Великий Кристалл. Памяти Владислава Крапивина
Шрифт:
– Боишься?
– спросил меня он тихо.
Я помотал головой. Почему-то страха не было.
– Все готово, - сказали Микаэль и Тристан хором. Они тяжело дышали, и от них пахло пылью и электричеством.
– Ну что? Мы правда это делаем? Пути назад нет - Ядро гудит, батареи разряжаются, если мы сейчас отсюда просто выйдем, нас так взгреют, что смерть в Ядре покажется приятным отдыхом…
– Да, - сказал я.
– Я - Дей Томилин. Я принимаю свою ответственность. Я рискую по собственной воле.
– Я - Микаэль Томилин. Я понимаю, что случится, если мы ничего не сделаем. И, простите
– Я - Тристан Томилин. Я - король пафоса. Я хочу подключиться к Ядру и спасти всех, кого люблю. А их много!
– Я - Дилион Томилин. Я пойду первым.
Мои глаза вдруг сильно заболели, полились слезы. Я все-таки видел свет, слабо, но видел. В свете шевелились тени - две подняли третью, защелкали подключения, Дилион вдруг захихикал.
– Щекотно, - сказал он.
Я чувствовал что-то совсем иное, чем на мод’обрахе - мы были здесь по своей воле, не по чувству долга, не повинуясь условностям. Мы выбрали эту попытку. Мы пришли сами. Никого больше не было - только я - мы - варианты одной личности - и Ядро.
– Подключайте, - сказал Дилион.
– Я готов.
Ядро загудело. Секунды шли - Дилион не кричал. Чем сильнее я плакал, тем лучше видел. Моя футболка была уже мокрой на груди - и мне показалось, что я вижу бледное, сосредоточенное лицо Дилиона - его глаза закрыты под белым колпаком шлема, он улыбается. Броган выглядел точно так же, умирая - но он не улыбался…
– Он что, улыбается?
– спросил я, не веря, вытирая горящие глаза подолом футболки.
– Черт меня дери - да, он улыбается! Дилион! Ну как оно там? Мозги кипят? Нет? Чем докажешь? Сделай что-нибудь, что ли?
Гнездо Ядра, в котором лежал Дилион, перевернулось, поднявшись вертикально. Со глухим скрежетом где-то открылись и закрылись заслонки шлюзов. Корабль дрогнул. Закричали люди - то, что слышалось нам тихим шепотом издалека, было громким криком десятков голосов.
Дилион открыл глаза.
– Все работает, - сказал он.
– Ядро - мое. Наше. Я могу прямо сейчас взлететь. Ходить не могу - а летать пожалуйста. Куда полетим?
– Не знаю, - сказал Микаэль.
– Надо людей спросить. У нас же демократия, да?
– Ну-у-у, - протянул Тристан, и мы засмеялись.
Я не знал, полностью и насовсем ли ко мне вернулось зрение, но точно знал, что сделаю, выйдя отсюда. Я дойду до медблока и попрошу мапу осмотреть мои глаза. А сам буду смотреть на его лицо - родное, любимое, знакомое до малейшей черточки.
А потом выйду из корабля и, щурясь от света Медузы в небе, добреду до дома Илонки. Постучу в дверь, она откроет. Руки у нее будут в муке, волосы растрепаны, она всегда такая, когда хлеб печет.
– Илонка, - скажу я ей, - я пришел к тебе, за тобой. Я - не тот, прошлый, твоя детская влюбленность, голос в темноте среди космоса. Я не равен ему, хотя мое тело и создано по лекалам его тела. Я не равен твоим сыновьям. Мы не равны совокупности своих генов. Или клеток. Или элементов, которые нас составляют. Пусть даже они все когда-то были единой точкой, потом разлетались в Большом взрыве, потом горели среди звезд, потом стали нами, а потом перестанут нами быть. Мы - это мы, Илонка. Я - это я. Иди сюда.
Я ее поцелую, и будь что будет.
Андрей Кокоулин
В поисках капитана Крапина
«Знаешь, Ленка, не представляю, как люди живут без этой красоты. Им надо почаще поднимать голову. Если ты посмотришь на Большую Медведицу, где-то у звезды Бенетнаш, у самого носа Медведицы, лечу я».
Щелк.
Не знаю, почему я это слушаю. У капитана всегда такой бодрый голос, будто он капитанствует на стимуляторах. Все нипочем. Смотри, Ленка, красота и все такое. Всего записей четырнадцать, и ни разу он не сказал, что в его мире существуют такие понятия, как проблемы или трудности.
Записи я украл. Легко можно было сделать копии, но мне доставляет тихое мстительное удовольствие думать, как я избавлюсь от них в конце своего путешествия. Неплохой финальный аккорд, не правда ли? И мать освободится от них, как от наваждения. И вообще мы с ней оба станем свободны.
Сборы.
Собственно, я начинал их не раз и не два, но никогда не заканчивал. Потому что не чувствовал, что пришло время, и убирал приготовленные уже вещи обратно - по полкам, по ящикам и нишам. Сейчас мне думается, что я еще не был готов. Психологически. Но вот решил окончательно: это не будет данью памяти. Нет уж! Последний курс окончен, мне - пятнадцать, впереди - вся жизнь. Стоит ли тащить в нее капитана, который только и может, что признаваться в любви вакууму?
Не стоит. В этом я уверен.
Собственно, билет уже заказан. Маршрут популярен, как сам капитан. Герита - Мо-ро - Пальяно - Шаддат. Последний пункт - место гибели. Плевать на могилу - низко, но посмотреть в глаза мертвецу, пусть и голографическому, и разжечь костер из его аудиозаписей, наверное, может считаться ответом ему и от меня, и от матери.
Все необходимое в путешествии разложено по порядку. Аудиозаписи. Тонкие, размером с фалангу пальца диски. Для них даже нужен специальный проигрыватель. Архаика, признаю. Поэтому проигрыватель идет вторым номером. А третьим номером идет цилиндрик гетеродина Стражелски, считается, что это подарок мне от капитана. Собственно, он послал его матери, как артефакт, как непонятную штуковину, которая вместо усиления сигнала на ретрансляторе искажала его до неузнаваемости и вместе с тем была исправна.
Всего он переслал три подарка. Такой вот щедрый он, наш капитан. Просто сама щедрость. Вибрирующие бусы. Платье из коутум-саро. И гетеродин. Не трудно догадаться, что и бусы, и платье - вещи исключительно женские. Значит, для меня капитан нашел возможность подарить лишь гетеродин. То есть казус в среде гетеродинов. Самый бесполезный предмет. Неплохо для капитана, да? Этакий намек в мою сторону, мол, самому бесполезному существу - соответствующий аксессуар.
Ладно.
Четвертым номером у меня идет куртка капитана. Вытертая летная куртка. С еле живыми теплоэлементами и сдохшим сигнальным маячком. Серая. Со споротой нашивкой космобазы. Так уж вышло, что многое из того, что я собираюсь взять с собой, получается, досталось мне в наследство. Но это не страшно. Куртку я сожгу вместе с аудиозаписями.