Великий Любовник. Юность Понтия Пилата. Трудный вторник. Роман-свасория

Вяземский Юрий Павлович

«Сексуарки» понятно откуда вербовались: профессиональных и досужих блудниц в Риме было предостаточно. Сложнее оказалось с «сексуарами»-мужчинами: их надо было, во-первых, разыскать, во-вторых, уговорить и, в-третьих, учитывая их непрофессионализм, подобрать наиболее выигрышных для них сексуарок, то есть такую шлюху найти, чтобы она им наиболее соответствовала. Однако и эту непростую задачу решили, набрав сексуаров главным образом из рабов, матросов и портового люда.

Приз был на редкость заманчивым. Победителю сексуального ристания — разумеется, не самим сексуариям, а их «тренеру»-адепту — был обещан в награду один из крупных черных брильянтов Юлии!

Состязание состоялось, как я уже сказал, в день Опалий, за тринадцать дней до октябрьских календ.

По периметру имплувия разложили матрасы, предназначенные для соревнующихся, вдоль стен атрия-«стадиона» расставили стулья для зрителей-адептов и установили два позолоченных трона для Юлии и Юла. Юл и Юлия восседали на них уже не в восточных костюмах, а как бы в одеждах жрецов: на Антонии были тога-претекста со жреческой подпояской и венок из вербены, на Юлии — гладкое длинное одеяние, ниспадавшее до самого пола, а сверху грациозно накинутая на голову палла, которая окаймляла ее лицо, оставляя на лбу открытыми волосы, разделенные пробором на две пряди, — ну, прямо, весталка! И лишь цвет одеяния был не чисто белым, а слегка желтоватым.

Вардий мне так описал Юлино лицо:

«Оно как бы приготовилось к улыбке, которая вот-вот должна была появиться, но не появлялась, потому что зарождавшейся улыбке что-то мешало, что-то ее сковывало: удерживало краешки губ, сверху вниз давило на щеки, не давало хоть чуть прищуриться глазам, горечь отравляла сладость, и грусть вытесняла веселье… И взгляд. Ее глаза словно страстно желали стать безумными, но долгожданное безумие медлило, не обволакивало и не защищало… И лишь когда кончилось состязание, взгляд ее блаженно обезумел, а на лице появилась умиротворенная улыбка».

Я нарочно описываю тебе Юлию, а не то, что творилось вокруг имплувия… Устал я от того, что греки называют «порнографией», хотя Вардий ее радостно описывал, переходя от пары к паре… Приап с ними!.. В итоге две пары претендовали на победу. Первая была выставлена Вибием Рабирием: мужчина лет тридцати пяти и женщина годков двадцати двух. Вторая пара принадлежала Помпонии Карвилии — да, ей, нашей уродке-аристократке со сломанной рукой. Выставила она юношу лет восемнадцати и женщину лет двадцати девяти.

Публика, стало быть, выделила две пары. Но в своем предпочтении разделилась почти поровну. Пульхр, которому предстояло объявить победителя, обратился за помощью к Юлу Антонию. Тот, ни мгновения не раздумывая, заявил, что победу следует присудить сексуариям Рабирия. Но следом за ним слово взял молчавший до этого Гракх и предложил присудить награду женщине и юноше Помпонии Карвилии. Тогда Юл, восседавший на троне, презрительно сощурился и заявил: «Пара Рабирия всех превзошла своей мощью и изобретательностью». А Гракх, стоя по правую руку от Юлии, иронично улыбнулся и возразил: «Мощь хороша на войне. В любви всегда больше ценили нежность и изящество». — «Любовь разве не та же самая война?» — сурово спросил Юл Антоний. «Она еще страшнее войны, — ответил Семпроний Гракх и добавил: — Но лишь для того, кто не умеет испытывать нежность».

Пульхр вконец растерялся: мало того, что голоса по-прежнему оставались равными, еще и возникло противоречие между ведущими адептами, на которых он, устроитель, особенно рассчитывал. По правилам состязания, теперь ему, Аппию Клавдию, придется решать, кому присудить победу. А Пульхру очень не хотелось брать на себя такую ответственность.

Но тут он сообразил, что Юлия пока не высказала своего мнения, и с надеждой к ней обратился. Юлия блаженно улыбалась, и взгляд ее был совершенно безумным.

«Как Юлия решит, так и будет!» — от растерянности чересчур громко и решительно объявил Пульхр.

Юлия молчала.

«Назови победителя, Юлия. От тебя всё равно не отстанут!» — раздраженно произнес Юл Антоний.

Юлия его будто не слышала.

Тогда Гракх Семпроний взял ее за руку и мягко спросил:

«Кому мы отдадим твой алмаз? Ведь ты обещала. Его надо вручить. Кому? Мы без тебя не решим».

Юлия, наконец, вроде бы услышала. И стала искать глазами, но не среди обнаженных сексуариев, а растерянно всматриваясь в лица сидящих рядом с ней парадно одетых адептов, слева и справа от нее. Когда взгляд ее наткнулся на Вардия, она сразу же перестала улыбаться и пальцем поманила Гнея Эдия.

Тот подошел. А Юлия сняла с пальца и протянула ему кольцо с черным алмазом.

Вардий виновато стал объяснять, что никак не может принять эту награду, так как выставленная им пара, вне всякого сомнения, слабее пары Рабирия и пары Карвилии.

А Юлия вздрогнула, словно только теперь увидела перед собой Вардия и испугалась от его неожиданного появления.

«При чем тут ты и эти развратники?! — гневно воскликнула дочь Августа, стремительно поднявшись со своего трона. И добавила тихо и нежно: — Передай это кольцо твоему другу, поэту. Он действительно знает, что такое любовь».

Произнеся эти слова, Юлия сошла с помоста и направилась к выходу из атрия.

Ей сопутствовала какая-то завороженная тишина, которую даже щеголи-амиметобии не посмели нарушить.

Возле прихожей Юлия, однако, остановилась, повернулась и пошла обратно, на ходу вынимая из ушей серьги, с такими же черными брильянтами, как на кольце, но поменьше размером. Серьги эти она вложила в руку растерянному Пульхру и приказала:

«Вручи их тем, за кого просят Семпроний и Юл. Зачем они мне теперь, когда у меня отобрали мой любимый алмаз?»

— Перерыв! — объявил Гней Эдий Вардий, вышел из шатра и пошел отдавать указания — к той группе своих работников, которая готовила колышки-подпорки для лоз.

Вернувшись, он повторил:

— Перерыв. — И продолжал: — Юлия устроила перерыв почти на три месяца, и со своими адептами до декабрьских Сатурналий не встречалась, за исключением, разве что, Юла, Гракха и Руфа Сальвидиена, Аполлонова фламина.

А далее, по рассказу Вардия, начались

«Мистерии» —