Великий Кристалл. Памяти Владислава Крапивина
Шрифт:
Из-за кислорода мы и охотимся примитивно, почти как наши предки в каменном веке - стрелы, арбалеты из пластика и резины, ничего металлического, ничего возгорающегося.
Пока я стоял в душе, думал об Илонке - что она с детства любила Томилина - сначала как отца, потом наверное в фантазиях, как мужчину, а родив Эрика и Эйдена, полюбила как мать - столько всяких подсознательных мотивов понамешано, сплошная каша из древнегреческих героев и трагедий. Тут мои мысли приняли такое направление, что воду пришлось похолоднее сделать, а потом и вовсе ледяную. Чтобы не думать об Илонке, я старался думать, например, о льющейся
– Ма, - спросил я задумчиво, вытирая полотенцем мокрые волосы, - а почему мы не развиваем колонию здесь, на Лепусе? Почему мы хотим улететь - ведь мы уже здесь, и у нас есть машины для терраформинга? Если мы перестанем выживать и начнем просто жить здесь? Можно же изыскать альтернативные источники энергии, отсидеться в корабле, запустив реакцию в атмосфере, связать излишек кислорода в воду? Потекут реки, можно будет дышать без скафандра…
Мапа поднял на меня глаза от своих записей - он сидел и быстро настукивал что-то на панели стола. Я вдруг заметил, какой он уставший, хотя и красивый. И складка у губ, залегшая еще до смерти Брогана, никуда не исчезла, а только углубилась.
– Ну во-первых, есть и такая партия, - сказал он, поправив очки.
– Странно, что Фокин вам до сих пор не рассказал, но есть такие настроения в нашей среде. Что лучше Заяц под ногами, раз уж мы поневоле тут, чем Лебедь, до которого еще полгода лететь на чиненом-перечиненом корабле, входить в атмосферу, приземляться, там очень много неизвестных. Сережа вас оберегает, наверное, не дает блуждать юным умам - сам он твердый сторонник того, что надо улетать, Лепус ему неприятен.
– А тебе?
– А меня смущает во-вторых. Оно в том, что если мы вмешаемся в баланс планеты, то убьем все местные виды, которые приспособлены к этой атмосфере - просто отнимем у них среду обитания. Это вымирание. И как биолог, я считаю это преступлением.
– А как человек?
– Как человек, - вздохнул мапа и потер свою коротко стриженную голову, словно хотел ухватить и потянуть за прядь давно срезанных светлых волос, - как человек… не знаю. Как женщина, я хочу, чтобы жили и были счастливы мои дети и внуки. Как мужчина я хочу, чтобы они были сильны, свободны и в безопасности… И когда я начинаю думать так, мне становится наплевать на вымирание снарков и иже с ними, потому что мы уже здесь, сынок. И наша нужда велика… Но тут вступает в игру «в-третьих». Оно в том, что для терраформирования нам в любом случае нужен доступ к Ядру. Без него мы не улетим и не останемся. Лепус переварит нас в темноте своей ночи…
Для охоты нас разбили на тройки и четверки - мы стояли толпой, возбужденно переговариваясь, а Фокин ходил со списками и если кто заранее не записался, то сам назначал, с кем. Я очень хотел охотиться с Илонкой, но записать так постеснялся. Надеялся на чудо.
Я пробирался сквозь толпу к Илонке поближе, но она уже стояла и с кем-то разговаривала - чуть выше меня, плечистый, темные волосы стильно выбриты полосками, я тоже так хотел уже давно, но мапа не разрешал «оболваниться». Я уже передумал и собрался назад повернуть, но тут Илонка
– Дей!
Незнакомец обернулся, и у меня внутри будто молния полыхнула от того, что я смотрел в собственное лицо, только старше лет на пять. Конечно, я его знал - это был Виллем, из второго поколения Томилиных, один из троих выживших нас. Его не стали подключать к Ядру, потому что гемосталь его остался желтым, что означало девяностопроцентную вероятность того, что Ядро его точно не примет. Если гемосталь краснел - а в большинстве случаев он краснел - то порог микромутаций, которые накапливаются по мере жизни и взросления любого организма, был ниже семидесяти процентов, и был смысл пробовать. Говорят, были и такие, кто считал, что нечего с гемосталями рассусоливать - если тебя с определенной целью родили и вырастили, то нечего тут шансы считать, а полезай в печку в любом случае. Говорят, мапа с такими говорящими дважды дрался страшно, еле оттаскивали, и именно так потерял один из нижних клыков - выбили, но сам он оппонентов еще сильнее разукрасил.
Виллем на меня взглянул, и тут же ему кровь в лицо бросилась, глаза отвел. На щеках у него были татуировки, что-то кельтское, и они от румянца сильно побагровели.
– Привет, Дей, - сказал он, так в глаза мне и не глядя. Я смотреть не хотел, а смотрел жадно, потому что мне-то вряд ли таким стать доведется. Сильным, красивым и выше Илонки. Виллем потупился, и я вдруг понял - ему передо мною стыдно, что он выжил. Его, получается, вывели из пещеры огненной, а остальных он там бросил. Поэтому он нас и избегал изо всех сил, старался не пересекаться. Я представил, что бы я сам чувствовал на мод’обрахе, если бы мой еще теплый, только что снятый с плеча гемосталь не изменил цвет…
– Виллем, - начал я, но тут нас перебил подоспевший вездесущий Фокин.
– Так, Илонка, ты с Машенькой и… вот парня с вами отправим, мы, мужики, не хуже, не такие уж бесполезные…
Я с надеждой шагнул вперед, но он уже хлопнул Виллема по плечу, подмигнул девушкам.
– Дей, а ты со мной пойдешь, - сказал он бодро.
– Будешь за стариком присматривать, да?
Он нетерпеливо щелкнул пальцами, я вздохнул и подчинился. Все группы вышли за контур поля и разбрелись по куцым джунглям, покрывавшим каменное плато вблизи корабля.
– Ты, Дей, это… Поближе ко мне держись, - сказал Фокин, щурясь на Медузу, та стояла высоко в небе, и свет ее казался синеватым, отражаясь от гладких деревьев.
– Для пущей безопасности, понимаешь?
Я понимал. Конечно, я не сомневался, что Сергей Васильевич искренне переживает за каждого члена колонии, включая своих политических оппонентов. Но колония уже и так потеряла в этом году в лице Дилиона один из своих возможных билетиков с этой неприятной планеты на другую, хорошую, с молочными реками, кисельными берегами и приветливыми большеглазыми млекопитающими.
Мы с Сергеем Васильевичем шли больше получаса, прежде чем нам попался первый снарк. Мы молча, стараясь двигаться совершенно бесшумно, взвели арбалеты, но снарк вел себя странно - убегать и не думал, крутился на месте, кряхтел, а потом вдруг задрал огромную голову к небу и закричал так страшно, что я чуть арбалет не выронил. Фокин мне жестом показал, что подойти поближе надо, разобраться. Снарк лежал на боку, его крупная туша казалась странно раздутой, брюхо ходуном ходило.
– Ох, - сказал Фокин, морщась под маской скафандра.
– Кажется, сейчас мы получим неповторимый опыт животного мира Лепуса… Мне рассказывали, но сам я никогда…