Великий и Ужасный 6

Капба Евгений Адгурович

Кажется, мы проезжали по территории Боснии. Или — Сербии. Тут это все называлось Балканской Федерацией, и в целом — напоминало один большой Сан-Себастьян, который разросся до размеров крупнейшего европейского полуострова. Южная архитектура — в основном малоэтажная по причине сельской местности, субтропическая буйная растительность, хреновые дороги, коровы посреди этих дорог, пастухи, которые этих коров куда-то гонят… Электрокары самой разной степени пошарпанности, вышки сотовой связи, бухающие ракию под навесом на перекрестке старики, скромно поблескивающие аугметироваными частями тела типа глаза или протеза ноги… Захлопнутые ставни окон, разбегающиеся при виде турецкого броневика и янычар женщины,

и почти полное отсутствие мужчин призывного возраста.

Вот что я увидел, и мне это нихрена не понравилось. Эти люди точно не были врагами мне, и точно не были врагами Государству Российскому. Черт знает, по какой причине и какими хитрыми вывертами к власти в Федерации пришли упыри, мне это было непонятно, и потому — тем более досадно. Ничем таким особенным обычный балканский селянин не отличался от обычного кавказского селянина, вот и всё… За каким хреном им сдался носферату Аба Шамуэль Батори во главе страны, и с какой высшей целью их сыновья и отцы сейчас пачками кладут головы на Пруте во имя всеобщего упыриного счастья? Зачем этим селянам одна или две танковые армии, которые прямо сейчас ломятся прямо сюда через бывшую Паннонскую Хтонь? Это были вопросы экзистенциальные и от меня не зависящие.

Я мог постараться сделать так, чтобы моя Орда не сильно лютовала, когда вломится на эти красивые и нищие земли. Я мог постараться побыстрее закончить войну. И для этого, как ни парадоксально, ближайшие пару часов мне нужно было ничего не делать.

Впереди замаячили окраины какого-то более-менее крупного города с многоэтажками и активным автомобильным трафиком, и я, предвкушая новую порцию визуальной информации для размышления, уже вовсе не скрываясь, уселся на броне и подпер подбородок ладонями. Янычары поорали свою турецкую матерщину, снова потыкали в меня пулеметами — а потом заткнулись. Наверное, думали, что на меня так капитально сработал ошейник, и я постиг умиротворение. Умер от варенья? Гы-гы-гы!

— Чэнэ капат, калтак! — рявкнул усатый Яблабык, и я на всякий случай ржать перестал.

А то вдруг он драться полезет, и я опять ему и его парням с этой хренью на бошках звездюлей навешаю? Всяко может быть, а мне доехать надо!

* * *

Стоять в одном строю с теми самыми папуасами-подростками было довольно странно.

Юноши и девушки урукской расы, молодая поросль урук-хая, только-только вышедшая из безумного пубертатного периода, лет 17–18, видимо, считались пригодными для использования… Где-то там. Наверное, их гормональный фон достаточно стабилизировался, чтобы ошейник начал работать. Я даже подумал, что, возможно, они подросли до необходимого возраста в этих самых вольерах, загонах, питомниках. Сколько месяцев продолжалась вся эта вакханалия с войной, упырями, османами и прочим? Когда убили Шарку и уруков захватили в неволю? Месяца три, пять назад?

Государева разведка меня как-то об этом не проинформировала, а местным товарищам типа Сагдея и Шаграта это в голову не пришло — для них всё произошедшее было само собой разумеющимся.

В любом случае, тут, на бетоне внутреннего дворика натурального концлагеря в Крупани я стоял не один. Наверное, для янычар, которые нас охраняли, не было особой разницы между мной — полукровкой слегка за двадцать — и чистокровными уруками, которым чуть-чуть не двадцать. Но учитывая возраст канувшего в лету Бабаева — я чувствовал себя умудренным опытом аксакалом. И потому, глянув на свою соседку по строю, проговорил одним уголком рта этой хлесткой, молодой поджарой орчанке, которую аж трясло от ярости:

— Врасу батбурук уг бутхару батгруиук! Нар удаутас!

С черного наречия это можно было перевести примерно как «убьем всех мужиков и перетрахаем всех баб, но не сегодня». И она меня услышала и поняла. И, кажется, передала дальше, по ряду, мои слова. По крайней мере, юноши и девушки, готовые броситься в самоубийственную атаку на конвойных, вооруженных ручными пулеметами, сдержали порыв. Черт его знает, успел бы тот хрен в дурацкой шапке, который перещелкивал на нас ошейники, скомандовать что-то или нет — но на вышках тоже были пулеметчики, и они бы нас постелили, это точно. Среднестатистическое количество пуль, которое нужно одному уруку, чтобы сдохнуть, явно будет не больше двадцати. Мне — тридцать, потом я очухаюсь и снова получу свои тридцать. Или что-то около того.

Концлагерь был канонический: бараки, высокий кирпичный забор, колючая проволока, гавкающие псины, прожекторы, всё серое, мрачное и тусклое, даже небо над головой и горы вокруг.

Тот важный хрен — одабаши, так, кажется, звучало его звание, плевать хотел, что мы не понимали ни бельмеса по-турецки. Он чего-то там рявкнул и уставился на нас выжидающе. Похоже, на работу ошейников такие мелочи никак не влияли. Ну, и мне нужно было не лохануться, а вовремя повторять все за молодежью.

Молодежь, как оловянные солдатики, зашагала в сторону массивных стальных ворот, располагавшихся в склоне то ли невысокой горы, то ли — крутого холма. По их рожам было ясно, что они не в восторге от поведения собственных тел, но поделать ничего с этим не могут. Я тоже сделал дикую рожу и двинул вперед деревянной походкой.

Один из янычар подошел к воротам, что-то там понажимал в настенной панели, загудели механизмы, завопила сирена, замигали тревожные красные огни аварийного освещения — и створки поехали в стороны. И тут я с удивлением ощутил такой знакомый, почти родной запах стальной окалины, тлена, смерти и безумия.

— Да вы гоните, — не удержался я. — Хтонь? Серьезно?

Мне тут же прилетело булавой по башке от этого одабаши, он, оказывается, шествовал следом за мной. Еще бы — это же он должен был непосредственно руководить нашей партией или — бригадой? Он же защелкнул? Так что — будьте любезны… Потому и треснул он меня не очень сильно, так — для профилактики. Ментал — менталом, но и старое доброе ультранасилие в обращении с рабами никто не отменял!

Так что я потрусил вперед, туда, за ворота, откуда шибало Хтонью. Использовать уруков для работы среди скверны — что может быть более логичным? В конце концов, все стало на свои места: причина, по которой меня не убили, эти оговорки про сурьму, османский интерес на Балканах, принципиальное отсутствие тотального геноцида урук-хая… Сурьма была одним из важнейших элементов для техномагического производства. Этот странный полуметалл широко использовался в полупроводниковой промышленности при производстве диодов, инфракрасных детекторов, устройств с эффектом Холла, а еще — в батареях, антифрикционных сплавах… И негаторах. Эти золотые шарики, похожие на снитчи, с помощью которых я в свое время одолел младшую дружину Ермоловых на фабрике альтернативного протеина, внутри были довольно сложным конструктом, ключевые элементы которого как раз производились из сплавов на основе сурьмы. И у османов своих залежей не было.

Так что вцепиться в хтоническую концессию по добыче необходимого материала они должны были руками и ногами. А уруки — самая подходящая рабочая сила в таких условиях. Не уверен, что они устроили убийство Шарку и операцию по уничтожению вольницы Монтенегро из-за сурьмы, совсем нет. Мои соотечественники всегда были слишком большой занозой в жопе, чтобы не попытаться их доконать при первой же возможности. Но в Диване (в смысле совета при султане, а не мягкой мебели) заседали очень прагматичные люди. Наверняка они посчитали все выгоды…