Великий Линкольн. «Вылечить раны нации»
Шрифт:
И миссис Линкольн энергично взялась за дело.
II
Биографы, благожелательные к Мэри Линкольн, говорят, что у нее был « импульсивный характер» и не было « правильного чувства баланса бюджета». Люди, настроенные менее благожелательно, говорили, что внезапное повышение ее материального благосостояния – годовое жалованье президента США составляло в то время 25 тысяч долларов – ударило ей в голову. Наконец, недоброжелатели первой леди говорили, что она – просто дура. И пожалуй, с этим определением хочется согласиться.
Проект переустройства Белого
Миссис Линкольн вернулась в Вашингтон и лично взялась за надзор над чисткой помещений под новую мебель, ковры и прочее. Стены внутренних помещений Белого дома были отдраены по полной программе, полы отчищены от въевшейся в них грязи, и все было готово к нужному времени. Начали прибывать покупки, Белый дом стал становиться все краше и краше, а потом начали приходить и счета.
И выяснилось, что миссис Линкольн угрохала не только все те 20 тысяч долларов, которые ей выделил конгресс, но чуть ли не все жалованье своего мужа, и не за 1861 год, а за все четыре года его президентства. Первое, что ей пришло в голову, была идея о необходимости спрятать от мужа то, что она наделала. В полной панике она металась из комнаты в комнату, осыпала проклятьями секретарей Линкольна, Николаи и Хея – они даже прозвали ее «хелл-кэт», «адской кошкой», – и наконец решила поправить дела, срочно выставив на аукцион старую мебель Белого дома. Выручка оказалась разочаровывающей. Белый дом, собственно, так или иначе избавлялся от своих отходов, и одним из способов делать это была продажа навоза из президентских конюшен по 10 центов за воз. Ну так вот, продажа старой мебели принесла примерно столько же.
В такой беде Мэри Линкольн нашла опытного советчика – садовника при Белом доме, по имени Джон Уатт. И он объяснил хозяйке, что всегда можно поправить дела, если систематически накручивать цифры расходов и выставлять фальшивые счета за несуществующие покупки. Правда, это может быть затруднительно – в Белом доме имелся специальный стюард, который и занимался всеми хозяйственными делами, – но ведь его всегда можно уволить, правда? И заменить верным человеком – женой Джона Уатта?
Так миссис Линкольн и сделала.
III
Уже где-то осенью 1861 года даже в слабую голову миссис Линкольн проникла, по-видимому, тень понимания, что стотысячный долг пятаками не покроешь, – и она набралась духу и поговорила с Бенжаменом Френчем. Он заведовал общественными зданиями в Вашингтоне, в том числе и Белым домом. Тот довел произошедшее до ведома президента – и ярости Авраама Линкольна не было границ. Он кричал, что никогда не посмеет просить у конгресса дополнительных денег на « этот паршивый, вонючий, прогнивший старый дом в то время, когда солдатам не хватает одеял…»
Он топал ногами, буквально рвал и метал и, наконец, заявил Бенжамену Френчу, что он покроет недостачу из своего президентского жалованья. Честно говоря, успех тут был не намного более вероятен, чем успех усилий миссис Линкольн по продаже старой мебели, – денег заведомо не хватило бы.
В общем, проблему действительно пришлось решать через конгресс, но это было сделано тихо, мероприятия Мэри Линкольн по махинациям со счетами остались под ковром, с предприимчивым садовником расстались без скандала – и дело, в общем, обошлось без политических потерь.
Хуже получилось с генералом Фремонтом.
Он был на четыре года моложе Линкольна – родился в 1813-м – и к 1861 году имел за плечами весьма бурную жизнь. По специальности он был военным топографом, занимался разведкой территорий на Западе и прославился там так, что получил почетное прозвище « the Pathfinder» – « Следопыт». Республиканская партия пыталась использовать его популярность, когда выставила кандидатуру Джонa Чарльза Фремонта, « героя и исследователя», на президентских выборах 1856 года.
Фремонт к этому времени уже был и сенатором от Калифорнии, и крупным миллионером – во время «золотой лихорадки» на участках, которые он застолбил, нашли золото, – но выборы он проиграл.
Ясное дело, в ходе разгорающейся Гражданской войны Севера с Югом такого человека нельзя было обойти назначением – и Линкольн в мае 1861-го назначил Джона Фремонта генералом, командующим всем Западным округом[2]. В этом качестве он оказался подлинной катастрофой.
Генерал Фремонт вел военные действия в штате Миссури, где ситуация была политически очень неясной. В сущности, там шла своя собственная гражданская война, только в миниатюре. Имелось как бы два правительства, одно из которых стояло за Север, а второе – за Юг. Поскольку федеральные войска имели перевес и поддержку из соседнего Огайо, сторонники Юга поначалу держались партизанской тактики. Но потом им помогли, войска Фремонта были разбиты, ему пришлось отступать – и тогда он в полной ярости, не посоветовавшись ни с кем, объявил об отмене рабства и о полной его ликвидации.
Генерал не имел права делать такие вещи без санкции Вашингтона – поэтому по всему Югу заговорили о том, что такая санкция Фремонту была дана. А поскольку он попутно отдал приказ вешать пойманных повстанцев, это вызвало много шума.
И вышло так, что « меры, принятые генералом Фремонтом», сильно повлияли на политическую ситуацию в «пограничных» штатах, объявивших нейтралитет, – и не в ту сторону, в какую это было желательно в Вашингтоне. Если Мэриленд был более или менее под военным контролем Севера, то в Кентукки дело обстояло иначе, и проблемы там начались такие, что Линкольну пришлось вмешаться самому. В ноябре 1861-го он сместил Фремонта с его поста командующего – и немедленно получил резкий протест от аболиционистов.
Даже политические друзья Линкольна в Иллинойсе писали президенту, что « в такой острой обстановке годны только острые меры…» – и ему пришлось объяснять, что он действует так, как он действует, вовсе не от недостатка решимости. У президента Линкольна было много проблем с так называемыми «политическими генералами», то есть такими, которые получили свои генеральские эполеты с ходу, просто в результате своей известности и влияния, и военные знания которых были на нуле.
Но ладить с профессионалами оказалось еще трудней.