Великий князь Русский
Шрифт:
Илюха даже немного оробел — столь необозримы грядущие дали, но потом вспомнил, что точно так же он побаивался идти во фряжскую землю, и в англы, и на Кемь, но все преодолел, преодолеет и новые препятствия. В этой уверенности заснул.
Как дошли до Мезенского острога, повалил снег. Илюха начал подумывать, что придется зимовать тут, но Елисей уверил, что успеют. Тем паче надо скупленные меха в Андреевск до зимы доставить, а то весной придут с захода купцы Бекер да Кирби, ан бертьяницы пусты.
И прав оказался — успели! Хоть и видали большие плавучие льдины, но обошли их,
Елисей вел кораблики в мелом полудожде-полуснеге, сторонясь валов у прибрежных камней, вокруг которых вскипала серо-желтая пена. Тут главное держать коч, не дать волне кинуть на камни, на что потребна не только сила в руках, но и чутье, и опыт немалый. Остальным же, кроме кормщиков и корабельщиков, оставалось только помогать да молиться.
Проскочили почти до самого монастыря и вышли к нему на вздохе морском, когда вода прибывала к берегу. Елисей правил на лодейное поле, где пристать удобнее, но прилив гнал зело быстро — одну из лодей потащило на наволок, на поливные камни, да шваркнуло так, что лопнули натруженные вичи и коч едва не рассыпался.
Пятеро бултыхнулись в ледяную воду и гребли к берегу с матюками и воплями, подоспевшие послушники Ставроса цепляли их баграми, пока два целых коча тянули чалками к вымолам.
— Слава Богу, дошли! — торжественно перекрестился Илюха на маковку собора, в котором как раз ударил колокол.
— Дошли! — валились на колени поморы и послужильцы. — Не попустил Господь!
Напарившись в бане и натрескавшись пирогов с вязигою так, что пришлось распускать пояс, Головня вникал в известия, полученные за время его отсутствия.
Горячий травяной взвар с малой капелькой малиновой настойки согревал душу и тело, окольничий то радовался, то хмурился и местами зачитывал грамотки Акиму.
Орденские немцы с архибискупом рижским совсем задрались, друг на друга войной пошли. Князь-Дмитрий туда войско водил, умиротворять.
— Ха! — ощерился Акимка. — Он их так умиротворит, что мало не покажется!
И как угадал — целый год ратились, множество орденских замков взяли, да потом пришлось все отдать, когда наущением Ганзы свеи напали на Нарву. Только им от этого никоторого прибытку не случилось, а даже наоборот — пожгли их многие корабли каменным маслом-напалмой, заставив свеев от крепости с соромом отступить.
— Эх, жаль нас там с кораблями не было! — размечтался Аким. — Вот бы мы им наподдали!
— Это вряд ли, — серьезно возразил Головня. — Мы корабельному бою не навыкли, да кочи наши маловаты против свейских.
— А ты откуда знаешь?
— Так видел, когда из Лунды в Ригу шли. И данов, и свеев, и ганзейцев. Мачт у них три, в носу и корме кастли, в коих самострелы или малые пушечки ставят. Не, мы им покамест не противник.
— Так надо свои строить, такие же! — загорелись глаза у Акима. — Отписать князю, пусть Ставроса в Нарову пошлет!
— Вот без тебя он бы нипочем не догадался!
Аким примолк — и точно, чего это он? Князь-Василий и князь-Дмитрий разумом куда как крепки, своей государской выгоды не упустят. Но повоевать свеев
Последняя же грамотка чуть не заставила Илюху подпрыгнуть на лавке — наместнику и окольничему Головне велено, нисколько не мешкая, собрать с Колмогорского уезда одного клирика, одного купца, да одного черного человека, кого люди изберут. С ними ехать на Москву, да затем по уездам смотреть, как все устроено, да снова на Москву воротиться, на Земской собор.
От черных людей выбрали Елисея, от купцов Окладникова, сложнее всего оказалось с архимандритом Алексием, который со времен дозорной вышки затаил нелюбие. Головня ему всяко объяснял, что надобно собрать клир, как на церковный собор, да поставновить, кто поедет и утвердить то грамотой. Но архимандрит уперся и на все уговоры отвечал — я тут главный, мне ехать!
Всю дорогу в разных санях просидели, дуясь друг на друга. Вернее, дулся архимандрит, а у Илюхи забот хватало — и за поклажей присмотреть, и за людишками, и за лошадками. Поминки великокняжеские сберечь надо — серебристых песцов, черных с проседью лис, соболей да куниц, красную рыбу кумжу, жирную семужку, копченую на ольховом дыме треску, бочки с засоленными без жабр сельдями, речной жемчуг… А еще англицкий товар, что не успели вывезти водою и прочая, прочая, прочая.
До Кириллова монастыря и его слобод, за коими во весь окоем расстилалась ровная заснеженная гладь Сиверского озера, доправились на день Иоанна Златоуста, когда вокруг трещали крепкие морозы. Вот там, на службе, в набитом до тесноты монастырском храме, и повстречал Илья давнего знакомца, Вышату Ахмылова, тоже шедшего на Москву, но с онежскими обозами.
— Обскакал, как есть обскакал! — скалился и хлопал Головню по плечам Ахмылов.
Сам-то Вышата покамест стольник и до наместника не дослужился — государев доглядчик. Князь великий чинами придворными не шибко баловал, но верных слуг своих не обижал. Тем паче, что трудами Ахмылова вятская вольница на Волгу ушла и вместе с казанскими надежно прикрыла речную дорогу к Нижнему Новгороду и в самое сердце русских земель.
Но и ему пришла такая же грамотка о Земском соборе. Ехали с ним отряженный соловецким игуменом Зосимой знакомый инок Макарий, да двое выборных, от черных людей и от торговых.
Часть поминок оставили обители, посмеявшись при этом, что в обозах почти все одинаково, разве что с Корельского берега вместо трески палтусов везли, а вместо англицкого олова — крицы железные.
Есип Пикин уже не знал, куда расселить гостей, столь много разом приехало, но как-то все уладилось, Головня с Вышатой устроились у Пикина в избе и, почитай, всю ночь друг другу свои новости и хожения рассказывали. Есип только диву давался, в какие концы его знакомцев Господь закидывал!
Дела на Корельском и Онежском берегах творились знатные, каждый год ходили людишки Вышаты вверх по Кеми и каждый год возвращались с полными лодьями доброй руды. Княжеские мастера из Устюжны Железнопольской прошлым годом поставили на Кемском погосте домницу, работали на ней монаси соловецкие да светские братья, всю руду переплавляли в крицы.