Великий Бенин
Шрифт:
– Ну, если латынь, или, как ты говоришь, язык богов и героев, так дружна с мясом и вином, почему же ты удрал от неё на наши харчи? – ворчливо возразил боцман, садясь на свёрнутый якорный канат.
– О командир и отец наш, – Диого сложил в поклоне своё длинное тело, – не я оставил латынь, а она меня. Расскажу-ка я вам печальную повесть – и оплачем судьбу бывшего студента, ставшего бесприютным скитальцем по неведомым морям.
Диого уселся на опрокинутое ведро. Свободные от вахты матросы, предвкушая веселье, расположились вокруг него.
– Так вот, братцы, – начал Диого, – видно, не помогли молитвы доброй матушки, мечтавшей увидеть
– Губа не дура, – ехидно вставил боцман.
– Ну вот, прокрался я вечером в сад, притаился в кустах под окнами профессорского дома, жду – не покажется ли мой предмет. И впрямь, появилась. Ручками за перила балкона держится, глазки к небу подняла – на звёзды смотрит.
«Красавица», – прошептал я тихонько.
Испугалась барышня:
«Ах, ах, кто здесь?» – И веер из правой ручки от страха выронила.
Я веер схватил – да к балкону.
«Не бойся, чудная, это твой раб, умирающий от любви».
Соловьём разливаюсь. Уж так её красоту и свои чувства описываю, словно стихи читаю. Слушает, не уходит. Потом говорит:
«Я тебе не верю».
«Прикажи убить меня, только не отрицай моей любви».
«Может, ты и вправду любишь, – говорит мне на это красавица, – да только студенты – народ легкомысленный».
«Что-то голос у моей козочки хриплый, – подумал я, – уж не простудилась ли ночью на балконе? Надо закутать её в мой плащ».
Прыгнул я на балкон, накинул плащ на белые плечи, заглянул в личико моей суженой – да как заору. Была-то это, братцы, не дочь профессора, а его сестра. Ведьма, каких свет не видывал. Двух мужей свела в могилу. И не иначе как своей злостью. Бросил я плащ – да через перила, да вон из сада. До самого дома бежал, словно дьявол за мной гнался.
Громкий смех заглушил последние слова рассказчика. Смеялись все: и матросы, и кормчий, держащий румпель. Даже боцман, всегда такой хмурый и важный, снисходительно хохотнул в рыжую бороду.
– Ну, а дальше? – спросил кормчий сквозь смех.
– А дальше… Храню веер на память о дивном свидании, в склянки бью да вам, дуракам, похлёбку варю.
За разговором не заметили, как наступили сумерки. Дневной свет угас. По воде заскользили лёгкие тени, предвестницы ночи. Свободные от вахты моряки ушли спать.
Спали на корабле вповалку, подстилая под себя собственное платье.
Спальными помещениями служили свободные от груза трюмы. Там пахло гнилью, обильно плодились насекомые, пищали и дрались крысы.
Диого остался один.
Внизу, под его ногами, бежали быстрые волны и, ударяясь о нос корабля, разлетались множеством мелких брызг.
Над его головой небо светилось махровыми звёздами. Впереди, словно лоцман, плыло созвездие Южного Креста.
Пришёл вахтенный проверить время. Сделать это здесь, в Южном море, было задачей нелёгкой. Европейские мореплаватели привыкли узнавать время по «стражницам». Вращаясь вокруг Полярной звезды, они, подобно стрелке часов, свершают полный круг за двадцать четыре часа, а за один час описывают дугу в пятнадцать градусов. Но вот уже несколько дней, как небо изменилось и ни Полярной звезды, ни Большой Медведицы, в которую входят «стражницы», не было видно.
Пока вахтенный заносил в журнал свои наблюдения, Диого недвижно стоял на носу «Санта-Инес». Однообразно и мягко плескался океан. Огромная ночь и огромное небо казались чудом.
И, обратив лицо к звёздам, юноша тихо сказал:
– Не было профессорской дочки, не было профессорской сестры. Я покинул Коимбру, для того чтобы увидеть мир. Но через год, и не позже, я вернусь в университет, так как без знаний слепы глаза.
– Что ты, сынок? – не отрываясь от журнала, спросил через некоторое время вахтенный.
Диого не ответил.
Расчистив место среди ящиков и канатов, он лёг тут же на палубе и сразу уснул.
Разбудил его утренний холод. Звёзды погасли, и где-то далеко на горизонте появилась светлая полоса, отделившая небо от моря.
Вскоре в эту полосу врезался, выплыв из толщи воды, край золотого плоского диска. Он увеличивался, рос, делался объёмным и наконец нестерпимо сверкающим шаром поплыл по небу. Призрачная паутина, сотканная из тысячи золотых лучиков, окутала корабль. Диого показалось, что не ветром, а солнечным светом наполнились паруса «Санта-Инес».
Восход солнца обещал хороший день. Ничто – ни небо, ни море, ни люди – не ждали бури. Даже боцман, бывалый моряк, не почувствовал её приближения.
Глава III
Буря
Около четырёх часов после полудня южная часть неба начала заметно темнеть – на ней появились маленькие тучки. Они медленно поплыли над синевой спокойного моря, сначала поодиночке, а затем сбившись в дружные стайки.
Тучек становилось всё больше, и скоро сплошная тёмная масса заволокла южную часть неба вплоть до самого горизонта.
– Взять марсель на рифы, – отдал приказ капитан.
Матросы быстро уменьшили поверхность паруса, прикрепив его свёрнутую часть к нижней рее.
– Убрать малые паруса!
– Есть убрать малые паруса!..
Тем временем тучи закрыли всё небо и чёрная мгла опустилась на воду.
Огромные вспененные волны, догоняя друг друга, понеслись навстречу «Санта-Инес», и страшный удар потряс её корпус. Высоко задрав нос, каравелла взмыла на гребень гигантской волны. Упавшие назад паруса уже готовы были коснуться воды. Но этого не случилось. Корабль медленно выпрямился, чтобы тут же столкнуться с новой водяной горой. Им не было числа, этим чудовищным волнам! Одна за другой налетали они на корабль, пытаясь опрокинуть его, содрать обшивку. «Санта-Инес» стонала, как живое существо, её крепкие мачты гнулись, снасти рвались под тяжестью наполненных ветром мокрых парусов.