство, что узкий круг антикоммунистов (первоначально сгруппировавшихся вокруг некоторых бывших “правозащитников”), сумел придать антикоммунистический характер всей деятельности Президента и Правительства, втянул в антикоммунизм влиятельных людей общества. Государственный переворот 21 сентября — 4 октября закрепил антикоммунистическое направление развития неототалитарного режима. Потому он разогнал всю систему представительной власти, отражающей реальную волю людей, построенную на принципах народовластия (то есть подлинной демократии), по своей природе отторгающей антикоммунизм как разновидность диктатуры. Простому человеку без излишних умствований ясно, что антикоммунистическая диктатура мало чем отличается от диктатуры коммунистической или любой иной — диктатура есть диктатура. И она во всех случаях противостоит личности, его свободе, его правам и достоинству. Везде на первый план выходит полицейско-милицейская дубинка, солдатский или омоновский сапог, удар прикладом по ребрам. Это вы видели сами.

Особый вопрос, затронутый в статье — вопрос о “третьей силе”, провокационном факторе, непосредственно связанном с “взятием” мэрии и расстрелом людей вокруг “Останкино”. О наличии этого фактора мне совершенно ясно стало уже к ночи 3 октября. Его следует основательно изучить, хотя еще в первые дни после начала государственного переворота я неоднократно говорил на пресс-конференциях о возможности провокаций со стороны Кремля; о том, что организаторы переворота постараются довести “дело” до кровавых событий и взвалить ответственность на защитников Конституции, Закона и Демократии. Что и случилось. Обществу же никто не помогает разобраться в истинном положении дел — все рассуждают “о конфронтации”, — “об ошибках руководства “Белого дома” и т.д., не понимая, что конфронтация навязывалась Кремлем, ибо она выступала единственной питательной средой его выживания. Сотрудничество, взаимодействие были неприемлемы Кремлем органически. Это все еще не понятно не только населению, но и наиболее подготовленной части интеллегенции, ученым- политологам, теоретикам. А некоторые делают вид, что не понимают — так легче вести кухонные разговоры, осуждая и “тех” и “этих”. И гордясь своей собственной — кухонной — смелостью, осуждать “все”, кроме своей собственной трусости.

Благодарю газету “Литературная Россия” за мужество. Знаю, как трудно вам публиковать объективные, правдивые статьи о событиях 21 сентября — 4 октября 1993 года, о Великой Российской трагедии. Еще раз признателен профессору Э.Володину.

28 декабря 1993 г. “Лефортово”

Р.И.Хасбулатов

Письмо из "Лефортово" Р. Абдулатипову

“НЕ СУЕТИТЕСЬ, ДРУЖОК, НЕ СУЕТИТЕСЬ!”

Уважаемый Рамазан Гаджимурадович! В ряде статей и интервью для газет, которые я имею возможность читать здесь, в "Лефортово", Вы пытаетесь предстать перед читателями как “рыцарь без страха и упрека”, чуть ли не единственным человеком из руководящего звена Верховного Совета — приверженцем мирного диалога с Кремлем в дни великой Российской трагедии 21 сентября — 4 октября 1993 г.