Великие дни. Рассказы о революции
Шрифт:
Шуба его во многих местах прогорела, и соседи охотно хлопали его по спине, пожалуй иной раз и без надобности, а так, поразмять захолодевшие руки.
К ночи он уже сам поддерживал и будил засыпавших, ехавших так уже не первую ночь.
В Питере Митрий не бывал раньше. Хватаясь по временам среди толпы за парня, втащившего его на крышу вагона, он вышел на площадь перед вокзалом. Торопиться ему не хотелось. А тут сразу всадник.
— Вот добрый коняга-ломовик, — указал он на памятник Александру III. — Да и мужик дородный. Ха-ха…
— Царизм это, —
Он озабоченно прислушивался к стрельбе, доносившейся из города.
— Берут опять чегой-то, — ни к кому не обращаясь, пробормотал он, вытирая обветренные губы. — Верно, слух был: не все взяли — добирают.
Утвердив покрепче увесистый мешок на спине, он пошел к Невскому. Веревочку от тянувшегося по земле красного сундучка он передал Митрию.
— Бери, все равно порожняком идешь.
Митрий охотно поволок деревянный крашеный сундучок.
— Крупа у меня там, на соль выменял, — пояснил парень.
Около больших зеркальных стекол Митрию хотелось постоять, почитать над ними вывески. Сулилось так много, а в окнах ничего. Двери на замках — замки с давней, нетревоженной, скопленной пылью.
Он был так занят этим, что не выделял из общего уличного шума и грохота раздавшуюся по городу канонаду.
Дальше пошли очередь за очередью. Длинные, устойчивые хвосты. Иногда пробегали по улице автомобили с вооруженными людьми на открылках.
Матросы прибыли в Петроград по приказу Ленина. Перепоясанные патронными лентами, они тащат пулеметы, взбираются по мокрой лестнице набережной. А на Неве стоит крейсер с легендарным именем "Аврора", и на носу его та самая, знаменитая шестидюймовая пушка. Пройдет несколько часов, и она возвестит о начале штурма старого мира… "Аврора" — картина художника А. Плотнова.
— Тоже места не хватает? — спросил Митрий, видавший раньше автомобили.
— Ишь понравилось, — неопределенно буркнул в ответ парень, ускоряя шаги. — Тут надо дотемна домой снести…
Он опять перекинул, плотнее прилаживая к спине, тяжелый, гнувший его мешок.
Прошли четырех коней, уже не так понравившихся Митрию. Дородством не сравнить с первым, что у вокзала. Еще мостик миновали. Пальба слышнее, люди торопливее, суеты больше. Закрытые со всех сторон серые автомобили с пронзительными гудками беспрерывно неслись мимо них.
Митрий отстал от парня, красный ящик еле-еле ползет.
Парень сердито вырвал у него из рук веревочку, и в каких воротах скрылся парень, Митрий не заметил. Он прошел дальше, погнался за кем-то похожим, завернул опять в несколько улиц. Бормотал:
— Кто же обмозгует?.. Кто ответ даст?..
Из переулка — опять площадь. Толпа. Выстрелы. Крики. Красные, блещущие выстрелами приземистые здания… Крики пронзительнее, ярче выстрелов, дружнее пулеметов:
— На приступ! На приступ!
Подхваченный этим криком Митрий едва сам не кинулся в гущу толпы.
— Вот оно, дело-то какое, — захлебываясь словами, глотнул он воздух.
Красный домина почище помещичьего, а схож. Такое же мертвое зверье, наверно. На крыше люди — хозяева, решает Митрий. Плохие хозяева — они не шелохнутся, невозмутимо взирают на всю эту стремящуюся к дверям толпу. И не больше внимания уделяет им толпа.
Напрасно увлеченный Митрий кричит:
— Бейте их, бейте, на крыше!..
Рядом с Митрием — рабочий, штык у него отстегнулся, и, прилаживая его, он взглянул на крышу.
— Что мертвых бить-то!
И Митрий догадался, что фигуры на крыше — это такие же мертвые чучела, как мертвые звери помещика, и бить их незачем. Двери — вот устремление толпы. Вот куда нужно направить удар.
— Чей это дом, братишки? — спросил он у рабочего. — Земли за ним много?
— Дом?! Зимний дворец это, царский дворец, понимаешь?
Из дворца все реже доносились выстрелы. Двери не выдержали, и, напирая на них, ринулась внутрь голова толпы.
Снега пали широкие и твердые. К урожаю. Глубоко увязая в таких снегах, вернулся Митрий в деревню. Молча оглядел обступивших его крестьян, раздвинул руками толпу, словно для того, чтоб больше места занимало его слово, и, прерывая чей-то вопрос "как?", ответил:
— Устроилось.
1924
3. ВОСКРЕСЕНСКАЯ
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ
Нужна была ленинская рука, чтобы включить рубильник революции.
Пушка с Петропавловской крепости дала сигнал к восстанию.
Восстание началось!
Центр города оцеплен. Мосты в руках восставших. Теперь они решают — вздыбить мосты над Невой, преградить путь контрреволюции или предоставить их для колонн спешащих рабочих, солдат, матросов.
Вокзалы в руках рабочих дружин… Телеграф взят… Телефонная станция в распоряжении Смольного… Радиостанция настраивается на дальние волны… Банковские сейфы под охраной рабочих.
Но победа будет полной, когда будет арестовано Временное правительство. А оно засело в Малахитовом зале в Зимнем дворце.
Зимний дворец холодно сверкает зеркальными стеклами, он ярко освещен внутри, словно там в разгаре бал. Но не слышно музыки, у подъезда не стоят кареты, только юнкерские патрули нарушают тишину, топая подкованными сапогами. Автомобили перестали сновать у подъезда Зимнего, их задерживают красногвардейцы, окружившие кольцом Дворцовую площадь. Кольцо сжимается. В Малахитовом зале идет заседание. На повестке дня один вопрос: "Как задушить революцию". Но история уже внесла поправку: "Как спастись" — решают министры.