Велики амбиции, да мала амуниция
Шрифт:
– Я Василий Романенко. Сыскная полиция.
– Господин Романенко, господин Романенко! – визгливо закричал вор сквозь слёзы. – Христом Богом прошу, отпустите меня! Пощадите!
– А какого дьявола я тебя, вора, отпускать должен? – рявкнул Василь Васильич. – Ты моему законному отдыху помешал, между прочим.
– Простите, простите, ваше превосходительство… Но, если вы меня отпустите, я вам про Рахманова расскажу!
Романенко мгновенно протрезвел и подошёл вплотную к связанному вору:
– Про Рахманова, говоришь? А что ты знаешь о нём?
– Многое! Я всю его шайку знаю!
– А сам ты кто есть?
– Бубен
– Не скули, – рыкнул Романенко. – Слушать тебя противно. Знаешь ты, где теперь Рахманов?
– Знаю, господин Романенко! Только вы пообещайте отпустить меня, ежели я скажу.
– А ну, как ты меня обманешь? Нет, друг ситный, ты мне скажешь адрес и со мною туда поедешь. Если всё подтвердится, ступай на все четыре стороны до другого раза, если нет, ответишь мне по всей строгости закона и всей моей строгости. Понял?
– Понял, ваше высокородие! Они на Трубном бульваре «мельницу» имеют. В Волчьей долине!
– Пётр Андреевич, слышал ли? – повернулся Романенко к Вигелю. – Вот, не знаешь, где найдёшь, где потеряешь. Собирайся, брат! Сейчас возьмём этого клоуна и покатим.
– На Трубный?
– Нет, вначале возьмём с собою наряд, а уж с ним и к волкам этим в логово! – Романенко кивнул на вора и велел: – Развяжите это ничтожество.
К дому, указанному Бубеном, решено было вплотную не подъезжать. Полицейские оцепили его, и несколько человек поднялись вверх по лестнице к нужной квартире. Романенко и Вигель остались внизу. От волнения Василь Васильич грыз ногти и неотрывно смотрел на окна квартиры, в которой должны были находиться преступники. Послышались крики и выстрелы. Окно распахнулось, и длинный, как кошка, ловкий человек вскарабкался на крышу. За ним последовали ещё двое, один из которых казался ещё совсем мальчишкой. Вся троица кинулась бежать по крыше. Выбравшийся за ними полицейский выстрелил, в ответ прозвучало несколько выстрелов со стороны убегавших.
Полицейские неловко скользили по крыше, а, между тем, преступники с какой-то дьявольской ловкостью уже перебрались на соседнюю.
– Уйдут, – взвыл Василь Васильич, судорожно хватаясь за револьвер. – Оцепите все подворотни! Не дайте им уйти!
Миновав несколько крыш, преступники, наконец, спустились на землю в одном из дворов и бросились наутёк. Несколько полицейских во главе с Романенко, заранее выставившим там наряд, устремились за ними. Откуда ни возьмись показались запряжённые вороной двойкой сани, в которых сидела укутанная в меха женщина.
– Кочегар, сюда! – хрипло крикнул возница.
Преступники бросились к саням. Василь Васильич выхватил револьвер и выстрелил. Бежавший последним юнец ничком упал в снег. Чернокудрый главарь обернулся и кинулся к нему:
– Юла! Ты что?! Юла! – отчаянно взвыл он.
– Куда, Кочегар?! Пропадёшь! – бросился за ним громадного роста детина.
– Митя! – дико закричала из саней женщина.
Возница выстрелил несколько раз в полицейских, один из которых упал в снег. Детина сгрёб Кочегара в охапку и вскочил в сани. Возница, что есть силы, хлестнул коней, и те помчались галопом.
– У-пу-сти-ли… – простонал Василь Васильич, роняя пистолет в снег. Он тяжело подошёл к застреленному беглецу и перевернул его на спину… На него смотрело чистое мальчишеское лицо: коротко стриженые волосы, широко распахнутые, удивлённые глаза, приоткрытые, уже побелевшие губы, из которых текла чёрная струйка крови, обагряя белый рождественский снег…
Романенко снял шапку, опустился на колени, перекрестился и закрыл убитому глаза.
– Господи, прости меня, окаянного… Что же я сделал! Господи! Убийц упустил, а мальчишку подстрелил… Да что же это! – он стиснул голову руками и зарыдал.
Подоспевший Вигель остановился, как вкопанный. Он понял, что случилось что-то страшное, и не знал, что сказать другу, чтобы успокоить его. Подошедший пристав доложил:
– У нас двое раненых. Убитых, слава тебе Господи, на сей раз нет.
Но Романенко как будто не слышал его. Наконец, он поднялся с колен и медленно побрёл куда-то, загребая ногами снег.
– Васильич, ты куда? – нагнал его Пётр Андреевич, хватая за руку.
– Оставьте меня, все… – глухо ответил Василь Васильич. – Не ходите за мной… О раненых позаботьтесь, а начальству скажите, что я болван и что делать мне в полиции нечего… Я не сыщик, а идиот… Завтра же рапорт подам… Хватит!
– Да брось! – Вигель преградил Романенко дорогу. – Ты не мог знать, что у них мальчишка в банде!
– Не мог. Но только это моя пуля убила его, а не твоя… Тебе не понять… И Рахманова я снова упустил. Грош мне цена… Оставь меня, брат, прошу тебя… – Василь Васильич безнадёжно махнул рукой и пошёл куда-то, мотая головой, точно не желая верить во что-то, с чем-то соглашаться.
Пётр Андреевич провёл рукой по волосам и вздохнул. Утром он казался себе самым несчастливым человеком. Ему не хотелось ни жить, ни работать – не хотелось ничего. Теперь, видя несчастье друга, он как-то разом оправился от своего горя, показавшимся ему ничтожным. Вигель посмотрел на лежащего в снегу мальчишку, затем – вслед Романенко, фигура которого словно надломилась, и понял, что начинается какая-то новая веха его жизни. Новая жизнь, и в ней он больше всего хочет отыскать бандита Рахманова, из-за которого произошла эта трагедия и засадить его за решётку. А лучше отыскать его, но так, чтобы арестовал мерзавца Василь Васильич, чтобы ему стало легче…
Не долго думая, Пётр Андреевич направился к всё ещё сидящему под охраной в санях Бубну:
– Где ещё бывает твой Рахманов-Кочегар?
– Я не знаю… – проскулил Бубен. – Ваше высокородие, смилуйтесь, отпустите меня…
– Отпущу. Но прежде ты расскажешь мне всё, что тебе известно о Рахманове и его компании, и не надейся, что меня разжалобят твои слёзы. Я теперь не в том настроении. Меня сейчас не разжалобят даже слёзы любимой женщины. Я сейчас убить способен. Поэтому говори, или я за себя не отвечаю.
– Они занимаются шулерством и ширмохой… Шулерничали они здесь и на Чижиковском подворье… А ширмачили много где… Но чаще – на Хитровке. У смотрящего там баба живёт вроде. Волчихой кличут. Они там подчас хаваются. А больше я ничего не знаю… Они ж меня за человека не держали… Так, за скомороха… Поверьте, я правду говорю!
– Верю. Кто таков мальчонка, что с Рахмановым был?
– Как зовут его, я не знаю… Юлой прозывали за шустрость. Он тоже по ширмохе… Инорядь Рахманов кошелёк стырит и Юле передаёт, а уж тот с ним бежать во все лопатки… Убегало. Рахманов его очень любил. Как сына родного. Баловал очень и привечал…