Великий и Ужасный 6
Шрифт:
Он привел свежую смену янычар взамен наших измученных Хтонью конвойных и провел процедуру перещелкивания ошейников. И проверял, как они работают. Но, к счастью, проверка эта была по большому счету формальной.
— Орада каль, урук! — рявкал главный янычар. — Бурайя гель!
Что значило не что иное, как пресловутое «стой там, иди сюда»! Явно, высшие силы были на нашей стороне! Я предпочел снова прикинуться припадочным и биться в конвульсиях на полу: такое тут случалось с молодыми рабами, чей разум еще не свыкся с вторжением ментальных техник. Так что меня сородичи оттащили в сторонку, а этот новый одабаши даже носком бронированного сапога меня потыкал и выругался как-то особенно
Но главное было что? Главное — он оставил нас в покое, когда понял, что работаем мы хорошо. И пайков нам отвалили в полтора раза больше, чем при прежнем, обгрызенном кобольдом одабаши. Подворовывал бывший босс, как пить дать! Хотя что там такое можно наторговать за просроченные армейские рационы — это хороший вопрос.
Я так и таскал тачки с рудой, это позволяло мне перемещаться между забоями, разговаривать с разными орками, посвящать их в свой план. После того, как Беспалый, Курносый, Квадратный и Шрам — местные лидеры — встали на мою сторону и уверились в работоспособности моих татау, остальные уруки тоже выразили свое полное согласие с идеей разнести янычарам всю хату и освободить сородичей, где бы они ни были.
На одном из перекуров, а точнее — в урукских реалиях — перекусов мы сидели на корточках у стеночки забоя и я втолковывал сородичам:
— Наш сектор — это далеко не всё Крупаньское месторождение. Вспомните — из концлагеря наверху внутрь горы ведут не одни ворота! Другие уруки тут, неподалеку, в глубине горы. Шрам, ты сам говорил об этом! Мы должны к ним пробиться!
— Мы пробьемся… — мрачно переглянулись орки. — Янычары умоются кровью…
— Нет… Я не так выразился, — замахал руками я. — Мы продолбимся! Проколупаем гору и освободим наших братьев и сестер, и, когда нас станет в два раза больше…
— Да ты гонишь! — Квадратный даже слушать не стал. — В какую сторону ты предлагаешь долбить? Наугад? Места для добычи руды нам назначает инженер-геолог, отгружать меньше нормы мы не можем физически — это же, сука, и есть главное условие нашего тут существования! Как, скажи мне, при сохранении нормы мы сможем доколупаться до других секторов? Через сотни и сотни метров скалы и рудных жил, а?
И тут я с большим удовольствием продемонстрировал им Ёжика В Тумане.
— Че это? Курва Ежик? Первый раз повидал ежа? Бобра у тебя там нет еще? На кой хрен тебе Ежик на татау? — взялись за свое уруки. — Что это за татау такое бабское — Ежик?
— Но-но! — рыкнул я. — Этот Ёжик никакой не курва! Он очень целеустремленный и найдет путь сквозь любую Хтонь, реки, горы и буераки. Именно благодаря этому чудесному Ёжику я теперь знаю, где перемычка между секторами, там продолбить нужно метров двадцать! Двадцать метров — и нас будет уже две или три тысячи! Да такой бандой мы с одними кайлами разберем хоть орту янычаров!
Уруки переглядывались. Им хотелось в бой, они мечтали скорее вцепиться в глотки угнетателям! Их сомнения тоже можно было понять: слишком много веры в странного чужака требовалось для такого решения. Ну да, с моими татау уже щеголяли полторы сотни воинов, и резьба работала. Их всех сильно напрягали флешбэки про Шарку, каждый перед тем, как присягнуть Орде и подставить спину под мои инструменты, много раз переспрашивал: что я потребую взамен?
— Веру и преданность! — неизменно отвечал я. — Ваши жизни и ваша кровь мне не нужны. Вера, вера в то, что мы победим, в то, что татау помогут нам перерезать османов и стереть с лица земли упырей! Вера в свободный и сильный урук-хай и меня — великого и ужасного Резчика Бабая Сархана!
И я чуял — наш эгрегор рос, заполоняя собой эфир в хтоническом мраке рудников Крупани! Это придавало сил: я резал татау без остановки, ночи (ну, или — пересменки) напролет, в неверном свете костра, при помощи примитивного пера, горсти золы и собственной крови, которая смешивалась с кровью уруков Монтенегро… И — мне хватало сил, хватало энергии и маны! Она перетекала ко мне напрямую, от эгрегора — и давала силы на еще одного, второго, пятого урука… Каждый из них уходил от меня, дыша полной грудью, разминая наливающиеся мощью мускулы, расправив широченные плечи. В их глазах появлялась мрачная решимость и надежда. И вера! Вера в то, что теперь они смогут провернуть фарш обратно в мясорубку и возродить свой урук-хай!
— Сделай и мне, — сказал Шрам. — Я не смогу стоять в стороне, когда молодые пойдут рубать янычар в первых рядах! А еще ты так и не сказал, как узнал про смерть Шарку и большой урукский плен! И как оказался по эту сторону фронта! Ты ведь был в Монтенегро, верно? Был на берегу у Черных Гор?
— О, да, — откликнулся я. — Давай, говори про то, что твоя жизнь принадлежит Орде, и я расскажу тебе про Грозного царя, Паннонскую Хтонь, Сагдея Лучника и Шаграта Зловещего!
— Гарн! Гарн! Эти негодяи и мерзавцы всё еще живы! Бур-р-р-р-зум! Лучшей новости я и не слышал! — обрадовался он. — Теперь точно — моя жизнь будет принадлежать твоей этой сраной и непонятной Орде до тех пор, пока мы не освободим всех уруков и не перестанем резать османов и упырей!
Шрам стянул с себя робу и подставил спину:
— Сделай так, чтобы ошейник был бессилен. Ну, и… Что-нибудь, чтобы я снова смог крушить врагов, как прежде, пока Шарку был жив!
Конечно, османы нас спалили. Они так и терлись около того забоя, в котором мы усиленно вкалывали, и дергали уруков из партии в попытках понять — за каким хреном именно здесь развернулась стахановская ударная работа? Я поначалу уже думал, что план пошел окончательно прахом, и придется нам устраивать урукский бунт, бессмысленный и беспощадный, в неподходящее время и в неподходящем месте, но…
Но, как выяснилось из обрывков разговоров, которые смогли услышать наши доморощенные знатоки турецкого языка, между одабаши и их ортами тоже существовала конкуренция, такое себе турецкое соцсоревнование. Галочно-палочная система функционировала не только в богохранимом отечестве, тут очередную лычку на погоны… Гриву на бунчук? Рукав на шапку? Я в виду не имею, какие знаки различия в ходу у турок, кроме величины головных уборов! В общем, тут за качество и количество руды шла нешуточная борьба, разные одабаши практиковали разные методы работы. Наш предыдущий, почивший в Бозе… В Алласе? Хотя тут турки вроде тоже христианами были, только с каким-то жутким прибабахом, я в это не вникал. В общем, бывший одабаши мог считаться явным либералом, давал послабления и рабам и стражникам. Нынешний — этот, который Эргенч или Урбенч, чтоб его, он был дотошным канцеляристом, въедливым сукиным сыном, у которого все было под счет и под список, и под роспись. Можно сказать, мне повезло попасть именно на это месторождение…
Потому что у соседей, похоже, дела обстояли иначе. В гораздо более худшую сторону иначе. Янычары между собой глумливо и злорадно обсуждали порки, пытки, избиения и изнасилования, которые практиковали некоторые из одабаши, и в которых они — османы — были бы не против поучаствовать. Однако признавали: показатели там так себе. Слишком строптивый народ — уруки, слишком силен в них дух противоречия, слишком много ярости в их сердцах… С этим даже ментальные артефакты не всегда справляются: всего не предусмотришь, все запреты не озвучишь, все приказы не отдашь!