Великий канцлер
Шрифт:
Пока веранда и внутренность гудела говором, произошло то, чего ещё никогда не происходило. Именно: извозчики в синих кафтанах, караулившие у ворот «Шалаша», вдруг полезли на резные чугунные решётки. Кто-то крикнул:
– Тю!..
Кто-то свистнул…
Затем показался маленький тёпленький огонёчек, а затем от решётки отделилось белое привидение. Оно проследовало быстро и деловито по асфальтовой дорожке, мимо веранды, прямо к зимнему входу в ресторан и за углом скрылось, не вызвав даже особенного изумления на веранде. Ну, прошёл человек в белом, а в руках мотнулся
Привидение оказалось не привидением, а известным всей Москве поэтом Иванушкой Безродным, и Иванушка имел в руке зажжённую церковную свечу зелёного воску. Огонёчек метался на нём, и она оплывала. Буйные волосы Иванушки не были прикрыты никаким убором, под левым глазом был большой синяк, а щека расцарапана. На Иванушке надета была рубашка белая и белые же кальсоны с тесёмками, ноги босые, а на груди, покрытой запёкшейся кровью, непосредственно к коже была приколота бумажная иконка, изображающая Иисуса.
Молчание на веранде продолжалось долго, и во время его изнутри «Шалаша» на веранду валил народ с искажёнными лицами.
Иванушка оглянулся тоскливо, поклонился низко и хрипло сказал:
– Здорово, православные.
От такого приветствия молчание усилилось.
Затем Иванушка наклонился под столик, на котором стояла вазочка с зернистой икрой и торчащими из неё зелёными листьями, посветил, вздохнул и сказал:
– Нету и здесь!
Тут послышались два голоса.
Бас паскудный и бесчеловечный сказал:
– Готово дело. Делириум тременс. [20]
А добрый тенор сказал:
– Не понимаю, как милиция его пропустила по улицам?
Иванушка услышал последнее и отозвался, глядя поверх толпы:
– На Бронной мильтон вздумал ловить, но я скрылся через забор.
И тут все увидели, что у Иванушки были когда-то коричневые глаза, а стали перламутровые, и все забыли Берлиоза, и страх и удивление вселились в сердца.
– Друзья, – вдруг вскричал Иванушка, и голос его стал и тёпел и горяч, – друзья, слушайте! Он появился!
Иванушка значительно и страшно поднял свечу над головой.
– Он появился! Православные! Ловите его немедленно, иначе погибнет Москва!
– Кто появился? – выкрикнул страдальческий женский голос.
– Инженер! – хрипло крикнул Иванушка, – и этот инженер убил сегодня Антошу Берлиоза на Патриарших Прудах!
– Что? Что? Что он сказал?
– Убил! Кто? Белая горячка. Они были друзья. Помешался.
– Слушайте, кретины! – завопил Иванушка. – Говорю вам, что появился он!
– Виноват. Скажите точнее, – послышался тихий и вежливый голос над ухом Иванушки, и над этим же ухом появилось бритое внимательное лицо.
– Неизвестный консультант, – заговорил Иванушка, озираясь, и толпа сдвинулась плотнее, – погубитель появился в Москве и сегодня убил Антошу!
– Как его фамилия? – спросил вежливо на ухо.
– То-то фамилия! –
– Вульф! – крикнул женский голос.
– Да не Вульф… – ответил Иванушка, – сама ты Вульф! Граждане, вот чего, я сейчас кинусь дальше ловить, а вы спосылайте кого-нибудь в Кремль, в верхний коммутатор, скажите, чтобы тотчас сажали бы стрельцов на мотоциклетки с секирами, с пулемётами в разных направлениях инженера ловить! Приметы: зубы платиновые, воротнички крахмальные, ужасного роста!
Тут Иванушка проявил беспокойство, стал заглядывать под столы, размахивать свечой.
Народ загудел… Послышалось слово – «доктор»… И лицо приятное, мясистое, лицо в огромных очках, в чёрной фальшивой оправе, бритое и сытое, участливо появилось у Иванушкина лица.
– Товарищ Безродный, – заговорило лицо юбилейным голосом, – вы расстроены смертью всеми нами любимого и уважаемого Антона… нет Антоши Берлиоза. Мы это отлично понимаем. Возьмите покой. Сейчас кто-нибудь из товарищей проводит вас домой, в постельку…
– Ты, – заговорил Иван и стукнул зубами, – понимаешь, что Берлиоза убил инженер! Или нет? Понимаешь, арамей?
– Товарищ Безродный! Помилуйте, – ответило лицо.
– Нет, не помилую {166}, – тихо ответил Иван и, размахнувшись широко, ударил лицо по морде.
Тут догадались броситься на Ивана. Он издал визг, отозвавшийся даже на бульваре. Окна в домиках, окаймляющих сад с поэтом, стали открываться. Столик с икрой, с листьями и с бутылкой Абрау рухнул, взлетели босые ноги, кто-то упал в обморок.
В окошке возникла голова фурии, закричала:
– Царица небесная! Когда же будет этому конец? Когда, когда, наконец, власть закроет проклятый «Шалаш»! Дети оборались, не спят – каждый вечер в «Шалаше» скандал…
Мощная и волосатая рука сгребла фурию, и голова её провалилась в окне.
В то время, когда на веранде бушевал неслыханный ещё скандал, в раздевалке командир брига стоял перед швейцаром.
– Ты видел, что он в подштанниках? – спросил холодно пират.
– Да ведь, Арчибальд Арчибальдович, – отвечал швейцар трусливо, но и нагловато бегая глазами, – они ведь члены Описа…
– Ты видел, что он в подштанниках? – хладнокровно спросил пират.
Швейцар замолк, и лицо его приняло тифозный цвет. Наглость в глазках потухла. Ужас сменил её. Он снизу вверх стал смотреть на командира. Он видел ясно, как чёрные волосы покрылись шёлковой косынкой. Исчез фрак, за ременным поясом возникли пистолеты. Он видел безжалостные глаза, чёрную бороду, слышал предсмертный плеск волны у борта брига и наконец увидел себя висящим с головой набок и высунутым до плеча языком на фок-марс-рее, чёрный флаг с мёртвой головой. Океан покачивался и сверкал. Колени швейцара подогнулись, но флибустьер прекратил пытку взглядом.