Великий диктатор
Шрифт:
Пришлось поклониться ему, наклоняясь к футляру от скрипки, в котором было несколько медных монеток разного достоинства, и добавить в их компанию благородного серебра. Следом за мной в футляр что-то опустили и все остальные представители нашей компании. А Ээро Эркко, получив назад свой блокнот и ознакомившись с написанным мной текстом, вдруг, внезапно, изменил свои планы и остался рядом с мальчишкой, принявшись у него что-то выведывать.
Награждение лауреатов затянулась, почти на два часа. Хотя их было не так уж и много. Сначала награждали бронзовых и серебряных лауреатов. Кроме медалей и сертификатов, от городской управы каждому досталось по небольшой денежной премии
Особенностью награждения было то, что всё мероприятие проходило на русском языке. Согласно недавнему указу о государственном языке. Вот только не все присутствующие могли правильно изъяснятся на древнем и могучем. Поэтому некоторые господа порой выдавали такие перлы, что вызывали откровенный смех у русскоязычных.
К моему удивлению, меня на сцену пригласили самым последним. Всё, видимо, из-за того, что Леопольд Мехелин, являющийся моим соавтором согласно договора, не хотел выставлять себя, как градоначальника, впереди всех остальных лауреатов. Золотая медалька, полученная мною оказалась небольшой, но довольно увесистой, чуть ли не сто граммов драгоценного металла. Кроме медали на шею и сертификата в конверте мне, в качестве подарка от города, достался земельный участок. Неожиданностью это не стало, так как все трое «золотых» лауреатов передо мной также получили земельные участки. Исключением стал Леопольд Мехелин, который не стал награждать сам себя чем-либо дополнительно.
Гром аплодисментов и вспышки сгораюшего магния при фотографировании несколько меня дезориентировали, так что, спускаясь со сцены, я чуть было не навернулся на ступеньках. Хорошо, что меня успел поймать за шиворот художник Альберт Эдельфельт, спускавшийся следом за мной после группового фотографирования.
– Осторожней, Матти! Никак у тебя голова закружилась от успехов, или ты так рад подаренному острову, что прямо падаешь с ног?
– подколол меня он.
– Спасибо, херра Эдельфельт, - поблагодарил я мужчину.
– Нет, просто немного ослеп от фотовспышек. А про какой остров вы говорили?
– спохватился я, но художник ничего не ответил, а просто подмигнул мне, чем ещё больше сбил с толку.
Хоть Альберт Эдельфельт и был знаменитым художником, но даже у нас было две картины его работы. Которые он презентовал нашему кемпингу во время съездов финской партии. У нас, в главном домике кемпинга, собралась уже целая коллекция картин различных художников, которые они или рисовали у нас или привозили в подарок. Моим бабулям очень нравилась картина Эдельфельта — «Женщины из Руоколахти».
Добравшись в зале до своих, я попал в их тесные объятья. Меня обнимали, целовали, хвалили, тискали и ерошили мою шевелюру. А дед плакал. Надеюсь, что от счастья.
…..
Земельный участок и вправду оказался островом. На торжественном ужине в доме тети Хелены, ей муж, дядя Вэйкка и приглашённый Ээро Эркко, рассказали в подробностях об этом земельном участке.
Дядя Ээро, кроме бутылки коньяка для взрослых, принёс также свежий выпуск «Финской правды» с репортажем о сегодняшнем награждении, моим стихом «Скрипач» и небольшой статьёй с фотографией про мальчишку, благодаря которому и появился этот стих.
– О! Так это сын Илмара Киннуена?
– удивился дядя
– Дорогой. Ты его знаешь? А почему на улице не признал, - притворно возмутилась тетя Хелена.
– Я знал его отца, а не ребёнка, - огрызнулся дядя, и тётя тут же уткнулась взглядом в свою тарелку.
– Все знали его отца, - подтвердил и Ээро Эркко.
– А как он умер с супругой от гриппа, так все про его семью и забыли. Я не про вас, херра Саари, - поспешил заверить вскинувшегося было моего дядю журналист.
– Я про всё столичное общество. Это для вас, моряков, он был смотрителем маяка. А общество знало его как члена финской партии и радетеля финского языка. Вот про это и моя статья.
– Дядя Ээро, а правда, что мой земельный участок — это остров?
– решил я сменить тему, так как наступившая тишина после слов политика ничего хорошего не предвещала.
– Да, - подтвердил он, так как уже успел ознакомиться с документом о передаче в дар мне земельного участка.
– Городское неудобье, так сказать. Отдали то, что город никак не может использовать.
– Почему?
– удивился я. В моём понимании, остров в городской черте столицы — это ого-го как круто.
– Томми! Сбегай в мой кабинет и принеси карту города, - отдал распоряжение сыну дядя Вэйкка.
– Сейчас мы объясним тебе почему это так.
– И мне заодно, - неожиданно подал голос дед Кауко, за весь ужин произнесший не более пары слов.
– И вам, херра Хухта, - подтвердил хозяин дома.
Карта оказалась очень подробной. На ней без труда был найден, теперь уже мой, «Смоляной остров» (Tervasaare). Который оказался почти прямо в центре города. Где-то в километре от Сенатской площади.
– Раньше его использовали как склад для торговли смолой и дёгтем. Из-за чего он несколько раз горел. Пару раз огонь с его территории перекидывался на город. И после последнего пожара в 1896 году его забросили. Летом там пытаются отдыхать горожане, приплывая туда на лодках. Но так как остров — это одна сплошная скала, то там ничего кроме кустов и травы не растёт. А зимою на нём обитаю только дикие собаки, - поделился с нами своими знаниями дядя Вэйкка.
– Так что город просто избавился от ненужного куска земли, подарив его тебе. Вот тебе, Боже, что нам негоже — как русские говорят, - последнюю фразу Ээро Эркко произнес на довольно неплохом русском.
– Чемодан без ручки, - констатировал я.
– Ха-ха-ха!
– Зашёлся в смехе журналист.
– Какое точное сравнение! Надо записать, а то забуду.
– И теперь за это, за этот чемодан, придётся ещё и пошлину платить!
– возмутился дед.
– Нет, херра Хухта. Город подарил остров несовершеннолетнему. А значит до его семнадцатилетия он платить земельный сбор не будет. Вот если на его участке возведут строения и будут их использовать для получения прибыли, то тогда да, платить придётся, - успокоил деда Ээро Эркко, видимо неплохо разбиравшийся в местном коммерческом законодательстве.
– А на него посмотреть-то хоть можно?
– зевнув, спросил я.
– Завтра и посмотрим, тут, в общем, недалеко, - заверила меня тётя Хелена.
– А сейчас иди спать. А то ненароком заснёшь за столом.
На следующий день посмотреть остров не получилось, но через пару дней мы это сделали. Ну что сказать? Кусок скалы, припорошенный снегом и скованный льдами «Северной гавани». От набережной с незамысловатым названием «Северный берег», которую взрослые почему-то называли «Дровяным причалом», до моего острова, было метров триста. Я постоял, посмотрел на мою скалу и, всё обдумав, обратился к деду: