Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего

Романенко Константин Константинович

Конечно, американская политика Сталина определялась прежде всего интересами своей страны. Первое прощупывание серьезности американских намерений и основное содержание встречи он свел к возможности получения от США материальной помощи. Сталин «написал карандашом на листке небольшого блокнота четыре основных пункта, в которых указал потребности русских, и передал Гопкинсу листок с подробным перечнем вооружений и материалов, в поставках которых из США нуждался СССР».

Визит представителя американского президента в СССР определил многое в дальнейших отношениях. На Гарри Гопкинса встреча со Сталиным произвела неизгладимое впечатление – он поверил, что Советское государство способно к сопротивлению германской агрессии. «Гопкинс, – пишет американский историк

Роберт Шервуд, – конечно, вовсе не видел настоящего фронта в России. Даже если бы он его видел, он вряд ли бы мог понять, что происходило. Его вера в способность русских к сопротивлению возникла главным образом под влиянием самого характера просьб Сталина, доказывавших, что он рассматривает войну с точки зрения дальнего прицела. Человек, который боится немедленного поражения, не говорил бы о первоочередности поставок алюминия ».

Но в военном союзе трех держав не все и не сразу сложилось само собой, и это касалось не только Советского Союза. «Существует ложное представление, – пишет В. Кожинов, – согласно которому Великобритания чуть ли не с самого начала Второй мировой войны имела мощного и верного союзника в лице США. Между тем достаточно познакомиться с неофициальной перепиской Черчилля и Рузвельта… дабы убедится, что США только предоставляли Великобритании не очень значительную материальную помощь, но категорически отклоняли любые предложения о своем реальном или даже хотя бы символическом участии в войне. Лишь после внезапного нападения Японии на крупнейшую военно-морскую базу США Перл-Харбор 7 декабря 1941 года (то есть почти через полгода после начала войны между Германией и СССР-Россией) произошел резкий сдвиг».

Все это так. Поэтому даже бессмыслен вопрос: кто был больше заинтересован в этом тройственном союзе? В первую очередь выигрыш от него получала Великобритания. Британский историк Лиддел Гарт отмечает, что только нападение Германии на СССР 22 июня 1941 года «позволило Англии выйти из положения, которое казалось безнадежным».

Черчилль в своих мемуарах тоже не мог удержаться от признания, что он прямо-таки восторженно воспринял 22 июня 1941 года. Ликование британского политика понятно. Ибо если бы не это событие, то Англия, не способная оказать Германии реального военного сопротивления, рано или поздно вошла бы в состав «новой германской империи».

Современники это осознавали и понимали. «Для многих англичан, – пишет Ральф Пакер, – война в одну ночь 22 июня сразу отодвинулась куда-то далеко. Бомбардировки английских городов прекратились. Возвращались эвакуированные, и в это лето Лондон, заполненный английскими и колониальными войсками, веселился почти беззаботно, отдыхая после напряжения прошлой зимы. И все потому, что Россия приняла на себя основной удар …»

Прагматичный политик, премьер-министр Великобритании У. Черчилль 22 июня 1941 года в выступлении по радио заявил: «Никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я за последние двадцать пять лет. Я не откажусь ни от одного слова из сказанного мною о нем. Однако все это отходит на задний план перед развертывающейся сейчас драмой… вторжение в Россию является не более чем прелюдией перед вторжением на Британские острова… Угроза, нависшая над Россией, является угрозой для нас и для Соединенных Штатов».

Очевидно, что, несмотря на пропагандистское заявление, Черчилль испытывал откровенное облегчение. Его надежды оправдались: «Великобритания после 22 июня 1941 года не вела реальной войны против Германии». Не подлежит сомнению и то, что Черчилль не спешил с открытием «второго фронта». Его устраивал тот оборот, который приобрела война, а боевые действия в Северной Африке и высадка в июле 1943 года в Сицилии преследовали совершенно иную цель, а «не задачу разгрома Германии».

Свою действительную программу, осуществляемую практически до 1945 года, Черчилль изложил в документе, составленном им еще 16 декабря 1941 года по пути в Америку: «В настоящий момент фактом первостепенной

важности в ходе войны являются провал планов Гитлера и его потери в России. Вместо предполагавшейся легкой и быстрой победы ему предстоит… выдержать кровопролитные бои… Ни Великобритания, ни Соединенные Штаты не должны принимать никакого участия в этих событиях, за исключением того, что мы обязаны … обеспечить все поставки, которые мы обещали ».

Это были почти иезуитские планы, и хотя им предшествовали взаимные шаги между британской, американской и советской сторонами, после поездки Гопкинса в Москву Черчилль и Рузвельт в совместном послании Сталину дипломатично написали: «Потребности и нужды Ваших и наших вооруженных сил могут быть определены лишь в свете полной осведомленности о многих фактах, которые могут быть учтены в принимаемых нами решениях».

С этой целью западные лидеры предложили провести в Москве совещание для обсуждения вопроса о поставках вооружения и стратегических материалов. Этот документ послы США и Великобритании – Л. Штейнгардт и С. Криппс – вручили Сталину на встрече 15 августа 1941 года.

Конечно, Сталин не мог пренебречь возможностью получить такую помощь, и в официальном коммюнике встречи он отметил, что «приветствует предложение президента Рузвельта и премьер-министра Черчилля о созыве в Москве совещания представителей трех стран для распределения сырья и вооружений» и «готов принять все меры, чтобы это совещание состоялось как можно скорее».

Сталин с его сильным умом и прирожденным талантом дипломата мгновенно оценил значимость создания антигитлеровской коалиции, но, совершенно не заискивая, ни перед кем не ломая шапку, он внимательно следил за другими действующими лицами. Он поддерживал подчеркнуто уважительные отношения с союзниками. Но само положение главы государства, несущего основную тяжесть войны, он использовал как рычаг давления на лидеров коалиции, стремясь получить максимально возможную помощь в интересах своей страны. В то же время его политика была открытой и честной, и он не стеснялся называть вещи своими именами.

Переписка Сталина с Черчиллем во время войны является образцом дипломатического диалога, в котором за лаконичными фразами – при взаимной демонстрации уважения и соблюдения протокола – бушуют почти шекспировские страсти. Основанные на единой конечной цели – стремлении к разгрому общего противника, но при естественном желании каждой стороны отстоять приоритеты собственных государств.

Бросается в глаза и то, что в этом политическом и психологическом диалоге, демонстрируя равные права партнеров и даже говоря порой вынужденные резкости своему союзнику за невыполнение им принятых на себя обязательств, Сталин делает это с подкупающей прямотой и достоинством.

Эпохальная дипломатическая переписка началась с обращения от 3 сентября 1941 года, которое было озаглавлено, как «Личное послание премьера Сталина премьеру г-ну Черчиллю». Такая форма обращения сохранилась до конца политического «романа» между главами двух правительств. В своем первом послании он благодарит Черчилля «за обещание, кроме обещанных (курсивы и подчеркивание мое. – К. Р. ) ранее 200 самолетов истребителей, продать Советскому Союзу еще 200 истребителей».

Это уже намек – кроме обещаний, Сталин пока не получил от Черчилля ничего… Но, сделав почти ироничный реверанс, он как бы мимоходом бросает, что эти самолеты «не смогут внести серьезные изменения не только вследствие больших масштабов войны, требующих непрерывной подачи большого количества самолетов, но главным образом потому, что за последние три недели положение советских войск значительно ухудшилось в таких важных районах, как Украина и Ленинград… Все это привело к ослаблению нашей обороноспособности и поставило Советский Союз перед смертельной угрозой».