Великие дни. Рассказы о революции
Шрифт:
Смольный светится не только изнутри, но и снаружи. Огромные костры полыхают на площади. В настежь раскрытые ворота вереницей тянутся грузовики, входят колонны Красной гвардии, снуют самокатчики.
Как два факела, светились в эту ночь в темном Петрограде Зимний и Смольный. Один — чтобы погаснуть навсегда, другой — чтобы пылать века.
В Зимнем заседало Временное правительство. Заседало последний раз.
В Смольном действовал Военно-революционный комитет — первый орган власти пролетариата.
Ураган достиг наивысшего напряжения, но он теперь управляем, он страшен тем, против кого направлен, направлен ленинской рукой.
Революция победила!
В 10 часов утра 25 октября Владимир Ильич пишет короткое воззвание "К гражданам России!". Десяток строчек вместил в себя результат борьбы десятилетий.
"Временное правительство низложено…
Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства, это дело обеспечено.
Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!"
Вечером должен открыться Второй съезд Советов. Меньшевики и эсеры готовы заступиться за Временное правительство, которое уже блокировано в Зимнем дворце. За час до открытия съезда крейсер "Аврора" дал сигнал к началу атаки Зимнего.
Владимир Ильич каждые пятнадцать — двадцать минут посылает самокатчиков к Зимнему. И каждые пятнадцать — двадцать минут получает рапорт: Зимний блокирован. Кольцо сжимается. Кольцо сжалось, начался штурм. И наконец сообщение: Зимний дворец, где засели под охраной юнкеров и женского батальона члены Временного правительства, взят штурмом революционных войск в 2 часа 10 минут в ночь с 25 на 26 октября. Министры арестованы и заключены в Петропавловскую крепость. Керенский бежал.
В одной из комнат Зимнего сидит простоволосая бывшая сестра милосердия бывшего женского батальона. На ней френч бывшего министра-председателя. Керенский содрал с нее платье и головную повязку и в этом наряде пробрался между штурмующими красногвардейцами — они женщин не трогали. Керенского в темном переулке ждала американская машина под американским флагом.
— Какие потери с нашей стороны при штурме Зимнего? — спрашивает Владимир Ильич связного.
— Шесть человек убито.
Ценою этих шести человек спасены жизни сотен тысяч, спасены миллионы. Какая бы резня началась, если бы сигнал к восстанию опоздал и войска правительства Керенского были направлены против пролетариата.
Это бескровная революция, самая бескровная революция в истории человечества.
Меньшевики и правые эсеры покинули съезд. Их проводили возгласами: "Дезертиры! Предатели!.."
— Товарищи! Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, совершилась! — слышит Рахья голос Ленина.
Рахья видит счастливое Ленина лицо и плачет: "Черт возьми, какой ты счастливый, Рахья, что дожил до этой минуты".
Заседание съезда закончилось.
Свердлов трогает Владимира Ильича за рукав:
— Владимир Ильич, вам надо отдохнуть.
— Да, да, — соглашается он, хотя на лице не видно следов усталости. — Где бы поближе к Смольному?
— Пожалуйте ко мне на квартиру, — приглашает Бонч-Бруевич — старый товарищ по партии, по эмиграции. — Надежда Константиновна уже там.
Светает.
Владимир Ильич выходит из Смольного, по привычке, установившейся за сто десять дней подполья, сжимает виски, чтобы приладить парик, и смеется звонко, раскатисто.
— Это просто восхитительно! — говорит он, сняв кепку и проведя ладонью по лысине.
Окружающие Смольный улицы походят на муравейник.
— Как с газетами? — спрашивает Владимир Ильич.
— Все буржуазные газеты закрыты. Сегодня уже не выйдут, в редакциях произведен обыск, бумага реквизирована.
— Надеюсь, все сделано корректно и по закону, по закону повой власти? — допытывается Владимир Ильич.
— Да, да, комиссары имели предписание Ревкома, — отвечает Бонч-Бруевич.
На оживленное лицо Владимира Ильича набежала тень.
— Кстати, Владимир Дмитриевич, — обращается он к Бонч-Бруевичу, — сегодня же надо выписать охранную грамоту Георгию Валентиновичу.
— Плеханову? — удивляется Бонч-Бруевич.
— Да, да, иначе у него могут быть неприятности, кто-нибудь из наших вспомнит о его позиции, и заберут его как контрреволюционера.
— М-да, — покачал головой Владимир Дмитриевич. — А вы знаете, что Плеханов выступил с воззванием к питерскому пролетариату?
— Ну-ну? — заинтересовался Владимир Ильич. — К чему же он на сей раз призывает?
— Говорит, что напрасно питерский пролетариат взял власть в свои руки, накликает разные беды и тяжкие последствия.
— Ну, бог с ним, как говорят. А молодым членам партии надо его изучать, изучать все написанное Плехановым по философии, это лучшее во всей международной литературе марксизма. Без этого нельзя стать сознательным, настоящим коммунистом. Мы введем философию Плеханова в серию обязательных учебников коммунизма.
— А как поступить с Алексинским?
Владимир Ильич только брезгливо махнул рукой.
— Вы знаете, удивительно бодрое утро, даже спать не хочется.
— Ну уж нет, спать, спать и спать, — говорит Бонч-Бруевич.
— Спать, спать, — говорит Надежда Константиновна, встречая его в квартире. — Ни о чем сейчас разговаривать не будем.
— Ну, спать так спать, — согласился Владимир Ильич.
Он проходит в комнату, откидывает одеяло на постели, снимает тяжелые башмаки и со стуком ставит их на пол. Гасит свет. Сидит на кровати и смотрит на светлую полоску под дверью — когда же наконец Владимир Дмитриевич ляжет спать.