Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего
Шрифт:
Теперь право ответного удара оставалось за советскими фронтами. 9 июля Сталин позвонил на командный пункт Воронежского фронта. Распорядившись найти Василевского, он сообщил, что направил в его распоряжение в войска Ротмистрова и Жадова, сосредоточенные на Прохоровском и Южном направлении. 5-ю гвардейскую танковую армию генерала П. Ротмистрова в помощь Воронежскому фронту Сталин передал из состава резервного Степного фронта.
10 июля части группы армий «Центр» фельдмаршала фон Клюге уже не смогли продвинуться ни на один километр. На южном фасе Курской дуги, встретив противодействие 1-й танковой и 6-й гвардейской советских армий, от Обояни Манштейн повернул удар восточнее в направлении Прохоровки.
Через два
Советские и немецкие «источники» по-разному оценивают это сражение. «Танки кружили, – пишет в своих мемуарах маршал Ротмистров, – словно подхваченные гигантским водоворотом. «Тридцатьчетверки», маневрируя, изворачиваясь, расстреливали «тигров» и «пантер», но и сами попадали под прямые выстрелы тяжелых вражеских танков и самоходных орудий, замирали, горели, гибли. Ударяясь о броню, рикошетили снаряды, на куски рвались гусеницы, вылетали катки, взрывы боеприпасов внутри машин срывали и отбрасывали в сторону танковые башни…»
Участник сражения подполковник А.А. Голованов писал: «Мы потеряли ощущение времени, не чувствовали в этот жаркий солнечный день ни жажды, ни зноя. Одна мысль, одно стремление – пока жив, бей врага, помоги своему раненому танкисту выбраться из горящего танка… Все это длилось целый день, который к вечеру потемнел от пожарищ и дыма на хлебном поле».
Немецкие военные авторы старались эту тему умалить – они неохотно писали о своем поражении. С их подачи получается, что и «вооружение, которое, по приведенному ранее определению Гитлера, оказались в состоянии создать немецкий изобретательный дух и немецкая техника », – танки «тигр», «пантера» и самоходка «фердинанд» – были Scheisse ( груб. – дерьмо; перен. – дрянь.). Правда, одновременно они сетуют, что, к сожалению, этой «дряни» в немецких танковых армиях было недостаточно.
Впрочем, козлом отпущения немецкие военные делают Гитлера. Они вполне серьезно доказывают, что не сталинские армии оборвали немецкое наступление, а Гитлер, который 13 июля «вызвал к себе в ставку на совещание фельдмаршалов фон Манштейна и фон Клюге». Якобы из-за того, что «10 июля на острове (!) Сицилия высадился десант англо-американских войск и начал успешное продвижение в глубь острова. Гитлер не был уверен в том, что итальянцы смогут его остановить. После Сталинграда он скептически оценивал боевые качества и моральный дух итальянских солдат…» [96] . Можно улыбаться, но эта «лапша на уши» читателя тиражируется иногда серьезными исследователями и даже без ссылок на ее сочинителя.
Автором этого неуклюжего пассажа был фельдмаршал Манштейн. В своем бестселлере «Утерянные победы» он многозначительно врет, что Гитлер якобы настоял: «Цитадель» не может быть продолжена, поскольку «необходимо сформировать новые армии в Италии и на западных Балканах», и «Восточный фронт должен отдать часть сил…».
Манштейн почти серьезно доказывает, что «после успешного отражения атак противника (советского. – К. Р. ), бросившего в последние дни в бой почти все свои оперативные резервы», его, Манштейна, победа была близка. В таком случае нет сомнения, что Гитлер оказался умнее своего фельдмаршала. Он понял, что после понесенных потерь (в том числе и под Прохоровкой) и ввода в действие «последнего резервного корпуса» продолжать наступление было безумием.
В Курском сражении,
Сталин терпеливо ждал сообщений о свертывании активных действий со стороны противника и, получив их, отдал приказ о начале второй фазы битвы под Курском. Немецкие солдаты снова услышали зловещие, скрежещущие звуки громовой мелодии «сталинских органов». 12 июля перешли в наступление Брянский и Западный фронты (командующие М.М. Попов и В.Д. Соколовский), а 15-го числа к ним присоединился Центральный фронт К.К. Рокоссовского, нанося удар в направлении Орла (операция «Кутузов»).
В этот же день Сталин принял решение ввести в действие на южном крыле Курского выступа 27-ю и 53-ю армии, 4-й гвардейский танковый и 1-й механизированный корпуса Степного фронта генерала Конева, сосредоточив их северо-восточнее Прохоровки. 17 июля он приказал генералу начать новое наступление.
Он внимательно следил за ходом сражения. Когда мценская группировка немцев оказала сопротивление Брянскому фронту Попова, 17 июля по телефону Сталин распорядился: «ввести танки Рыбалко… как можно скорее, чтобы не дать врагу укрепиться». В то же время он предостерег Попова: «Их можно погубить, если двинуть прямо на Орел. В уличные бои в таком крупном городе танковую армию втягивать не надо. После того как будет обеспечено продвижение главных сил фронта, лучше направить ее на Кромы в интересах левого соседа».
Одновременно он дал устные указания представителю Ставки маршалу Воронову, которые официально 20 июля были трансформированы в директиву Верховного командующему Брянским фронтом.
Теперь удача войны полностью перешла на сторону русских. К вечеру 23 июля немцы были отброшены на позиции, которые занимали в момент начала наступления 5 июня. «Все это, – пишет Штеменко, – было доложено И.В. Сталину в ночь на 24 июля, а утром Верховный главнокомандующий позвонил по телефону в Генштаб и распорядился, чтобы мы срочно подготовили поздравительный приказ войскам, победившим в Курской битве. Это был третий приказ подобного рода… Около 16 часов Антонова и меня вызвали в Ставку. Сталин был в радостном возбуждении.
Он не стал слушать наш доклад об обстановке, которая и без того была уже известна ему, а сразу потребовал зачитать вслух проект приказа… Когда дошло до вывода: «Таким образом, план летнего наступления можно считать полностью провалившимся…», Верховный главнокомандующий остановил чтение и продиктовал следующую вставку: «Тем самым разоблачена легенда о том, что немцы летом в наступлении всегда одерживают успехи, а советские войска вынуждены будто бы находиться в отступлении».
– Надо об этом сказать, – пояснил он. – Фашисты во главе с Геббельсом после зимнего поражения под Москвой все время носятся с этой легендой». Сталин делает правильный акцент, историки и разбитые немецкие фельдмаршалы будут носиться с этой легендой до гробовой доски; впрочем, их можно простить: обидно, «понимаешь…».
Победный приказ заканчивался фразой: «Вечная слава героям, павшим на поле боя в борьбе за свободу и честь нашей Родины!» Впоследствии к этой неизменной, ставшей канонической и обязательной для каждого поздравительного приказа фразе добавился призыв: «Смерть немецким захватчикам!» Но в приказе, посвященном победоносному завершению войны, эта концовка звучала как реквием: «Вечная слава героям, павшим в борьбе за свободу и независимость нашей Родины!»