Великий Любовник. Юность Понтия Пилата. Трудный вторник. Роман-свасория
Шрифт:
«Когда люди любят, они не боятся себя потерять», — сказал Феникс.
Юлия еще испуганнее улыбнулась.
«Я не только за себя испугалась, — прошептала Юлия. — Я подумала: рано или поздно Ливия пронюхает, и тогда за твою жизнь я и секстанта не дам — в лучшем случае сошлют на скалу в дальнем море. А мне, каково мне будет видеть и знать, что ты, мой любимый, из-за меня пострадал?.. Пойми ты: мне тебя не хотелось губить! И я, как могла, тебя от себя отталкивала. Я в Юла вцепилась, надеясь, что ты меня проклянешь и наконец-то разлюбишь… И я, которая всех лишь губила, тебя, мой бедный поэт, сохраню и спасу!.. Не для себя — для тебя… А ты… ты…
Бледные Юлины щеки покрылись красными пятнами. Губы скривились и задрожали.
«Что ты со мной сделал?! Во что превратил? И за что? За то, что я тебя почитала как бога?!» — гневно и хрипло вопрошала Юлия, глядя не на Феникса, а мимо него и чуть в сторону, ему за спину. Феникс невольно обернулся. У него за спиной стоял бронзовый бюст Августа.
А Юлия продолжала:
«Я никого не любила так, как любила тебя. А ты трижды принес меня в жертву. Последний раз — Ливии и ее выродку. Как ты, всевидящий и всезнающий, как ты со мной поступил, со мной, твоей единственной дочерью?!.. Зачем ты позволил уехать Тиберию? Как ты мог не почувствовать, что пока Тиберий в Риме, мне есть кого ненавидеть за мое одиночество? Теперь же, когда его нет — кого?.. Ты не боишься, что кто-нибудь бросит камень в твое войско, и солдаты твои, как колхидские воины… Ты думаешь, такого никогда не случится? Но Язон уже прибыл на Тибр, ты уже вручил ему ядовитые зубы дракона, и он их скоро посеет…»
Она говорила, будто безумная, к бюсту, а не к Фениксу обращаясь. А потом будто снова заметила Феникса, увидела, что он рядом стоит и ее слушает, и, словно опять испугавшись, шагнула к нему, обеими руками схватила его за щеки и стала то вскрикивать, то шептать:
«Я больше так не могу! Я не выдержу!.. Возьми меня. Теперь меня можно любить. Я теперь настоящая… Я всё брошу! Мы с тобой уедем на край света! Там нас никто не найдет!.. Я раньше над тобой издевалась, потому что ты слабый, а мне казалось: мне нужен мужчина сильнее меня… Не нужен мне сильный! Мне нужен тот, кто умеет любить!»
Феникс взял ее за руки, но Юлия, словно обжегшись, скинула их и снова схватила Феникса за лицо.
«Пойми ты, — шептала она, — если мы наконец будем вместе, я перестану его ненавидеть. Ведь ты будешь любить меня. А я — тебя. Любящая женщина не может ненавидеть!»
Юлины пальцы так сильно стиснули его щеки, что Феникс от боли сощурился.
«Он страшный человек, — не замечая этого, говорила Юлия. — Тот, кто его ненавидит, долго не живет. И не потому, что он их со света сживает. Они сами сжигают себя своей ненавистью. Так боги устроили. Так они нас наказывают… Ты этого хочешь, проклятый поэт?! Ты хочешь, чтобы я погибла у тебя на глазах?!..»
Гней Эдий Вардий вновь пошел-побежал по тропинке. И, сделав с десяток шагов, вновь остановился и, выпучив глаза, гневно закричал, как мне сперва показалось, на меня, своего слушателя:
— И что?! Зачем ты мне всё это рассказываешь? Что собираешься мне объявить?!
— Я?
— Да не ты! Ты здесь при чем?! Я Феникса спросил, у него потребовал ответа! — еще сильнее рассвирепел Гней Эдий. — А он смотрел на меня, улыбался и молчал… И тогда я не выдержал и стал выплескивать из себя всё, что во мне накопилось: «Не солнечная она, а темная, как Геката! И никакая она не богиня! Потому что богини не лгут. А она лжет, лжет непрерывно!.. Младенец ее умер не в июне, а в секстилии. Не Тиберий от нее, а она от Тиберия после этой смерти отвернулась. И не мог он писать любовные письма Випсании, своей бывшей жене, — никогда в эту ложь не поверю! Она это выдумала. Или вместе с Юлом Антонием сочинила… Она тебе врет! И при этом даже не заботится о том, чтобы не противоречить самой себе. Ты разве не заметил? Она говорит одно, а следом за этим — совсем другое. Я, говорит, никогда не спала с Гракхом. И тут же начинает описывать, как и зачем она с ним…»
Феникс смотрел на меня всё с той же улыбкой. Глупой какой-то. Иначе не могу ее назвать.
«Да, противоречит, — сказал Феникс. — Но она не врет: она сама себя обманывает и говорит то, во что верит. Она видит мир не таким, каким мы с тобой видим».
Тут я еще больше распалился: «Ты что, поверил, что она тебя любила и любит?! Она любит только себя! Свое божественное величие, которое она для себя выдумала! «Внучка Солнца»! Ты в этом сам ее убедил, воспевая в своих трагедиях!.. Отец ее — действительно великий человек. А она кто такая?.. Стареть, видишь ли, не хочет. Боги на нее во сне любуются! С мужчинами развлекается, как в баню ходит… Самовлюбленная, лживая, развратная по… — Почувствовав, что могу переусердствовать, я решил вовремя остановиться и в заключение добавил: — Она страшная женщина! Пожалуй, самая страшная из тех, кого я знаю».
А Феникс в ответ: «У разных людей разная бывает любовь… Ей такую боги послали… И она действительно страшно мучается оттого, что никто ей на эту ее любовь не может ответить… Не нашла она такого человека. Может быть, его и нет на свете…»
Улыбка на лице Феникса была не просто глупой. Она была какой-то жалкой и виноватой.
«Кого она может найти, когда всех презирает и ненавидит?! — воскликнул я. — Мужей своих. Ливию, которая всё делала и делает для того, чтобы с ней подружиться… со своей падчерицей, единственным родным ребенком своего любимого мужа… Ты мне скажи, как можно любить своего отца, преклоняться перед ним, как перед богом, и при этом ненавидеть его любимую женщину?!.. Она теперь, видишь, сама признается: зря Август позволил уехать Тиберию, мне теперь некого ненавидеть… Она теперь и его ненавидит — Августа, своего отца, которого якобы одного только любила… Врет! Она всегда любила только себя!»
«Ты прав, Тутик, — ответил Феникс. — Но ты лишь отчасти прав. Ты самого главного не разглядел. Сильнее, чем кого бы то ни было, она очень давно, может быть, с детства, презирает саму себя. А это ведь, как с любовью. Когда любишь себя, то и других людей начинаешь любить. А когда себя презираешь… Тогда невозможно полюбить другого человека».
Феникс произнес эту странную фразу. А у меня перед глазами стояла его улыбка: глупая, виноватая и… Теперь мне показалось, что эта улыбка стала как будто бы радостной.
Я воскликнул:
«Но пару она себе, наконец, отыскала — Юла Антония, любовника, или партнера, или соратника, не знаю, как точнее назвать! Для таких… для таких существ, как Юл — я не могу назвать его человеком, потому что он скорее похож на оборотня, — ненависть для них — как кровь для живых покойников, для мстительных манов и ларв: они ею питаются, они ею дышат, они ею… да, если хочешь, они ею любят. Вот он и полюбил Юлию как орудие своей мести. «Ты погубил мою мать и моего брата — а я у тебя твою единственную дочь отниму! Ты отнял у моего великого отца сначала власть, затем честь, а после и жизнь — а я твоей власти не трону, жизнь мне твоя не нужна, но твой семейный покой, твоя слава, честь твоя, о которой ты так ревниво печешься, — вот они, лежат подо мной, вздрагивая от вожделения, корчась от моей грубости и вскрикивая от радости, что я, Юл Антоний, их попираю, над ними царю!»…Клянусь Юпитером, я слышу его мерзкие мысли!.. И он, Антоний, уже давно заразил твою Юлию. Она свою ненависть его ненависти подчинила. Она ведь сама тебе говорила об этом… Боги или демоны ей Юла послали. И она его полюбила!»
Улыбка Феникса, оставаясь глупой, виноватой и радостной, теперь стала еще и презрительной. И с этой улыбкой на губах он мне ответил:
«Нет, она любила и любит только меня. Ей, кроме меня, любить действительно некого… С Юлом она свой позор любит. Не будь у нее этого позора, она была бы еще несчастнее…»
Некоторое время я не знал, что ответить на эту безумную реплику. А потом сказал, стараясь придать своему голосу спокойный ТОН:
«Наивный человек. Неужели ты не видишь, что вот уже несколько лет из тебя как бы делают орудие? Юл этим руководит, а Юлия ему помогает. Сначала он втерся к тебе в доверие и пытался своими рассказами настроить тебя против Августа и близких ему людей. У него это не вышло. Тогда, воспользовавшись твоей доверчивостью, он как твой якобы друг приблизился к Юлии и сделал ее своей тайной любовницей. При этом и он, Юл, и она, Юлия, так поставили дело, что все подозрения пали на тебя. Тебе приписали похабные стихи, в которых высмеивался рогоносец Тиберий. Письмо, которое Юлия написала Августу, многие тоже считали твоим сочинением… Понятно, куда они целили. Этой интригой они хотели поссорить Тиберия с Августом и, может быть, даже Августа с Ливией. Добродетельная Ливия против своего великого мужа, слава богам, не восстала. Но несчастного Тиберия они довели. И он, уезжая на Родос, кого, как ты думаешь, винил в своих злоключениях? Юла Антония? Боюсь, он о нем не догадывался. Но твое имя надолго запомнил. Можешь мне поверить!.. Да, Юл, разумеется, верховодит… Но Юлия, которая якобы только тебя любила и любит, она что, не видела, как тебя подставляют, не понимала, какая опасность тебе угрожает? Она что, не чувствовала, как ты мучаешься и страдаешь? Ей, этой фурии, оказалось мало Тиберия, мало Юла и Гракха. Ей еще подавай влюбленного поэта, беззащитное создание, над которым можно всласть издеваться: когда приспичит — как собачонку, манить пальцем, трепать по загривку, и тут же щелчком по носу, пинком ноги — гнать от себя, мстя за свою женскую несостоятельность, за свою ненависть к людям вообще и к мужчинам — в особенности!.. Ты слышал? Даже Юл назвал ее стервой!.. Прости меня. Я никогда тебе этого не говорил, потому что… боялся… Мне казалось, что, если я всё это выскажу, ты мне никогда не простишь, я тебя потеряю… Но больше я не могу молчать! И я, твой друг, у которого сердце давно обливается кровью, я тебе говорю: если ты сейчас ей поверишь, если снова пойдешь за ней…»