Великий Любовник. Юность Понтия Пилата. Трудный вторник. Роман-свасория
Шрифт:
XIV. третий этап «разжигания пожара», как и прежние этапы состоявший из трех стадий.
Вернее, первой стадии предшествовал своего рода подготовительный период. Начался он в конце года, на Сатурналиях. Сатурналии эти отпраздновали всей, так сказать, адептурой, но достаточно скромно, без излишеств и без шумных проделок. После них продолжали встречаться, но не все вместе, а как бы порциями: то Гракх со своими щеголями, то Пульхр со всадниками и сенаторами, то Юл Антоний с Авдасием, Эпикадом, Рабирием и четырьмя «разноцветными». Постоянными участниками этих сборищ были лишь Корнелий Сципион и Руф Сальвидиен, а также два новых человека, которых вскоре после Сатурналий привел и внедрил в компанию Руфсалий Гай Цезий и арвальский брат Публий Карнулкул.
Юлия своих гостей теперь угощала до удивления скудно. Из мясных блюд подавалась только свинина; птицы вообще не было, ни домашней, ни дикой; рыба — только из Тибра или из ближайших к Городу водоемов; хлеб — не пшеничный, а полбяной; овощи — во множестве, но из фруктов — только сушеные смоквы. Из напитков — одна ключевая вода.
В небольших количествах вино предлагалось лишь на трех праздниках: на январских Агоналиях, Карменталиях и Сементинах — уже начался новый год, год тринадцатого консульства великого Августа, — и на этих праздниках, кстати сказать, Юлия и ее компания всех удивляли своим благочинием и своей сдержанностью; даже юноши-щеголи утихомирились и будто остепенились. Соблюдали праздничные обычаи, совершали предписанные обряды, вели себя скромно, тихо. И только Корнелий Сципион чересчур многословно и порой излишне шумно рассуждал на одну и ту же тему: как в древности хорошо было жить в Риме, какие тогда были люди — непритязательные, выдержанные, трудолюбивые, добродетельные, доблестные, ну, и так далее. Все терпеливо ему внимали, так как Юлия, когда Корнелий разражался своими тирадами, всегда смотрела на него поощрительно, часто брала за руку или под руку если прогуливались, и однажды гневно и грубо оборвала Квинтия Криспина, попытавшегося было съязвить по поводу «старых добрых времен».
Так продолжалось до февральских Луперкалий.
XV. С Луперкалий началась первая стадия заключительного этапа, которую Гней Эдий окрестил «Мутуниями».
Сами Луперкалии праздновали как обычно. Вместе с толпой следовали за служителями Фавна, обнаженными луперками, которые от Луперкаля бежали к роще Юноны. Некоторые адептки специально подставляли себя под удары сыромятных козьих и собачьих бичей, которые, по поверью, наделяют не только плодовитостью, но и богатством. Вечером явились к Юлиному дому, рассчитывая на общение с Повелительницей — они ее так давно называли.
Но Юлии дома не оказалось. Навстречу адептам вышел Руф Сальвидиен, который сообщил им, что Юлия ждет их в храме Мутуна. «Мутун?» — некоторые даже не слышали такого имени. Но все в сопровождении Сальвидиена отправились через праздничный город и Марсово поле к северному склону Пинция.
Там перед входом в старое, полуразрушенное святилище их встретил Публий Карнулкул, арвальский брат, и что-то неразборчиво стал объявлять — он от природы был косноязычен и, когда произносил подряд несколько фраз, становился совсем непонятным. Его понимал только Руф Сальвидиен, фламин Аполлона. И Руф, прервав Публия, так объяснил:
Карнулкул накануне вечером заклал двух овец, одну — Фавну, а другую — богине сновидений, освежевал принесенные жертвы, их шкуры расстелил на земле и улегся на них, возложив себе на голову двойной буковый венок и дважды обрызгав волосы родниковой водой. Мяса не ел два дня, восемь дней воздерживался от любви, снял с себя кольца и укрылся грубым плащом. Всё по правилам сделал. И вот, во сне ему явился Фавн или кто-то ему подобный, копытный и рогатый, который изрек: «Не мне, глупец, следует поклоняться, и тем более, дурак, не Марсу. Мутуну, древнему и великому, — вот кого надо чтить!» И следом за этим поведал, кто такой Мутун.
Когда миром правил Сатурн, Мутун был первейшим его помощником. Сатурн управлял небом, дождями и солнечным светом, а всем остальным распоряжался Мутун: охранял дома, покровительствовал севу, размножал животных и растения, сторожил леса, защищал в войнах общины, устанавливал межевые камни на поле и многое другое делал и совершал. Были тогда и другие боги — Янус, Юпитер, Церера, Термин и Фавн. Но все они подчинялись Мутуну и выполняли его приказания, ибо ни один из них не владел той великой силой, которой Мутун владел — силой осеменения, оплодотворения и учреждения всяческой жизни. О Венере тогда и слыхом не слыхивали, а Церера была такой же безмужней и девственной, как Веста. Люди, понятное дело, чтили Мутуна, который и женам, и полям, и скоту их сообщал плодородие. И само имя Мутун на их языке означало «мужской детородный член».
Так Фавн в сновидении поведал Карнулкулу, а тот, проснувшись, сообщил Сальвидиену, и Руф теперь пересказал собравшимся возле древнего храма.
А, рассказав, стал выяснять, кого из Юлиных адепток луперки на празднике хлестнули своими бичами. Выяснилось, что почти все сподобились. «Поздравляю, — сказал Руф. — Именно вам сейчас предстоит принести жертву Мутуну». — «А что принести?» — хором спросили женщины. «Ему надо отдаться», — ответил жрец Аполлона. После некоторого молчания только три женщины спросили, вразнобой, но с любопытством: «А кому?.. Кто нас?.. Кто будет Мутуном?». — «Люди найдутся», — просто ответил им Сальвидиен.
Адепток было с десяток. Но совершить обряд из них согласилась одна лишь Помпония Карвилия, аристократка-уродка; сломанная ее рука уже зажила и срослась.
Вошли в храм. В храме их поджидали Юл и Юлия. Антоний облачен был в львиную шкуру, ноги были обуты в блестящие греческие сандалии, в руке держал дубину — ну вылитый Геркулес! Юлия же была в обычном платье, в том самом, в котором днем участвовала в праздничном шествии и беготне с луперками. Оба были увенчаны смоковными листьями. Юл выглядел грозно и свирепо. А Юлия тихо и ласково улыбалась.
Вардий — он тоже был в храме — Гней Эдий, описывая эту улыбку, так мне говорил: «Она смотрела на меня и улыбалась. Но не мне, а кому-то другому. И не в стороне от меня, не у меня за спиной! Она именно на меня смотрела и даже как будто меня разглядывала. Но я чувствовал, что она меня даже не видит. Она во мне видит кого-то иного и ему тихо и ласково улыбается. И так же, я видел, она смотрела на других людей, которые вошли в храм… Я никогда не видел такой неприятной улыбки, хотя, повторяю, ласковой и тихой… Она выглядела безумной? В том-то и дело, что нет! Ты сам начинал чувствовать себя безумным, когда она на тебя так смотрела… Жуткое впечатление…»
В глубине храма помещалось изображение Мутуна. Вардий мне его довольно подробно описал. Но я скажу кратко и без деталей: это был деревянный фаллос, в полтора человеческих роста, дважды увенчанный фиговыми ветками: на самом верху и в том месте, где… короче, еще в одном месте.
Перед истуканом, у того, что я, с твоего позволения, назову «пьедесталом», было установлено деревянное ложе, тоже фаллической формы, но выдолбленное внутри, как германская лодка. В эту лодку-ложе Сальвидиен и Карнулкул уложили Помпонию, совлекли с нее одежды… Ну и на глазах у всех, при свете многочисленных факелов началось «жертвоприношение». Я его не стану описывать. Сообщу лишь, что роль Мутуна исполнял тот самый сексуар Рабирия, который в сентябре одержал победу на стадионе. И еще: едва начался обряд, из глубины храма выскочили четыре обнаженные пары, которые, расположившись на травяных подстилках, принялись, так сказать, подтанцовывать главным участникам обряда.