Великие авантюры и приключения в мире искусств. 100 историй, поразивших мир
Шрифт:
Конечно, по приказу Павла перстень усердно искали, да напрасно. Впрочем, и времени-то большого для поисков не оказалось — менее чем через четыре года после воцарения Павел I, как известно, был убит.
Однако, говорят, что, когда 31 марта 1814 года русские войска вступили в Париж, окончательно победив армию Наполеона, на указательном пальце императора Александра I ярким смарагдовым лучом переливался некий старинный перстень, который можно было использовать и как печать. Получается, что исчезающий изумруд снова вернулся неисповедимыми путями. Потом и легендарная гадалка Ленорман, которую царь российский удостоил аудиенцией, свидетельствовала, что на пальце победителя-самодержца был изумрудный «перстень Силы». Впрочем, Ленорман хоть и была провидицей, но судьбу драгоценному перстню не предсказала. Да и до того ли ей было? Достаточно,
А вот изумрудный бродяга после возвращения из Парижа не появлялся на публике. И опять же неизвестно, то ли он затерялся сразу же по прибытии в Петербург, то ли потом. Но среди перстней Николая I, вступившего на престол после внезапной смерти брата Александра, такого кольца не было. Куда исчезла смарагдовая печать — тайна. Но приоткрылась она только в 1880-х годах, во времена царствования императора Александра III. Говорят, у него старинный изумрудный перстень-печать имелся. И ведь поразительно: царствование этого монарха прошло на удивление спокойно. А ведь его батюшку, Александра II, убили террористы-народовольцы. Но при Александре III внутренняя и внешняя политика оказалась такой «сильнодействующей», что император вполне мог сказать: «Пока русский царь ловит рыбу, Европа подождет!»
Однако после смерти Александра III никакого изумрудного перстня-печати не обнаружилось. На престол вступил его сын — Николай II. Чем закончилось его правление — известно. Неизвестно только, куда же опять исчез легендарный смарагдовый авантюрист. А может, еще сыщется? Кто знает.
Наваждение Караваджо
Жизнь великого итальянского живописца, реформатора европейской живописи Микеланджело Меризи да Караваджо (1571–1610) полна яростных противоречий, борьбы за место под солнцем и далеко не безгрешных поступков. Общаясь с самыми сильными мира сего, он жил на самом дне римских улиц. Воспринимая живопись как самую большую страсть своей жизни, он ухитрился выстроить собственную судьбу как беспрерывную цепь самых смелых, бесшабашных, а иногда и глупейших авантюр. Тех авантюр, что ведут ввысь. Но приводят к обрыву.
Авантюры Принца Юности
Ночь была темной, хоть глаз выколи. Самое бандитское время. Недаром старый живописец Симоне Петерцано предупреждал юного ученика: «Ты, парень, из тихой деревни Караваджо, и потому городских законов не знаешь. А в нашем Милане один закон по ночам — бандитская поножовщина. Так что луна — на небо, а ты — в свою каморку. И сиди до утра!»
Но как усидишь? Ночной город полон соблазнов. Конечно, выпить и покутить 13-летний парнишка не рвется, но у него есть другие центры притяжения — картины и фрески. А их, находящихся в церквях Милана, только по ночам и рассмотришь — днем-то вокруг толпы молящихся. Вот и сейчас парнишка вышел из дверей церкви Сан-Франческо Гранде, где несколько часов рассматривал «Мадонну в скалах» великого Леонардо да Винчи. И только завернул за угол, как его грубо схватила чья-то рука, а в горло уперся острый нож.
«Пустите! — взвизгнул парнишка. — У меня нечего взять!» — «Врешь, небось поживился из соборной кружки! — прохрипел головорез. — А ну, выворачивай карманы, служка церковная!» — «Вы ошиблись. — прошипел мальчишка. — Я ученик живописца…» — «Стой, Паскуале!» Рядом появился второй бандит. Извлек из объемных складок грязного плаща потайной фонарь, осветил нищий наряд пленника и скомандовал: «Брось его! С такого ничего не возьмешь…»
Оттавио Леони. Портрет Караваджо
Головорез разжал руку. Парнишка рухнул в жирную уличную грязь. Бандиты исчезли. Парнишка, поскальзываясь, тяжело поднялся. А он-то, дурачок, еще завидовал мальчишкам, ходившим в церковных служках! Те всегда такие чистенькие, хорошо одетые. А он, ученик живописца, вечно вымазан красками, да и одет в лохмотья. Конечно, все сложилось бы иначе, если бы был жив его отец, Фермо Меризи, служивший декоратором и архитектором у Франческо Сфорцы, владетельного синьора деревушки Караваджо. Но, увы, отец скончался во время эпидемии чумы, когда его сыну, крещенному
Наутро, когда вся ватага учеников Петерцано, нагруженная картонами, красками и кистями, отправилась к дому очередного заказчика, Микеле отстал от приятелей. Осторожно оглядываясь по сторонам, пробрался в один из нищих кварталов Милана. Говорили, что именно здесь живет легендарный Луиджи — вор, способный не только на бегу срезать кошелек, но и отбиться от целой ватаги нападающих. Рассказывали, как однажды Луиджи выкрал у какого-то богача роскошную мантию, подбитую собольим мехом, а в это время пошел дождь. Так искусный фехтовальщик выхватил шпагу и вертел ею над головой столь быстро, что ни одна капля не упала на его роскошное «приобретение». Что ж, если учиться — то у лучшего учителя.
Юный Караваджо долго сидел у траттории. Наконец вышел Луиджи, глянул на маленького оборванца — с такого поживиться нечем. И тут мальчишка кинулся к нему: «Синьор, у меня для вас подарок! Замрите на минуту!»
Мальчишка не представлял никакой угрозы, и Луиджи остановился. Вмиг парнишка выхватил из-за пазухи угольный карандаш и нацарапал что-то на четвертушке картона. Луиджи взглянул и удивленно крякнул: «Смотри-ка, портрет. А ведь похоже!»
Они подружились, и Микеле стал своим в бандитских кругах Милана. Пришлось, правда, вести двойную жизнь — выкраивать часы для тренировок за счет занятий живописью. Однако выбора не было — либо Караваджо овладеет оружием столь же виртуозно, сколь и кистью, либо сгниет после очередной драки в мусорном рву, куда городские бандиты скидывали убитых после поножовщины. Словом, в Милане Караваджо научился двум вещам — фехтовать и орудовать ножом с ловкостью наемного убийцы и рисовать быстро и сразу «набело», без каких-либо предварительных эскизов. С этим жизненным багажом 20-летний художник и отправился в 1591 году покорять Рим, благо Вечный город принимал всех — и живописцев, и головорезов.
И вот, недоуменно озираясь, Караваджо стоял посреди капеллы Контарелли в церкви Сан-Луиджи деи Франчези. А еще говорят: в Риме лучшие настенные росписи! Да на правой стене — просто мазня, не поймешь, что изображено. Конечно, Рим обладает и шедеврами, созданными Рафаэлем, Микеланджело и другими гениями. Но встречается, увы, и такое безобразие. Ничего, как только Караваджо освоится в столице, он покроет стены церквей лучшей живописью! Правда, пока что это мечты. Уже полгода молодой художник обивает пороги заказчиков, но везде ему дают от ворот поворот. Он ютится в нищем домишке на окраине города, где мыкаются такие же, как он, безработные художники, приехавшие в Рим ради будущей призрачной славы. Но пока слава в будущем, кушать хочется сейчас. Волей-неволей Караваджо пришлось пойти в лавку ростовщика Негретти, который не только ссужал деньги, но и скупал краденое. Миланский вор Луиджи предусмотрительно снабдил своего ученика особой воровской рекомендацией — перстнем с топазом. Так что теперь Караваджо тайком работает на Негретти — ходит с его парнями выбивать долги. Работенка опасная — задолжавшие римляне, не желая платить, нанимают телохранителей. Так что уже пару раз после «обхода» парни Негретти возвращались истекая кровью.
По привычке осмотревшись по сторонам, художник вышел из церкви. Два щеголя преградили ему дорогу: «Эй, приезжий! Ты такой молоденький и хорошенький. Пойдем, пропустим бутылочку!»
Чего надо этим аристократам в кружевах и бантах, завитым и надушенным по последней моде, от него, одетого чуть ли не в лохмотья? Странный народ, странный город. Но почему бы не пойти, коль зовут?
Однако едва Караваджо с новоприобретенными друзьями завернул за угол, оба щеголя полетели в грязь, а в его спину уперлась холодная сталь. Неужто опять как в Милане?! Да только Караваджо теперь не беззащитный мальчишка! Через минуту один из головорезов уже хрипел в пыли, прикрывая руку, располосованную ножом Караваджо, а второй удирал быстрее зайца. Караваджо поднял беспомощных щеголей. Те, всхлипывая, начали бормотать благодарности.