Великие дни. Рассказы о революции
Шрифт:
Среди всеобщего восторга великой исторической победы, которую так долго и так страстно ждали многие поколения русских трудящихся, легко можно было потерять голову. Это могло случиться со всяким, но только не с Лениным.
— Как удержать власть? — переспросил Жуков.
— Да, как? — спросил Ленин.
— По-моему, так же, как это бывает всегда во время революции: драться.
— Совершенно верно! — быстро сказал Ленин. — Я с вами согласен. Драться. Но какими силами?
— Армия, флот… — начал Жуков.
Ленин болезненно поморщился.
— Вы же знаете, что армия смертельно, адски устала. И, кроме того, еще многие воинские части находятся под сильнейшим влиянием всяческой контрреволюционной сволочи, а-ля правые эсеры, кадеты, Краснов, Корнилов… Вы знаете, что Керенский с войсками подошел к Гатчине? Так вот! Армию еще нужно повернуть целиком на нашу сторону. На это требуется время, а время не ждет. Флот я уже вызвал. Вот. — Ленин показал моток телеграфной ленты, который уже успел сунуть в карман пиджака. — Из Гельсингфорса идут военные корабли, "Республика" и миноносцы с оружием, десантом и продовольствием. Вот вы, например, военный моряк, правда бывший. Но у вас должен быть какой-то опыт. Как вы думаете: если миноносцы войдут в Неву около села Рыбацкого с тем, чтобы защищать Николаевскую железную дорогу и все подступы к ней, а "Республика" станет рядом с "Авророй", это даст нам какие-нибудь преимущества?
Ленин повернулся на стуле (стул скрипнул), привстал и посмотрел в окно, вдаль, как будто бы уже видел военные корабли, входящие в Неву.
Вечерело. За окном над Большой Охтой плыл холодный ноябрьский туман. Маячили размытые тени балтийских чаек. На фоне этого плывущего жемчужно-серого тумана и этих косо мелькающих чаек лицо Ленина показалось Жукову вылепленным, как прекрасный барельеф, исполненный несокрушимой воли.
Закончилась ночь на 26 октября 1917 года. Увезены в Петропавловскую крепость министры Временного правительства. Опустел дворец, и усталые часовые переводят дух после ночного штурма. Картина "Зимний взят" В. Серова.
— Как хорош этот город! — мечтательно сказал Ленин, все еще продолжая, напряженно прищурившись, всматриваться в даль, в туман, и вдруг, повернувшись к Жукову, резко бросил: — Ну, есть ли резон отдавать его какому-нибудь пройдохе, вроде Керенского? — И почти без перехода: — Стало быть, вы считаете, что если "Республика" станет рядом с "Авророй", то мы будем иметь достаточный радиус для обстрела любой части города?
— Безусловно.
— Вы не ошибаетесь?
— А как же! Имею опыт. Когда в пятом году мы били с "Потемкина" по Одессе, то свободно хватало до Молдаванки и даже дальше.
— Это убедительно, — сказал Ленин, подумав. — Убедительно. Ну-с, так-с, значит, вы советуете драться? Так и поступим. По-видимому, впереди предстоит еще много боев: нам — здесь, а вам — на юге. По-моему, вам будет даже еще жарче, чем нам. Вы это, между прочим, учтите.
— Учту.
Ленин, блестя в сумерках глазами, коротко засмеялся своим альтом.
— Итак, подытожим: драться.
— Драться, Владимир Ильич.
— А у вас есть чем драться? — лукаво спросил Ленин.
— Вот, — ответил Жуков, похлопав по своему маузеру.
— Мало, — сказал Ленин строго, но в то же время с некоторым любопытством косясь на красивую деревянную кобуру маузера. — Вот вам главное оружие. — Он взял с подоконника газету. — Декрет о земле. Декрет о мире. Сколько экземпляров берете с собой?
— Порядочно.
— Покажите, покажите, сколько?
Жуков вынул из бушлата несколько экземпляров газеты.
— Всего! — разочарованно воскликнул Ленин. — Э, нет, батенька! Вы меня, вероятно, не поняли. Пойдемте-ка вниз.
Ленин пружинисто поднялся со стула и стремительно, несколько бочком, выскользнул из комнаты.
Жуков едва за ним поспевал.
…Они опустились по нескольким лестницам, где по-прежнему вверх и вниз двигались толпы людей, и наконец очутились в экспедиции.
Как раз в это время здесь несколько рабочих и балтийских моряков вносили со двора и укладывали под лестницу тюки и пачки толь ко что привезенных из типографии листовок с текстом декретов о земле и о мире.
Тут же Родион Иванович заметил Гаврика Черноиваненко и Марину.
Они, видимо, тоже ездили за листовками и теперь помогали выгружать тюки.
Неожиданно увидев перед собой Ленина, Гаврик остановился на месте с двумя тяжелыми пачками на плече.
Он видел Ленина всего один раз в жизни, и то издали, в тот день, когда Ленин появился на Втором съезде Советов, провозгласил Советскую власть и среди бури оваций поставил на голосование съезда те самые декреты, которые теперь держал на плече Гаврик.
— Это, Владимир Ильич, наше новое, революционное поколение. — сказал Жуков, показывая на Гаврика. — Молодой черноморец. Он нам еще в пятом году помогал.
Ленин с любопытством взглянул на Гаврика.
— Сколько же ему тогда было от роду?
— Лет девять, — ответил Жуков.
— Восемь, девятый, товарищ Ленин, — сказал Гаврик, щурясь на Ленина, как будто бы тот светился. — А потом я вам даже один раз письмо от группы одесских товарищей переправлял через одного знакомого человека. Адрес: Париж, четыре. Мари-Роз. Ульянову. Скажете, нет? — спросил он неожиданно совсем по-детски.
— Верно! — воскликнул Ленин и захохотал. — Был такой случай. Это когда вы никак не могли размежеваться с меньшевиками. — Видя, что пачки сползают с плеча Гаврика, Ленин подхватил их обеими руками и легко бросил на пол. — Вы солдат какой части? — спросил Ленин, искоса поглядывая на складную, аккуратную фигуру Гаврика в короткой и старой, но хорошо пригнанной пехотной шинели с матерчатыми погонами и в кожаной фуражке с облупившейся солдатской кокардой. — Самокатчик?
Ленина ввела в заблуждение кожаная фуражка Гаврика.
— Он у нас товарищ, так сказать, из разных частей, — подмигнул Жуков Ленину. — На все руки мастер, но главным образом по связи. Большую работу проделал в действующей армии. Дважды ранен. В партии с шестнадцатого года.
— Ого! Молодой, да из ранних! — засмеялся Ленин.
— Мой старый друг, — сказала Марина, коротко тряхнув головой в финской шапочке с черным кожаным верхом и кожаной пуговкой, из-под которой красиво выбивались каштановые, немного остриженные волосы. — Мы с ним, дядя Володя, вместе в Одессу едем.