Великий канцлер
Шрифт:
Захотелось отомстить. Маргарита подумала, прицелилась, снизилась и на тихом ходу сняла с двух голов две кепки и бросила на мостовую. Первый, лишившись кепки, ахнул, повернулся, в свою очередь прицелился, сделал плачущее лицо и ударил по уху шедшего за ним какого-то молодого человека.
– Не он, дурак ты! – захохотав над его головой, вскричала Маргарита, – не того треснул!
Драчун поморгал глазами и послушно ударил другого.
Маргарита под тот же неизбежный свист отлетела от драки в сторону.
Приятно разрушение, но
Но опять-таки всё на свете приедается. Арбат надоел Маргарите, и, взмыв, она мимо каких-то сияющих зелёным ослепительным светом трубок на угловом здании театра вылетела в переулок.
– Царствую над улицей! – прокричала Маргарита {194}, и кто-то выглянул в изумлении из окна четвёртого этажа.
Зажав щётку ногами, Маргарита сдирала кожуру с копчёной колбасы и жадно вгрызалась в неё, утоляя давно уже терзавший её голод. Колбаса оказалась неслыханно вкусная. Кроме того, придавало ей ещё большую прелесть сознание того, как легко она досталась Маргарите. Маргарита просто спустилась к тротуару и вынула свёрток с колбасой из рук у какой-то гражданки.
Теперь Маргарита медленно плыла на уровне четвёртого этажа в узком, но сравнительно хорошо сохранившемся переулке, причём и по левую и по правую руку у неё были громадные, высокие дома, по левую – старой стройки, по правую – недавно отстроенные. И в тех и в других окна были раскрыты, из многих из них слышалось радио – музыка.
Маргарите захотелось пить после колбасы. Она повернулась и мягко высадилась на подоконнике в четвёртом этаже и убедилась, что попала в кухню. Два примуса грозно ревели на громадной плите, заваленной картофельными очистками. Голубовато-зелёное пламя хлестало из них и лизало дно кастрюлек, и казалось, что ещё секунду и примусы лопнут. Две женщины стояли у кастрюль и, отворачивая носы, ложками мешали одна кашу, другая зловонную капусту, ведя между собою беседу.
Маргарита прислонила щётку к раме, взяла грязный стакан со столика, сполоснула его над засорённой спитым чаем раковиной и, с наслаждением напившись, прислушалась к тому, что говорили две домохозяйки.
– Вы, Пелагея Павловна, – грустно покачивая головой, говорила та, что кашу мешала, – и при старом режиме были стервой, стервой и теперь остались!..
– Свет, свет тушить, тушить надо в клозете за собою! Тушить надо, – отвечала резким голосом Пелагея Павловна, – на выселение на вас подадим! Хулиганьё!
– Пельмени воруешь из кастрюль, – бледнея от ненависти, ответила другая, – стерва!
– Сама стерва! – ответила та, что якобы воровала пельмени.
– Обе вы стервы! – сказала Маргарита звучно.
Обе ссорящиеся
– Ты… ты чужой примус… будешь тушить? – глухим и страшным голосом спросила Пелагея Павловна и вдруг ложкой спихнула кастрюлю соседки с примуса. Пар облаком поднялся над плитой. Та, у которой погибла каша, швырнула ложку на плиту и с урчанием вцепилась в жидкие светлые волосы Пелагеи Павловны, которая немедленно испустила высокий крик «Караул!». Дверь кухни распахнулась, и в кухню вбежал мужчина в ночной сорочке и с болтающимися сзади подтяжками.
– Жену бить?! – страдальчески спросил он и кинулся к сцепившимся женщинам, но Маргарита подставила ему ножку, и он обрушился на пол с воплем.
– Опять дерутся! – провизжал кто-то в коридоре, – звери!
Ещё кто-то влетел в кухню, но уж трудно было разобрать кто – мужчина или женщина, потому что слетела кастрюля с другого примуса и зловонным паром как в бане затянуло всю кухню.
Маргарита перескочила через катающихся по полу в клубке двух женщин и одного мужчину, схватила щётку, ударила по стеклу так, что брызнуло во все стороны, вскочила на щётку и вылетела в переулок. Вслед ей полетел дикий уже совершенно вой, в который врезался вопль «Зарежу!» и хрустение давленого стекла.
Хохоча, Маргарита галопом пошла вниз и поплыла в переулке, раздумывая о том, куда бы ещё направиться. Так доплыла она до конца переулка, и тут её внимание привлекла роскошная громада вновь отстроенного дома.
Маргарита приземлилась и увидела, что фасад дома выложен чёрным мрамором, что двери широкие, что за стеклом виднеется фуражка и пуговицы швейцара, что над дверьми золотом наложена надпись «Дом Драмлита».
Что-то соображая, Маргарита щурилась на надпись, ломая голову над вопросом, что означает слово «Драмлит».
Взяв щётку под мышку, Маргарита вошла в подъезд, толкнув дверью удивлённого швейцара, и увидела лифт, а возле лифта на табуретке женщину, голова которой была обвязана, несмотря на тёплое время, пуховым платком.
И вот тут Маргарите бросилась в глаза чёрная громадная доска на стене и на этой доске выписанные белыми буквами номера квартир и фамилии жильцов.
Венчающая список крупная надпись «Дом Драматурга и Литератора» заставила Маргариту испустить хищный, задушенный вопль.
Подпрыгнув, она жадно начала читать фамилии: Хустов, Двубратский, Квант, Бескудников, Латунский…
– Латунский! – визгнула Маргарита. – Латунский!
Глаза её побежали дальше: …Семейкина-Галл, Мстислав Лавровский…
– Лавровский?! – зарычала Маргарита…
Швейцар у дверей вертел головой и даже подпрыгивал, стараясь понять чудо – заговоривший список жильцов.
– Ах, я дура, ах, я дура! – шипела Маргарита, – я теряла время… я, я…
Через несколько мгновений она подымалась вверх, в каком-то упоении повторяя:
– Латунский, 34, Латунский, 34…
В лифте она не нуждалась, щётка плавно несла её вверх, отщёлкивая концом палки ступени…