Великий Любовник. Юность Понтия Пилата. Трудный вторник. Роман-свасория
Шрифт:
Бесс этот скоро подрос и, хотя был невысокого роста и с виду тщедушным, однако обладал поразительными способностями. Однажды он в чем-то тяжело провинился, и хозяин решил его примерно высечь. Шесть рабов пытались поймать юношу, но он никак не давался им в руки, ловко от них увертываясь. Когда же его все-таки изловили и стали пороть, он с удивительным мужеством переносил наказание, хотя секли его не розгами, а кожаным флагеллом, правда, без шипов и костяшек. Квинт Порций, хозяин, не мог не обратить внимания на эту поразительную стойкость — Бесс не только не кричал, он даже не морщился лицом, когда его с усердием полосовали, — а также на невероятную подвижность и восхитительную увертливость, ранее проявленные юношей. Квинт велел прекратить наказание. А когда Бесс отлежался, Порций отвел его в школу Лепидов, ту, что у цирка Статилия Тавра…Квинт был большим поклонником гладиаторских боев.
Ланиста, едва глянув на фракийского юношу, попробовал отказаться. Но Порций ему возразил: «Во-первых, я его не продаю, а прошу обучить. Так что не надо считать мои
Уже через месяц ланиста объявил Квинту Порцию: «Ты оказался прав. Твой Бесс у меня теперь один из лучших. Я его у тебя куплю. За хорошие деньги». Квинт отказался и велел продолжать обучение.
А через полгода забрал Бесса из школы Лепидов и отправил учиться в Капую, в лучшую, как ты знаешь, из гладиаторских школ, за его, Квинта, разумеется, счет и с условием, чтобы Бесса тренировали со всей строгостью, присущей этой казарме, однако содержали в здоровом и просторном помещении, за ошибки и проступки в цепи не заковывали и, уж конечно, не бичевали, а наказывали и воспитывали другими способами.
В Капуе Бесс еще целый год учился на ретиария. А когда по окончании полного курса его хозяин собрался увезти его в Рим, Бесс стал его упрашивать: «Оставь меня здесь еще на один год». — «Зачем? Боишься настоящей арены?» — спросил Порций. «Боюсь, — отвечал Бесс. — Боюсь не оправдать твоих надежд. Мне надо освоить другие техники». — «Я уже и так на тебя много денег потратил», — сурово заметил Квинт. А Бесс в ответ: «Не жадничай, хозяин. Те деньги, которые я тебе потом принесу, с лихвой покроют твои издержки».
Квинт Порций не стал возражать. И Бесс, оставаясь в Капуе, продолжил свои тренировки, но уже не как ретиарий, а сначала как секутор, затем мирмилон, потом фракиец, самнит, провокатор, гопломах — все виды оружия перепробовал, во всех доспехах побывал, на каждую технику потратив по два месяца. Хотя с самого начала было ясно, что он именно ретиарий и словно родился с трезубцем и с сетью в руках.
Уже в первом своем настоящем бою Бесс привлек к себе симпатии зрителей. Сражались в римском театре Тавра. Устроитель игр, недолюбливавший капуанских воспитанников, так как сам имел отряд гладиаторов, которых тренировал в Пренесте, этот устроитель — Вардий не назвал его имени — выставил против Бесса опытного и мощного секутора: он был на голову выше Бесса, раза два шире того в плечах, к тому же, несмотря на свое тяжелое вооружение, отличался стремительностью атаки и натренированной, как гладиаторы говорят, разворотливостью. Это его слишком очевидное превосходство над юным, изящным, невысоким и таким вроде бы беззащитным противником, вооруженным лишь сетью и трезубцем, сразу же не понравилось публике. С трибун полетели крики: «не честно!», «не по правилам!», «поменяйте пару!». Бесс кинулся убегать от секутора, с благодарностью глядя на трибуны, словно надеялся, что их поединок прервут и ему дадут другого противника. Но устроитель безмолвствовал, и судья велел Бессу прекратить трусливую беготню. Бесс начал сражаться с великаном. Но тот быстро и умело перерубил своим гладием древко его трезубца. Бесс оказался безоружным. К тому же, отступая и уворачиваясь от выпадов секутора, отбиваясь от противника сетью, случайно сам в ней запутался и упал на песок. Секутор занес над ним меч и посмотрел на судью. Тот в свою очередь посмотрел на устроителя. Тот, чувствуя настроение публики, потянул время, а потом поднял палец вверх, даруя жизнь поверженному. Внимание зрителей вновь вернулось на арену. И тут все увидели, что на песке теперь распластался не юноша-ретиарий, а грозный секутор, которого Бесс, воспользовавшись победными взглядами своего противника сначала на судью, потом на устроителя, затем на шумящую публику, незаметно подсек, ловко свалил, мгновенно окутал сетью, в которой сам отнюдь не запутался, и, подхватив выпавший меч, уже приставил его к горлу поверженного великана. Бесс действовал строго по правилам: он ведь не поднимал двух пальцев, не просил пощады, и, стало быть, бой продолжался, и нечего было секутору глазеть по сторонам!.. Зрители, понятное дело, взревели от восторга, когда всё это увидели и осознали. И с этого дня, как говорится, стала расти, распускаться и расцветать слава Бесса, раба и гладиатора всадника Квинта Порция.
Ибо Бесс на арене действительно творил чудеса. Как никто другой, он чувствовал настроение публики: когда она хочет, чтобы противник был быстро обезоружен и повержен, когда желает, чтобы бой длился долго, с различными критическими моментами, которые лишь кажутся окончательными и смертельными, на самом же деле — не более чем забавные приключения, из которых в последний момент находится выход. У Бесса этих приключений было припасено множество: он мог потерять трезубец и сеть, а потом отнимал у противника меч, выбивал у него щит, шлем у него на голове поворачивал таким образом, что тот переставал что-либо видеть; мог, наоборот, сначала одерживая победу над секутором или мирмилоном и играя с ним, как мальчик играет с кубарем или с щенком, затем одним неосторожным движением утратить все свои преимущества и, безоружным, прыгать, как заяц, извиваться гадюкой, взлетать куропаткой, уклоняясь от гладия провокатора, от сабли фракийца, от копья гопломаха, а потом… В том-то и дело, что публика никогда не знала, что в следующий момент выкинет этот Бесс, каким новым приемом, какой новой выдумкой он будет щекотать ее нервы, тысячи разных сердец, мужских и женских, юных и старческих, заставляя замирать от ужаса и тысячи глоток кричать и реветь от радости и восхищения! Другие известные и почитаемые гладиаторы, как правило, были предсказуемы в своем поведении на арене. Бесса никто не мог предсказать, и сам он, выходя на бой, казалось, никогда не знал, что он выкинет, в какую ловушку поймает своего противника и какое именно зрелище и какую истинно игру учредит для своих поклонников. Казалось, он предоставлял себя власти богов, и Марс за него наносил удары, Минерва отвращала от него мечи и копья, Фортуна беспрерывно крутила под ним свое колесо, а Либер пьянил его зрителей, иногда доводя до безумия!..
Кстати, о Фортуне и прочих богах. Однажды Бесс получил глубокую рану в живот. Когда его унесли с арены, к нему со своим молотом подошел «плутон» и сказал: «Похоже, добегался. Позволь, я тебя быстро прикончу, чтобы долго не мучился». — «Нет, брат, не позволю, — улыбнулся в ответ ему Бесс. — Мой врач меня вылечит». — «Такие раны у нас не лечат», — со знанием дела возразил «плутон», который сам был врачом. «Так я ж не у тебя буду лечиться! Скажи моему хозяину, чтобы меня отнесли в храм Аполлона и Беллоны», — сказал Бесс и потерял сознание. Волю его выполнили, благо названный храм находился неподалеку от амфитеатра. Как только его внесли в святилище, кровотечение тотчас остановилось. В храме он пролежал почти сутки. В полдень на следующий день пришел в себя, сказал «вот, наконец-то, выспался», сам сменил себе повязку на ране и, прихрамывая, отправился в дом Квинта Порция, где еще пролежал несколько дней, а затем возобновил тренировки. Через месяц его вновь увидели на арене!.. Врачи потом утверждали, что Бессу, дескать, дважды повезло: во-первых, ни один важный орган при ранении не был задет, а во-вторых, не случилось заражение крови, которое всегда происходит в подобных случаях. Бесс с ними соглашался, но уточнял: «Фортуна меня так повернула, чтобы внутри ничего не задеть. А Аполлон с Беллоной следили за чистотой».
Это чудесное исцеление, ясное дело, лишь увеличило славу Бесса, а заодно и его владельца — Квинта Порция, которому иногда аплодировали наравне с его рабом-гладиатором.
Из всех разновидностей боя Бесс предпочитал «битву на мосту»… Ну, ты знаешь. В центре арены устанавливается деревянный помост с двумя скатами. Ретиарий стоит на помосте, а с двух сторон на него одновременно нападают два гладиатора в тяжелых доспехах: обычно секуторы или мирмилоны. Немногие ретиарии, даже самые опытные и удачливые, побеждают в этом неравном поединке. Бесс же выигрывал все «мосты». Не стану перечислять многочисленные приемы, которые он применял и которые мне подробно описал Вардий. Скажу лишь, что вершиной его искусства была битва, в которой он умудрился сделать так, что нападавшие на него в тот раз самниты друг друга проткнули мечами, а Бесс их сетью накрыл и сбросил с помоста.
Когда это случилось, весь амфитеатр вскочил и закричал: «Свободу!», «Свободу»! И не замолкал до тех пор, пока Порций не встал и не крикнул: «Народ за тебя просит! Значит, ты заслужил! Я тебя отпускаю!»
И Бесс стал свободным, по имени своего бывшего хозяина, а теперь патрона, стал называть себя Бессом Порцием или Порцием Бессом — природное свое имя, Грврдн, он уже, похоже, забыл вследствие его непроизносимости на латыни. Ему по закону полагалась отставка. Но он ее не принял, пошутив: «Геркулес моей деревяшке особенно не обрадуется, а публика сильно огорчится, если я трезубец поменяю на рудий». Не стал рудиарием и продолжал выступать в амфитеатрах, участвуя в самых почетных и наиболее посещаемых боях, как правило, только в Риме. Ему за каждый выход платили теперь не менее ста тысяч сестерциев; половина суммы шла Порцию, половина — ему, Бессу. Оба они, патрон и клиент, эти деньги откладывали. И скоро открыли новую школу для гладиаторов, на Пинции у спуска к Фламиниевой дороге. Квинт Порций стал хозяином этой школы, а Бесс Порций — ее главным ланистой. Через два года после своего открытия эта школа уже успешно соперничала с древней школой Лепидов, а лет через пять, пожалуй что, превзошла ее если не по числу побед, то по славе ее главного гладиатора.
Ибо слава Бесса продолжала расти с каждым годом. Чем реже он выступал, тем нетерпеливее ожидали его появления. Когда на афишах появлялись его имя и изображение, народ еще с вечера валил на Марсово поле, чтобы с первыми лучами солнца штурмом взять амфитеатр и там захватить лучшие места. Дети, играя в гладиаторов, все хотели быть ретиарием Бессом и за это право дрались. Портреты Бесса Порция изображались на светильниках, блюдах и вазах. Несколько поэтов воспели его в своих стихах. На стенах многих римских домов появились надписи, в которых Порция Бесса называли «надеждой и усладой девушек», «врачом, исцеляющим девиц»!
— Догадался, к чему я всё это рассказываю? — так спросил меня Вардий…А я теперь тебя спрашиваю…
V. Правильно. На Квириналиях в феврале Бесс после боя вышел на Марсово поле, и к нему сквозь толпу поклонников и поклонниц пробились две женщины — госпожа и рабыня. Феба была «госпожой», «рабыней» в темно-серой пуллате была Юлия, скрывавшая лицо под широким капюшоном. И Юлия сказала знаменитому ретиарию: «Ты только что погубил фракийца. Но он ведь твой соотечественник. Ты ведь тоже фракиец». Бесс, не узнав Юлии, побрезговал отвечать какой-то невольнице и, обратившись к богато одетой Фебе, сказал: «В нашем мире, госпожа, давно уже нет соотечественников. Есть только победители и побежденные. Сегодня победил я».