Великий Кристалл. Памяти Владислава Крапивина
Шрифт:
Кожа мертвого снарка разошлась с хлопком и наружу в потеках отвратительно пахнущей жидкости полезли маленькие снарки - розовые, ушастые, шестилапые, похожие на длинноухих бегемотов.
Меня чуть не вырвало, что в скафандре было бы катастрофой, я справился, но тут Фокин с возгласом отвращения отпрыгнул от новорожденного снарка, запнулся о камень, упал, перекувыркнулся через голову и замер.
– Сергей Василич… - Я его звал, а он все лежал не двигаясь, только веки дрожали, будто перед ним мелькали образы и люди, и он все на них насмотреться не мог. А в себя пришел - и так выругался, что мой особый словарный запас сразу процентов на двадцать обогатился. В общих чертах он высказался по поводу того, что у него нога, кажется, сломана, охота не задалась, и не буду ли я любезен оттащить его обратно к кораблю?
– Мне, думаешь, легко с вами, обормотами? Учить вас, любить вас, смотреть, как вы умираете с пеной у рта? Хоронить вас? Снова и снова хоронить своего лучшего друга, Вовку Томилина, с которым мы тридцать лет душа в душу… По которому я тоскую почти как по Машеньке моей?
– Если мы - такая ценность, - я гнул свое, - чего же вы нас не выращиваете в обитых изоляцией комнатах, подавая перетертую еду, чтобы не подавиться?
– Ты что, еще не понял, мальчишка? Когда Ядро примет тебя… или не тебя, а твоего брата, этого, следующего, маленького еще, или даже еще не родившегося - когда-нибудь примет, иначе в жизни и судьбе нет вообще никакого смысла, я в это поверить не могу… Когда оно тебя примет - ты станешь нашим богом. У тебя будет доступ ко всем ресурсам корабля, экспедиции, планеты. И власть - лететь или бежать, переместить корабль на дневную сторону, запустить терраформинг, или свалить с этого чертова Ляпуса к чертовой матери? Понимаешь? Один из вас станет богом - а никому не нужен злой маленький бог, воспитанный в ватном облаке, не знающий человеческих чувств. Бог, не умеющий любить. Поэтому вы - наши дети. Мы не строгаем вас на верстаке, не запрещаем вам ничего, чего не запрещают детям родители. Мы воспитываем вас в любви. И ответственности. Воспитываем вас людьми, чтобы вы ими и остались - при любом раскладе. Иначе я бы не поступил с Вовкой моим… Иначе я бы на все это не согласился…
После этого я его долго молча тащил. Каждый раз вопрос в голову приходил, и тут же на него ответ вспоминался, и казалось, будто в голове у меня сидит маленький Фокин и со мною все время разговаривает и все мне объясняет. Например - как же вообще так получилось-то, что весь корабль и ресурсы экспедиции на полторы тыщи человек оказались замкнуты на одного-единственного капитана? «А как вообще всякие техногенные несчастья случаются?
– говорил маленький Фокин-из-головы, как объяснял нам лет пять назад в классе, - по совокупности маловероятных событий, когда кубики раз за разом на ребро становятся - двигатели, гравитация, планеты, а потом какой-то самоуверенный дурак блокирует ИИ, переводит весь контроль на себя, будто бы он в игру играет, будто бы он бессмертный. Ну и собственно только поэтому упомянутые полторы тыщи человек не сгорают в атмосфере в рассыпающемся на куски корабле, а худо-бедно садятся уж куда вышло. И живут, живут себе дальше».
– Сергей Васильевич, - сказал я наконец, - а мне вот никогда в голову не приходило спросить, а любопытно… Почему у всех русские имена, ну украинские еще, польские, узбекские, а у нас такие странные?
– Это кельтские имена, Дей. Чтобы вас… ну, обозначить, дать вам что-то общее. У Вовки был позывной «викинг», он вообще увлекался культурой, мифологией. На мечах биться умел. Ну так, на уровне ролевиков. Татуировок кельтских себе понабил везде, разве что не на жопе… а может и там, я не заглядывал…
Нога у Фокина сильно болела, он сквозь зубы говорил. Я присел отдохнуть. Жарко было в скафандре - мы с них все лишнее поснимали, чтобы налегке, термоконтроля никакого. Обычно в космосе или на планетах без атмосферы главный страх - что кислород кончится, задохнешься. Здесь же такого нет - знай себе лишнее отфильтровывай. Вот ведь кислород - без него никак, а слишком много - и еще более неприятная смерть…
Я огляделся и вдруг понял, куда забрел - мы были точнехонько у скалы, где полтора месяца назад разбился Дилион - он мне ее тогда описал как «три каменных пальца смотрят вверх». Три каменных отростка и вправду были похожи на тонкую трехпалую руку.
– Ну, отдохнул?
– спросил Фокин нетерпеливо.
– Подождите-ка, Сергей Василич, - сказал я медленно.
– Это здесь Дилион… Он мне говорил, что тут, под скалой, он почувствовал, что есть… ну, «что-то».
– У всех у нас есть «что-то», - устало огрызнулся Фокин.
– Мне бы сейчас свое «что-то» твоей маме показать, Евгении Ивановне, а?
– Мапе, - машинально поправил я, чувствуя внутри странную отстраненность, будто между мною и Фокиным, да и всем миром, натягивалась тонкая прозрачная пленка, холодная на ощупь. Я лег на живот и подполз к краю скалы, ожидая увидеть там - ну не знаю - черную дыру в пространстве например. Но подо мною просто уходил вниз желто-серый утес, а под ним росли неприятного вида колючки. Ничего интересного не было, но я продолжал смотреть и ждать, не обращая внимания на недовольное «бубубу» Сергея Васильевича издалека. Скала под нами дрогнула раз, другой, но не угрожающе, как при землетрясении, а ровно, мягко, будто забилось огромное сердце.
Я сел и отполз от края. И из-под скалы медленно поднялось необыкновенное существо - он был огромный, фиолетовый, с гибким длинным телом, с крыльями цвета неба. Восемь пар желтых глаз смотрели на нас.
– Вы его видите, Сергей Васильевич?
– спросил я медленно.
– Вижу, - сказал Фокин сдавленным голосом.
– Ох, какой… А мы за столько лет ни разу… А мама твоя говорила, что надо на исследовательские экспедиции ресурс… Вот это новый вид! Как мы его…
– Бармаглот, - сказал я.
– Если есть снарки, должен быть и Бармаглот…
– Вот зубищи… Осторожнее!
Фокин закричал, когда Бармаглот, перевернувшись в воздухе фиолетовым вихрем, вдруг бросился ко мне и острым когтем на краю крыла распорол мне скафандр вместе с кожей - от бедра до горла. Чистый, нефильтрованный воздух Лепуса пах озоном, корицей и моей кровью.
– Не дыши, Дей!
– в панике крикнул Фокин. Я засмеялся от нелепости предложения. Как же не дышать? Бармаглот больше не нападал - парил у края скалы прямо перед нами, внимательно смотрел на меня всеми своими глазами. Я дышал жадно, не мог удержаться, в голове у меня поплыло, глаза его казались желтыми звездами - я мысленно стал проводить линии, соединяя точки. Получалась фигура, похожая на песочные часы. Бармаглот моргнул тремя глазами из восьми, потом всеми, потом одним - и каким-то образом я его понял.
– Не надо, - сказал я и пинком вышиб у Фокина из рук взведенный на существо арбалет.
Бармаглот позвал меня - и я шагнул, протянув вперед дрожащую руку. Мне показалось - я падаю со скалы, но на самом деле я просто выпал из своего тела - и попал в него, в Бармаглота, внутри он был фиолетовым и прохладным, и спокойным, и я его понимал, как себя самого. Он хотел мне что-то показать, что-то важное. Не для него, для меня. Мы быстро полетели обратно, к кораблю, и я увидел его сверху - огромное, частично вросшее в землю металлическое яйцо. Сквозь грунт, слежавшийся от исполинского веса, мы нырнули в пустоту под ним, в гигантскую пещеру с каменным потолком, идущим трещинами от веса корабля. В абсолютной темноте глазами Бармаглота я видел километры пустоты между потолком и дном пещеры, видел, как трещины углубляются и расширяются, не быстро, но неостановимо. Что случится, когда все мы рухнем во внутренности Лепуса - без защиты воздушных подушек и силовых щитов, в облаке каменного крошева и пыли? Сколько из нас переживут удар? Смогут вылезти обратно на поверхность? Продержатся в живых без синтезаторов воды, сумеют починить оборванные соединения батарей? Я в ужасе метался по огромной пещере. Было очень холодно. Потом вдруг стало жарко и светло, потом горячо и тяжело, потом никак, темно, всё.
– Дей, - звал меня мапа.
– Дей…
Илонка клала на лоб прохладную руку.
– Давай, просыпайся уже, - сказала она.
– Спящий принц…
Потом она наклонилась - от нее пахло хлебом и цветами, - потрепала меня по волосам и сухо, быстро поцеловала в губы. Ушла.
Как полагается по сказочным законам, после этого я почти сразу проснулся. Было очень темно, я открыл глаза, но ничего не увидел.
– Ты очнулся!
– Мапа бросился ко мне, я узнал его запах, его руки.
– Где мы?
– спросил я.
– Что случилось?