Великий канцлер
Шрифт:
Маргарита опять ощутила своё сердце и только молча кивнула головой.
– Ну, вот и прекрасно. Так позвольте же вас поставить в курс дела, – продолжал Коровьев, опуская веки и из-под них наблюдая Маргариту, – без всяких недомолвок. Ежегодно Воланд даёт один бал, малых приемов я не считаю. Этот бал называется весенним балом полнолуния {198}, и на него съезжаются… Ну, словом, очень большое количество народу. Хозяин мой холост, и установилась традиция,
Под сердцем Маргариты стало холодно.
– Мы путешествуем, – продолжал Коровьев, – но бал должен быть, где бы мы ни находились, а женщина должна быть жительницей местной. В Москве мы обнаружили девяносто шесть Маргарит, и только одна из них, а именно вы, были признаны вполне достойной исполнить роль хозяйки. Я надеюсь, что вы не откажетесь взять на себя это?
– Нет, не откажусь, – твёрдо сказала Маргарита. Коровьев просиял, встал, почтительно поклонился, показав как по шнуру ровный пробор, и пригласил Маргариту идти с ним.
– Я представлю вас ему сейчас, – говорил Коровьев, ведя под руку Маргариту в тьму, – вы позволите мне… несколько наставлений… – шёпот Коровьева слышался у самого уха Маргариты, – ничего лишнего в смысле вопросов… вы не сердитесь на меня, Маргарита Николаевна, мы прекрасно знаем, что вы воспитаны… но условия уж очень необычны…
Голос Коровьева был мягок и вкрадчив, но в нём слышались не советы, а, скорее, категорическое приказание, настойчивые внушения…
Во тьме сильно пахло лимонами, что-то задело Маргариту по голове, она вздрогнула…
– Не пугайтесь, это листья растений, – шептал ласково Коровьев и стал продолжать наставления.
– На балу будут лица, объём власти которых в своё время, да и теперь ещё был очень, очень велик… Я говорю о лицах королевской крови, которые будут здесь… но по сравнению с возможностями хозяина бала, в свите которого я имею честь состоять, их возможности, я бы сказал, микроскопически малы… Следует учесть масштаб, Маргарита Николаевна… И подчиняться этикету… Повторяю: только ответы на вопросы, и притом абсолютно правдивые!
Глаза Маргариты, привыкающие к тьме, теперь различали смутный переплёт ветвей и широких листьев над собою и вокруг себя, уши Маргариты не проронили ничего из того, что говорил Коровьев. А тот шептал и шептал, увлекая Маргариту всё дальше и дальше… «Нет, нет этого гражданину с Земляного Вала не сделать, – думала Маргарита. – Где же конец?»
– Почтительность… но не бояться… ничего не бояться… Вы сами королевской крови, – чуть слышно свистел Коровьев…
– Почему королевской крови? – испуганно шепнула Маргарита.
– Если разрешите… потом… это долго, – голос Коровьева становился всё тише, – тут вопрос переселения душ… В шестнадцатом веке вы были королевой французской… Воспользуюсь случаем принести вам сожаления о том, что
Тут Коровьев прервал сам себя и сказал:
– Королева, мы пришли.
Впереди блеснул свет. Он выходил из широкой щели наполовину открытой тяжёлой окованной двери. Из-за двери слышались голоса…
– Одну минуту прошу обождать, королева, – тихо сказал Коровьев и ушёл в дверь…
От стены отлепилась тотчас тёмная фигура и преградила путь Маргарите. Когда она мелькнула в освещённой полосе, Маргарита разобрала только одно, что это мужчина с белой грудью, то есть тоже во фраке, как и Коровьев, что он худ, как лезвие ножа, чёрен, как чёрный гроб, необыкновенно траурен.
Отделившийся всмотрелся в Маргариту странными, пустыми глазами, но тотчас отступил почтительно и шепнул глухо:
– Одну минуту! – и слился опять со стеной. Тотчас вышел Коровьев и заулыбался в широкой полосе уже настежь открытой двери.
– Мессир извиняется, что примет вас без церемонии в спальне, – медово говорил Коровьев и тихо, тихо добавил: – Подождите, пока он заговорит с вами сам… – [затем] громко: – Мессир кончает шахматную партию…
Маргарита вошла, неслышно стуча зубами. Её бил озноб.
В небольшой комнате стояла широкая дубовая кровать со смятыми и скомканными грязными простынями и подушками. Перед кроватью дубовый же на резных ножках стол с шахматной доской и фигурками. Скамеечка у постели на коврике. В тускло поблёскивающем канделябре, в гнёздах его в виде птичьих лап, горели, оплывая, толстые восковые свечи.
Другой канделябр, в котором свечи были вложены в раскрытые пасти золотых змеиных голов, горел на столике под тяжёлой занавеской. Тени играли на стенах, перекрещивались на полу. В комнате пахло серой и смолой.
Среди присутствующих Маргарита узнала одного знакомого – это был Азазелло, так же, как и Коровьев, уже одетый во фрак и стоящий у спинки кровати. Увидев Маргариту, он поклонился ей, показав в улыбке клыки.
Нагая ведьма, та самая Гелла, что так смущала почтенного буфетчика Варьете, сидела на коврике на полу у кровати, возясь с каким-то месивом в кастрюльке, из которой валил серный пар.
Кроме этих был ещё в комнате, сидящий спиной к Маргарите, громаднейший чёрный котище, держащий в правой лапе шахматного коня.
Гелла приподнялась и поклонилась Маргарите. То же сделал и кот. Он шаркнул лапой и уронил коня и полез под кровать его искать.
Замирая от страху, всё это Маргарита разглядела в колышущихся тенях кое-как. Взор её притягивала постель, на которой, что было несомненно, сидел Воланд.
Два глаза упёрлись Маргарите в лицо. Правый, с золотою искрой на дне, сверлящий до дна души, и левый, пустой и чёрный, вроде как вход, узкое игольное ухо в царство теней и тьмы.