Великие Моголы. Потомки Чингисхана и Тамерлана
Шрифт:
В Лахоре все пребывали в смятении. Сестра Хумаюна Гульбадан пишет, как ежедневно приходили известия о том, что Шер-шах прошел еще столько-то миль; он приближался не слишком быстро, но неотвратимо, пока не достиг Сирхинда. Тогда Хумаюн отправил к нему посла с таким предложением: «Я предоставил тебе весь Хиндустан, оставь же мне Лахор, и пусть Сирхинд станет границей между нами», на что Шер-шах ответил коротко и ясно: «Я оставил тебе Кабул. Отправляйся туда». К несчастью, именно это Хумаюн не мог сделать. Кабул был владением Камрана, и тот вовсе не собирался предоставить брату, потерявшему свою империю, собственные старательно обрабатываемые и приносящие доход земли. «Правитель находился во дворце в Лахоре в полном бездействии и не знал, что ему предпринять и куда податься», – писал «подаватель кувшинов» Джаухар, а выражаясь на современный лад, лакей Хумаюна, который подавал ему умываться и помогал одеться. В довершение к прочим опасностям,
В конечном счете Хумаюн решил направиться на юго-запад, к Инду, и попробовать собрать силы в провинции Синд, а оттуда ударить на Гуджарат, пока Камран ретировался в относительно безопасный Кабул. Пути братьев разошлись, и в результате по принципу наиболее тесных семейных связей образовались враждующие группы – двое против двоих, – борьба между которыми продолжалась последующие десять лет. Аскари был родным братом Камрана и последовал за ним в Кабул. Хумаюн и Хиндал были сводными братьями, но Хиндала воспитывала мать Хумаюна. С этого времени интересы их объединились против Аскари и Камрана – если не считать нескольких случаев отступничества Хиндала.
Хумаюн надеялся на помощь правителя Синда Хусейна, который, по существу, был его вассалом, однако Хусейн был слишком умен для того, чтобы выступить против Шер-шаха, и отклонил притязания Хумаюна при посредстве ряда дипломатических уверток. Попытки Хумаюна увеличить свое войско успеха не имели, не сумел он и овладеть двумя мощными крепостями на Инде в Бхаккаре и Сехване. Восемнадцать месяцев, с начала 1541-го до середины 1542 года, были растрачены попусту в Синде, и единственным счастливым событием за это время была женитьба Хумаюна на Хамиде, будущей матери Акбара. Но и здесь Хумаюн едва не упустил случай. Он увидел четырнадцатилетнюю девушку, дочь учителя и советника Хиндала шейха Али Акбара, на богатом пиру в лагере Хиндала – изгнанники все еще наслаждались роскошью в преддверии грядущих бед. Вскоре Хумаюну пришлось покинуть Лахор в сопровождении войска около двухсот тысяч человек. Ему пришлось потратить целый месяц, чтобы уговорить Хамиду выйти за него замуж. Ее противостояние казалось невероятным пятьдесят лет спустя, когда она, почтенная старая женщина, занимала высокое положение при великолепном дворе ее сына Акбара, однако в то время Хумаюн не представлялся особо подходящим претендентом на ее руку: на девятнадцать лет старше ее, зачастую одурманенный опиумом, он обладал аурой неудачника. В первые два года брака он не мог предложить жене ничего, кроме изнурительных и опасных переездов по пустыне и по горам. Возможно, с ней связывал свои надежды Хиндал; во всяком случае, он по причинам не вполне ясным настолько гневался по поводу этого брака, что в очередной раз покинул Хумаюна и ушел со своим войском в Кандагар. В конце концов девушка позволила себя уговорить. Хумаюн сам взялся за астролябию, чтобы определить наиболее благоприятный день и час для заключения брака. Это оказался полдень в понедельник 21 августа 1541 года.
Хумаюн покинул Синд в мае 1542 года в связи с приглашением Мальдео, раджи Марвара (теперь он именуется Джодхпуром), наиболее могущественного из правителей Раджастхана; Мальдео явно подумывал о союзе против Шер-шаха. Однако дипломатический ход последнего в соединении с первым же взглядом на ослабленное войско Хумаюна, видимо, изменил умонастроение раджи. По мере приближения Хумаюна к Марвару начали поступать предостережения об опасности и советы спасаться бегством. Отряд был вынужден изменить свой путь и пройти двести миль по пустыне в самое жаркое время года, а в довершение бед сын раджи Джайсалмер двигался со своими людьми впереди беглецов и засыпал и без того нечасто встречающиеся колодцы песком – в наказание за то, что люди Хумаюна по неразумию убили нескольких коров в этой индусской провинции. [20] Яростные драки начинались возле обнаруженных источников, и солдаты были вынуждены питаться ягодами. Произошло одно маленькое чудо, но именно оно только и могло подбодрить такого человека, как Хумаюн, попавшего в бедственное положение. Хамида была уже почти восемь месяцев беременна, и вдруг она почувствовала, как это бывает с женщинами в таком состоянии, неукротимое желание отведать определенный вид пищи; в данном случае это был гранат – в самом центре пустыни! И вскоре они повстречали купца, в сумке у которого, как выяснилось, лежал большой сочный гранат.
20
Корова, как известно,
Позже стал известен особенно возмутительный случай, подтверждающий, насколько отчаянными были условия этого перехода. Хамида однажды осталась без лошади, и, несмотря на ее положение, никто не предложил ей свою. Это сделал сам Хумаюн и взобрался на спину одному из верблюдов, состоявших на попечении упомянутого выше Джаухара. По общему мнению, то была позиция, недостойная особы царского рода. Хумаюн проехал таким образом три или четыре мили, прежде чем один из его военачальников, Халид-бек, предложил ему своего коня.
На этом одолженном животном Хумаюн и въехал в Умаркот, маленький городок среди пустыни, где положение неожиданно сменилось к лучшему. Раджа и его сыновья выехали навстречу отряду моголов, приветствовали их со всяческим уважением и предложили Хумаюну семь тысяч конного войска, с которым он мог бы выступить против Хусейна. Поводом к этому новому, неожиданному альянсу послужило то, что Хусейн убил отца раджи. Однако Умаркот стал знаменитым в истории Великих Моголов в связи с несравненно более значительной и долговременной переменой в судьбе семьи. Это здесь 15 октября 1542 года пятнадцатилетняя Хамида подарила жизнь Акбару.
Личный друг и биограф будущего императора Абу-ль-Фазл описал знаменательное событие в присущих ему неподражаемых выражениях – его манера вызывала насмешки и пренебрежение многих читателей на Западе, однако таков был чисто условный стиль тогдашней персидской прозы, и Абу-ль-Фазл пользовался им с гораздо большей живостью, чем многие и многие собратья по перу. Он говорит нам, что «родовые муки пришли к ее величеству, и в благоприятный миг единственный в своем роде перл, хранимый Господом, явился в своей славе»; после этого царственный младенец «был омыт и успокоен руками осененных тенью, но излучающих сияние, целомудренных, совершенных телом дев», а затем «добронравные, правоверные няньки завернули божественную форму и священное тело в благотворные пеленки и приложили медовые уста младенца к плодоносным грудям, и рот его усладила животворная влага».
Груди Хамиды были плодоносными весьма недолго. Положение кормилицы было политической должностью немалого значения, так как ее собственные сыновья считались молочными братьями будущего монарха, и в этом заключался восхитительно дешевый способ, при помощи которого Хумаюн, еще недавно вынужденный занимать деньги под двадцать процентов, чтобы заплатить жалованье солдатам, мог вознаградить кое-кого из своих приближенных. Абу-ль-Фазл перечисляет имена девяти знатных женщин, которым была предоставлена честь кормить царского отпрыска до тех пор, пока его не отнимут от груди, и добавляет, что было и много других, однако особа, удостоенная особой чести возглавить очередь, плохо рассчитала сроки и была все еще беременна, когда в ней возникла необходимость; в результате она осталась в списке, но только на пятом месте. Рождение сына было событием, которого окружение Хумаюна дожидалось годами. Ему уже исполнилось тридцать четыре года, и потребность в наследнике становилась столь настоятельной, а отношение к любой забеременевшей женщине из его гарема столь лестным, что Гульбадан рассказывает об одной наложнице, ухитрившейся изображать фальшивую беременность целых двенадцать месяцев (на том основании, что одна из ее родственниц будто бы родила ребенка с опозданием на три месяца), прежде чем ее разоблачили.
Этот недостаток наследников, проблема, которая в будущем станет мучить Акбара до двадцати семи лет, кажется тем более удивительной, что в царском гареме находилось до нескольких сотен молодых женщин и сын любой из них мог оказаться вполне приемлемым в качестве наследника императорского трона. Детская смертность играла определенную роль, но о смерти отпрысков царского рода обычно упоминалось в хрониках или дневниках, и число таких упоминаний недостаточно для объяснения дела. По-видимому, в беспокойной жизни императора моголов секс играл куда менее значительную роль, чем нас вынуждают предполагать чисто условные представления о гаремах. Само собой разумеется, что Хумаюн лично занимался составлением гороскопа для наследника, который в перепечатанном тексте Абу-ль-Фазла занимает около шестидесяти страниц, и каждое указание истолковывается в благоприятном смысле, что, кстати сказать, оправдалось в дальнейшем.
Хумаюн при содействии своих новых союзников из Умаркота добился кое-каких успехов в борьбе против Хусейна, однако Хусейн теперь был настолько раздражен затянувшимся пребыванием Хумаюна в Синде, что предпочел избавиться от него посредством подкупа. Получив две тысячи вьюков зерна и триста верблюдов (большинство из них были такими дикими, «словно не знали они ни города, ни вьюка, ни человека семь, а скорее даже семьдесят поколений»), Хумаюн переправился через Инд 11 июля 1543 года и двинулся на северо-запад, к Кандагару – навстречу самому большому из всех унижений, каким братья когда-либо подвергали его.