Великие Моголы. Потомки Чингисхана и Тамерлана
Шрифт:
Бабур не слишком спешил начинать вторжение. Он упорно продолжал укреплять свои силы в Кабуле и лично занимался – без сомнения, с той же энергией, какую отдавал в свое время младшему двоюродному брату Хайдару, – заботами об образовании собственных сыновей. Хумаюн родился в 1508 году, а двое других, Камран и Аскари, соответственно в 1509-м и в 1516-м; в 1519 году весть о рождении самого младшего дошла до Бабура, когда он совершал подготовительный поход в Хиндустан, и потому мальчик получил имя Хиндал.
Подготовительные действия Бабура включали в себя захват Кандагара, сильной крепости, важной для него с точки зрения защиты Кабула с запада в то время, когда сам он углубится в земли Хиндустана, но понадобились одно за другим еще три лета, прежде чем мощная цитадель, прикрываемая высоким горным хребтом, пала перед ним в 1522 году. Еще одной части важных приготовлений Бабура суждено было стать решающей. В какое-то время между 1508-м и 1519 годами, точно сказать невозможно, поскольку его записи за это достаточно длительное время утрачены, Бабур приобрел первую партию пушек, а при пушках находился опытный артиллерист уста [13] Али. Таким образом, Бабур извлек пользу из горького поражения, понесенного его соседом шахом Исмаилом, чья великолепная конница в 1514 году галопом понеслась на турок и была уничтожена новым
13
Уста (тур.) – мастер своего дела, почетная приставка к имени собственному.
Свой пятый, и последний поход в Хиндустан Бабур начал в октябре 1525 года, двинувшись к югу и востоку с двенадцатью тысячами воинов. Как раз в это время в Делийском султанате начались беспорядки, против султана Ибрахима выступали все более многочисленные группировки, и до самого конца февраля 1526 года, когда Бабур уже далеко продвинулся в Пенджаб, он не встретил серьезного сопротивления, пока Ибрахим не выслал ему навстречу свое войско. Бабур поручил командование правым крылом армии семнадцатилетнему Хумаюну, и царевич одержал победу, захватив сотню пленных и семь или восемь слонов. «Уста Али со своими стрелками из фитильных ружей получили приказ расстрелять для острастки всех пленных, – записал Бабур. – То было первое дело Хумаюна, его первый опыт сражения и прекрасное предзнаменование». Пример, преподанный экзекуцией пленных, не был, вероятно, просто проявлением жестокости, так как Бабур обыкновенно заботился об умиротворении поверженных врагов. Суть задачи этой первой расстрельной команды, употребившей дорогостоящий порох там, где проще было бы обойтись мечом, заключалась в ином: это была деморализующая демонстрация, известие о которой непременно дошло бы до армии Ибрахима и убедило всех ее воинов в магической силе нового оружия.
Две армии сошлись лицом к лицу в Панипате в середине апреля. Силы Бабура, по-видимому, возросли до двадцати пяти тысяч человек в результате пополнения во время похода, но армия Ибрахима, как утверждают источники, насчитывала сто тысяч человек и тысячу слонов. Бабур подготовил плацдарм, который в последующие годы сделался для него в Индии обычным, однако он признает, что заимствовал его из турецкой практики, – кстати, в этот же год турецкие пушки Сулеймана Великолепного пробивали путь далеко на запад, в Европу, и Турция после битвы при Могаче подчинила себе Венгрию. [14] Бабур приказал своим людям собрать как можно больше повозок. Набрали семьсот штук и связали их между собой сыромятными ремнями. Из-за этого заграждения уста Али и его стрелки должны были палить по вражеской коннице, как это делали турки в войне с персами в 1514 году, а тремя столетиями позже – пионеры в Северной Америке, сражаясь с индейцами. Бабуру понадобилось несколько дней, чтобы вынудить Ибрахима предпринять атаку на подготовленные позиции, и когда он 20 апреля наконец преуспел в этом, армия Ибрахима, как и планировалось, остановилась под огнем мушкетов из-за ограждения, в то время как конница Бабура осыпала ее дождем стрел с обоих флангов. Жаркая битва продолжалась до полудня, и победа осталась за Бабуром. В индийской армии погибло около двадцати тысяч человек, в том числе и сам полководец. В знак уважения к Ибрахиму Бабур распорядился похоронить его на месте битвы, и гробница его до сих пор цела в Панипате. Но в ознаменование своей победы Бабур – и это было для него типично – не возвел в Панипате еще один монумент, а велел насадить прекрасный сад.
14
Оттоманская империя, как тогда называли Турцию европейцы, при Сулеймане Великолепном (правил с 1520-го по 1566 г.) достигла наибольших в своей истории размеров, захватив в числе прочих и значительные территории в Европе.
В тот же день Бабур отправил Хумаюна с небольшим отрядом охранять сокровища Агры, которая с 1502 года служила столицей династии Лоди. На следующее утро Бабур с остальным войском выступил по направлению к Дели и достиг города в течение трех дней. Он, как обычно, немедленно принялся осматривать достопримечательности и отпраздновал событие, распивая арак с друзьями в лодке на Джамне. Он оставался в Дели столько времени, чтобы в ближайшую пятницу в мечети была прочитана хутба с упоминанием его имени; он объявлял себя таким образом императором Хиндустана, ибо спокойное выслушивание хутбы во имя правителя означало молчаливое признание власти этого правителя народом. Потом Бабур направился в Агру, и по случаю его прибытия сын преподнес ему в подарок великолепный бриллиант, переданный Хумаюну семьей раджи Гвалиора; члены этой семьи укрылись в крепости Агры, и Хумаюн взял их под защиту. Сам раджа погиб вместе с Ибрахимом в Панипате. Этот случай всегда вызывал некоторые споры, однако почти с полной уверенностью можно утверждать, что камень этот и есть знаменитый «Кохинур», впервые тогда упомянутый в истории. «Хумаюн передал его мне, когда я приехал в Агру, – писал Бабур. – Я просто вернул ему камень», – добавляет он небрежно, хотя уже подсчитал, что камень стоит столько же, сколько «пропитание на два с половиной дня для всего мира». Позже Хумаюн передал бриллиант персидскому шаху Тахмаспу, тот отослал его в подарок Низам-шаху в Декан, а оттуда камень неизвестным путем попал обратно в сокровищницу Великих Моголов к императору Шах Джахану. Им, как и всеми другими драгоценностями Моголов, завладел царь персидский Надир-шах, когда в 1739 году разграбил Дели. Именно он и дал камню название Кох-и-Нур, то есть Гора света. От внука Надир-шаха он перешел к царствующей фамилии в Кабуле, от них – к Раджиту Сингху, знаменитому сикхскому правителю Пенджаба, а когда Пенджаб был в 1849 году аннексирован британцами, камень передали верховному комиссару сэру Джону Лоуренсу, который был столь очевидно не заинтересован в приобретениях для империи, что шесть недель таскал драгоценность в жилетном кармане, позабыв о ней. Наконец, камень был отправлен им королеве Виктории и прибыл как раз вовремя, чтобы стать главным экспонатом Великой выставки 1851
15
Первая международная промышленная выставка, расположенная в специально построенном для нее Хрустальном дворце – огромном павильоне из стекла и чугуна.
Упадок династии Лоди казался полным. Правда, мать Ибрахима соблаговолила принять от Бабура милостиво предложенное им вспомоществование, хотя позже едва не преуспела в своем намерении погубить завоевателя, подкупив повара, который подмешал яд в его еду. Но Бабура главным образом беспокоили иные насущные заботы. Большая часть его войска, устрашенная наступлением жаркого сезона в Индии, стремилась поскорее вернуться в прохладный летом Кабул, питая надежду, что теперешний поход – всего лишь затянувшийся набег, сравнимый с походом Тимура. Даже Александр Великий, находившийся гораздо дальше от родных мест, вынужден был из-за недовольства войск повернуть назад сразу после переправы через Инд. Однако Бабур, созвав военный совет, обратился после этого к армии с увещанием, блестяще сочетавшим ободрение с насмешками, и это возымело желаемое действие.
Непосредственную опасность, в борьбе с которой Бабур нуждался в поддержке всех своих воинских сил, представляло объединение раджпутов под руководством Рана Санги из Читора. В течение предыдущих десяти лет индийские князья на территории Раджастхана создавали это объединение с целью выступить сообща против Ибрахи-ма и лишить его власти над Дели и всем Хиндустаном, но Бабур опередил их. Теперь они готовились выступить против него. Бабур снова оставался в меньшинстве, примерно в той же пропорции, как при Панипате, и его люди, уже недовольные перспективой долгого пребывания в Индии, были еще сильнее деморализованы слухами о несокрушимой отваге раджпутов. Но Бабур извлек максимум выгоды из того обстоятельства, что его воинам предстояла битва с неверными, первая за тридцать лет, проведенных им в сражениях. В весьма театральной церемонии он запретил употребление вина, приказав вылить на землю только что доставленную из Газны партию напитков и разбить свои золотые и серебряные кубки на кусочки, раздав как милостыню беднякам. Побуждаемые таким примером, люди Бабура поклялись на Коране, что ни один из них «не повернется спиной к врагу и будет сражаться до тех пор, пока жизнь не покинет его тело». Оба войска встретились 16 марта 1527 года возле Кханвы, примерно в сорока милях к западу от Агры, и после битвы определенно более жестокой, чем при Панипате, Бабур в конечном счете выиграл сражение, приняв на себя после такого успеха гордый титул «гази» – воина за веру ислама.
Эта победа предоставила ему неоспоримую власть над центральным Хиндустаном, и он расширил ее самым простым способом, пожаловав своей знати те области, которые еще не были завоеваны, и отправив их туда, дабы они сами провозгласили себя правителями. Сыновьям своим Бабур предоставил провинции, наиболее удаленные от главного теперь центра его деятельности в Агре. Кандагар был отдан на попечение Камрана; Аскари отправился в Бенгалию; Хумаюн стал правителем самой отдаленной провинции – Бадахшана, затерянного среди гор на север от Кабула. Сам Бабур не менее, чем его сподвижники, тосковал по климату и знаменитым плодам Кабула: одним из счастливейших стал для него момент, когда сразу после его возвращения в Агру по завершении очередной кампании ему поднесли первые грозди винограда и первые дыни, выращенные в Хиндустане на привезенных по его велению из Кабула лозах и из доставленных оттуда же семян. Однако он оставался в своих новых владениях и проводил время в коротких походах для усмирения местных беспорядков.
Бабур невероятно радовался развитию своей артиллерии, особенно огромным мортирам, которые уста Али начал изготавливать для него. Он оставил замечательное описание первой операции литья, на которой поспешил присутствовать. Уста Али выстроил по окружности восемь печей для литья; из каждой такой печи расплавленный металл должен был течь в помещенную в центре изложницу, но из-за досадной ошибки в расчетах печи опустели раньше, чем изложница наполнилась. Уста Али был настолько расстроен, что хотел броситься в жидкий металл, «но мы успокоили его, надели на него почетную одежду и таким образом избавили его от стыда за неудачу». Следует по достоинству оценить это типичное для Бабура великодушное отношение к явной оплошности. Двумя днями позже, когда отливки можно было открыть, обнаружили, что камера для каменных снарядов, иначе сказать, ствол мортиры получился отменный, и уста Али радостно объявил, что камеру для порохового заряда можно изготовить отдельно и прикрепить к орудию. Через три месяца, когда эта мортира была испытана впервые, Бабур пришел в восторг от того, что она может забросить каменную бомбу почти на расстояние мили. Образование в стволе орудия высокого давления пороховых газов для подобного выстрела было предприятием не менее опасным для тех, кто находился позади пушки, чем для тех, кто служил объектом обстрела. Это, в частности, показало первое испытание другой мортиры – она взорвалась, и в результате погибло восемь человек, стоявших поблизости. К тому же скорострельным это орудие назвать было нельзя, и уста Али радовался, если удавалось выпустить из мортиры двенадцать снарядов за день. Однако, невзирая на опасности и проволочки, Бабур любил присутствовать при этом возбуждающем действе стрельбы, будь то осада такой крепости, как Чандери, или попытка потопить вражеские суда на Ганге. Характерная запись в воспоминаниях гласит: «Во время полуденной молитвы пришел человек от уста Али и сказал, что камень готов. Какой будет приказ? Приказ был такой: выстрелить этим камнем, а следующий придержать, пока не приду я».
Во время своих поездок по стране Бабур проявлял живой интерес к вещественным подробностям своих новых владений. В Чандери, крепость которого, удерживаемую сильным военачальником Рана Санги, ему пришлось брать штурмом и он захватил ее в 1528 году, на Бабура произвело сильное впечатление то, что все дома были выстроены из камня и «принадлежащие самым влиятельным людям украшены искусной резьбой»; позднее в том же году в Гвалиоре он восхищался дворцом раджи Мана Сингха, выстроенным за двадцать лет до того и состоящим из «великолепных зданий из тесаного камня», наружные стены которых были украшены цветными изразцами, а медные купола позолочены. Единственное, что не пришлось по душе Бабуру в Гвалиоре, были высеченные в предшествующем столетии в скале у подножия крепости джайнские фигуры. «Эти идолы, – писал император, – изображены обнаженными, с неприкрытыми детородными органами… Я со своей стороны приказал их уничтожить». На деле разрушены были только лица и пресловутые детородные органы, а современные реставраторы частично согласились с Бабуром, восстановив только лица. Но Бабур был безусловно прав в своей оценке того, что увидел в крепости, и его наследники приняли точку зрения предка. Индийская архитектура Гвалиора – предвестие стиля Акбара в Фатехпур Сикри с его резными балками и консолями из красного песчаника и появившихся полувеком позже изысканных изразцов на стенах крепости Лахора, а также позолоченных куполов Агры.