Великие дни. Рассказы о революции
Шрифт:
После четвертой атаки Иван Гаврилыч пришел к убеждению, что матросы-пулеметчики, сидящие на крыше против станции, неправильно стреляют. Им надо бы метить по окнам, по этажам, а они осыпают пулями только улицу перед воротами, где и без того пусто. Иван Гаврилыч решил выяснить, в чем дело, и отправился.
Он довольно долго блуждал по каким-то дворам и черным лестницам, наугад разыскивая дорогу. Наконец он попал на чердак и, бредя согнувшись между красными кирпичными трубами, увидел оконце, возле которого стоял пулемет. Над пулеметом возились
— Вы бы по окнам, ребята, — сказал морякам Иван Гаврилыч. — Гнать их нужно от окон, а то нам никак до ворот не дойти.
— По окнам нельзя, — ответил матрос, лежавший на полу. — Там бабы. Погляди сам.
Иван Гаврилыч нагнулся и через чердачное оконце оглядел фасад телефонной станции. Во всех этажах увидел он женщин, кучками толпившихся возле подоконников.
— Они нарочно к окнам телефонисток пригнали, чтобы мы стрелять не могли, — продолжал матрос. — За юбками прячутся.
"Да, по женщинам стрелять нельзя, — подумал Иван Гаврилыч. — Нехорошо стрелять по женщинам".
Ему больше нечего было здесь делать, и он побрел к выходу.
Но матрос с ведром остановил его.
— Нужно в атаку вдоль самой стенки идти, — сказал матрос с ведром. — А вы бежите посреди улицы, вот они вас из окон и валят.
"Правильно!" — подумал Иван Гаврилыч.
И сказал матросу:
— Попробую.
Через несколько минут отряд Ивана Гаврилыча уже шел гуськом вдоль стены к воротам. Иван Гаврилыч шагал впереди, низко нагнувшись. За собой Иван Гаврилыч слышал топот многих ног. Там, позади, был и Афанасий. Иван Гаврилыч ни разу не обернулся, но присутствие Афанасия чувствовал беспрерывно.
Едва они дошли до телефонной станции, началась стрельба из окон. Они еще теснее прижались к стене. Юнкерам мешали карнизы, и пули, пролетев мимо, дырявили торцы.
За спиною Ивана Гаврилыча кто-то вскрикнул и с глухим шумом упал. Может быть, Афанасий?
Ивану Гаврилычу мучительно хотелось обернуться и посмотреть.
Но он пересилил себя. Он знал, что если он обернется и увидит убитого Афанасия, он не выдержит и кинется к нему. Тогда весь отряд, идущий за ним следом, остановится, смешается, и атака опять не удастся.
Иван Гаврилыч не обернулся. Он первым дошел до ворот.
Он гулко ударил в ворота прикладом.
За воротами щелкнул выстрел, и Иван Гаврилыч, почувствовав резкий удар в плечо, прислонился к стене. Потом медленно сполз на землю.
Красногвардейцы перескакивали через него на бегу. Их все больше становилось перед воротами. Ворота трещали под ударами прикладов и вдруг распахнулись, лязгнув.
Толпа хлынула во двор, крича и стреляя.
И мимо ног Ивана Гаврилыча пробежал Афанасий. Он размахивал на бегу винтовкой, рот его был открыт.
"Жив!" — подумал Иван Гаврилыч радостно.
Все уже мутилось и путалось перед Иваном Гаврилычем. Он почувствовал, как чьи-то руки подняли его, и потерял сознание.
В комнате арестованных возле запертых дверей дежурило четверо юнкеров. Они запрещали пленникам разговаривать.
Но Павлику все равно говорить было не с кем, так как член Реввоенкомитета спал, положив сухое лицо на стол, а остальных он не знал. Павлик сидел у стола и прислушивался, стараясь по звукам выстрелов понять, что происходит вокруг.
А стрельба становилась все оглушительней, все ближе, все гуще. Стреляли всюду — наверху, внизу, на всех этажах. Синеватые веки члена Реввоенкомитета вздрагивали во сне.
Внезапно дверь приотворилась, и кто-то вызвал юнкеров из комнаты.
Пленники остались одни.
— Им жутко приходится! — воскликнул Павлик, толкнув члена Реввоенкомитета.
Член Реввоенкомитета открыл глаза и поднял голову. Внимательно прислушался он к стрельбе, гремевшей отовсюду. И улыбнулся.
Один из арестованных матросов предложил забаррикадировать дверь. Член Реввоенкомитета выслушал его и подумал.
— Не стоит, — сказал он матросу. — Они продержатся не больше часа.
Он снова опустил голову и, едва щека его прикоснулась к столу, заснул.
Грохот стрельбы еще усилился. Слышно было, как за дверью метались юнкера. Пронзительно и многоголосо плакали женщины.
Потом все внезапно стихло.
И в полной тишине дверь отворилась.
В комнату вошел высокий, полный, краснощекий мужчина, чисто выбритый, в странном одеянии не то альпиниста, не то содержателя тира, с фотографическим аппаратом на перекинутом через плечо ремешке. Он оглядел всех и шагнул прямо к спящему члену Реввоенкомитета. За ним семенил какой-то маленький чернявый человечек в пиджачке.
Краснощекий великан в костюме альпиниста издал глухой свистящий звук и положил руку на плечо члена Реввоенкомитета. Член Реввоенкомитета открыл глаза и поднял голову.
— А, это вы, мистер Вильямс! — сказал член Реввоенкомитета. — Как вас сюда занесло?
Вильямс произнес несколько слов по-английски, а затем заговорил маленький черненький, служивший ему переводчиком.
— Мистер Альберт Рис Вильямс, корреспондент американских социалистических газет, явился к вам посредником для переговоров. — сказал он, обращаясь к члену Реввоенкомитета. — Юнкера просили мистера Вильямса передать, что они готовы сдаться в плен вам лично, на условии…
Член Реввоенкомитета захохотал. Случай действительно забавный: семьдесят шесть вооруженных юнкеров сдаются в плен одному безоружному человеку, да притом своему собственному пленнику!
— А не проще ли им сдаться тем, кто их осаждает? — спросил член Реввоенкомитета.
— Они не решаются вступить в переговоры с толпой, — сказал переводчик. — Они боятся, что толпа перебьет их. Но вам лично они сдадутся охотно, на условии, что вы, как член Реввоенкомитета, поручитесь за их свободу и жизнь.