Великий Галеотто
Шрифт:
(Пепито.)
Кто секунданты?
Пепито. Алкарас и Руэда.
Дон Хулиан. Я их знаю.
(Обращаясь к Пепито.)
Если вернется Эрнесто... разузнай, где назначена дуэль.
Дон Северо. Понял?
Дон Хулиан. Идем.
Дон Северо. Хулиан, что с тобой?
Дон Хулиан. Я радуюсь, а я так давно не радовался!
(Нервно сжимает ему руку.)
Дон Северо. Ты в уме? Чему ты рад?
Дон Хулиан. Тому, что встречусь с виконтом. До сих пор клевета была неуловима, я не видел ее лица. Но теперь
(Дон Хулиан и дон Северо уходят.)
Пепито. Что бы там ни говорил дядюшка, было безумием поселить под одним кровом такую красавицу, как Теодора, и этого юношу с пылкой, романтической душой. Он клялся, что между ними ничего нет, что он любит ее, как сестру, а дядю, как отца. Но меня не проведешь. Я хоть и молод, но не верю в братские чувства между молодой женщиной и молодым мужчиной. Я что, должен обо всех думать хорошо? Но разве их не видели вместе в театре, на катанье, в парке? «Нет! — говорил мне Эрнесто, — мы там редко бывали». Но все-таки бывали! И как раз тогда их увидали сто человек, а это все равно, что ходить туда сто дней подряд! Не устраивать же очные ставки, чтобы выяснить, сколько раз они прогуливались вместе! Это же просто смешно! «Я их видел однажды». — «Я тоже». «Видел и я». — Вот уже три, а там четыре и пять. Глаза на то и даны, чтобы смотреть. И всякий пускай сам позаботится о своей чести!
(Пауза.)
Так я и поверил в неземную любовь! Понятно, что жить в одном доме с Теодорой и не полюбить ее трудно. Пусть он ученый, философ, математик, физик, но он же мужчина, а она — женщина. Если бы эти стены заговорили! Если бы тайные помыслы Эрнесто, витающие здесь, воплотились в слово. Вот, например, портрет дона Хулиана, а другая рамка пуста. Прежде здесь был портрет Теодоры. Отчего же теперь его нет? Во избежание искушения?
(Садится за стол.)
Плохо, если так. А еще хуже, если из этой рамки она переселилась в сердце хозяина дома.
(Осматривает стол и находит «Ад» Данте.)
Странно: всякий раз я вижу на столе у Эрнесто эту великолепную книгу.
(Читает.)
Данте «Божественная комедия», его любимая книга.
(Рассматривает.)
И всегда она раскрыта на истории Франчески. Здесь могут быть два объяснения: или Эрнесто вовсе не читает Данте, или читает всегда одно и то же. Но я вижу пятнышко, — словно от слез. А что это? Полуобгоревший лист?
(Поднимает листок с пола.)
(Идет к балкону, пытаясь прочесть написанное. Тем временем входит Эрнесто и останавливается, наблюдая за ним.)
Эрнесто. Что ты нашел?
Пепито. Ба, Эрнесто!.. Так, какая-то бумажка!..
Эрнесто (берет бумажку, бегло взглядывает и возвращает). Не помню, что это.
Пепито. Стихи.
(Читает, разбирая с трудом.)
«Пламя испепелит меня скоро».
(В сторону.)
Рифма, конечно, Теодора.
Эрнесто. Пустяки!
Пепито (перестает читать). Понятно.
Эрнесто. Наша жизнь — как этот листок. Стон, вздох, крик — и кучка пепла.
Пепито. Это стихи?
Эрнесто. Да. Иногда я даю волю перу... Вот и сегодня ночью...
Пепито. Ты искал вдохновения в книге великого учителя?
Эрнесто. Мне кажется...
Пепито. Что и говорить! Великая книга!
(Указывает на книгу.)
А история Франчески...
Эрнесто (с иронией и нетерпением). Ты только сегодня понял, что великая?
Пепито. Ну, не совсем. Однако на этой странице я кое-чего не понимаю. Объясни мне. Здесь сказано, что, читая любовную повесть, Франческа и Паоло дошли до того места, где автор — видно не дурак! — превозносит любовь Ланселота и королевы Джиневры. Это подлило масла в огонь. В книге описан поцелуй, и, дочитав до этого места, влюбленный юноша поцеловал Франческу в уста. Данте заключает эпизод словами: «И книга стала нашим Галеоттом». При чем тут Галеотто? Кто он такой? Ты, наверное, знаешь, тем более что это имя вынесено в название пьесы, которая должна прославить тебя.
(Перелистывает рукопись.)
Эрнесто. Галеотто был посредником между королевой и Ланселотом. Поэтому его имя можно счесть нарицательным для третьего в любви.
Пепито. Я понял! Но разве в нашем языке нет подходящего слова?
Эрнесто. Есть подходящее и даже весьма выразительное. Есть люди, которые играют другими из корысти, и я знаю, как их называют.
(Вырывает у него рукопись и бросает на стол.)
Всегда есть свой Галеотто, но иногда его роль исполняют все. Худшего Галеотто нельзя и выдумать! Живут себе на свете счастливо и спокойно мужчина и женщина, не помышляя ни о чем дурном. Но однажды они узнают, что их заподозрили в позорном поступке. А людей, как известно, нельзя разубедить, для них нет ничего святого, причем ужаснее всего то, что если вначале люди были не правы, то потом... Ты только представь: оклеветанных осуждают, клеймят — и они незаметно сближаются и постепенно понимают, что любят друг друга. Клевета надругалась над добродетелью, заставила забыть о долге. Клевета — вот он, Галеотто!
Пепито (в сторону). Если и Теодора так рассуждает, то храни Господь дона Хулиана!
(Вслух.)
Не об этом ли твои стихи?
Эрнесто. Об этом.
Пепито. Не понимаю, почему ты спокоен — ведь тебе предстоит скрестить шпаги с Небредой. А он прекрасный фехтовальщик. Не благоразумнее ли было бы подготовиться к дуэли? А ты занят рифмами. Или ты не считаешь его серьезным противником?
Эрнесто. Если я его убью, выиграет свет; если он меня, то я.
Пепито. Что ж!
Эрнесто. Не будем больше говорить об этом.
Пепито (в сторону). Надо у него выспросить...
(Подходит и говорит, понизив голос.)
Значит, сегодня?
Эрнесто. Да, сегодня.
Пепито. За городом?
Эрнесто. Нет.
Пепито. Значит, в доме?
Эрнесто. Да.
Пепито. Где?
Эрнесто. Недалеко отсюда.
(Холодно и равнодушно.)
Квартира пустая; большой зал; боковой свет. Никто не услышит.
Пепито. За чем же дело стало?
Эрнесто. За оружием.
Пепито. Я слышу голоса!
(Указывает на дверь.)
Кто-то пришел.
(Вопросительно.)
Секунданты?
Эрнесто. Наверно.
Пепито. Кажется, женский голос...
(Подходит к двери.)
Эрнесто. Так почему не впускают?