Великий мертвый

Степаненко Андрей

Сидящий на корме сигнальщик поднял флажок, и на самой высокой пирамиде города поднялся точно такой же, подавая сигнал тем, кто уже несколько дней подряд готовил самое главное звено операции. И тогда раздался этот гул.

— О-о! Пошла! — счастливо крикнул Куа-Утемок и ухватился за борт пироги.

Уже расслышавшие гул, уже видящие, что город совершенно пуст, и они в нем одни, но так и не понявшие, что это, кастилане испуганно завертели шеями.

— Вот она! — охнул кто-то. — Мамочка моя!

И в следующий миг весь город накрыла огромная, в два человеческих

роста выпущенная сквозь открытую в нескольких местах дамбу волна. Она шла, захлестывая дома и пруды, улицы и стадионы, храмы и дворцы…

Пирогу качнуло, и Куа-Утемок почуял, как она мигом взлетела вверх, и вцепился в борт обеими руками.

— А-а-а! — дружно заорали гребцы.

— Ровней! Ровней держи! — рявкнул старший.

И лишь Куа-Утемок, не отрываясь ни на миг, смотрел, как шедших впереди тлашкальцев сметает и сбрасывает в озеро — сотнями, а затем и тысячами.

— Великий Уицилопочтли! — закричал он. — Помоги! Больше ничего не надо, только убей их всех!

И в следующий миг огромная волна дошла и до кастилан. Ударила, сбила с ног и потащила по широкой центральной улице — прямо к озеру.

— Приготовиться! — отчаянно заорал Куа-Утемок.

Белый от ужаса, словно кастиланин, сигнальщик выбросил флажок означающий «Приготовиться», и точно такой же флажок появился на самой высокой пирамиде. Куа-Утемок замер и досадливо стукнул себя в лоб. Кастилане слишком быстро сориентировались, и большая часть уже сумела зацепиться за деревья и кровли домов. А ушедшая в соседнее озеро волна уже спадала.

— Начали! — яростно приказал он сигнальщику. — Немедленно! Пироги в атаку!

И вот тогда только что позорно бежавшие от врага на пирогах отборные отряды, подбадривая друг друга криками и дружно гребя веслами, начали входить в город.

— Отправляетесь обратно в ад! — кричали мужчины.

И сгрудившиеся на крышах кастилане тщетно щелкали вмиг размокшими тетивами своих железных луков.

— И заберите с собой ваших богов и ваши болезни!

И повисшие на деревьях, словно мокрые птицы, кастилане тщетно колдовали над вымокшим зельем своих Громовых Труб.

А расплата все приближалась и приближалась — с каждым новым гребком разукрашенных в боевые цвета мужчин.

* * *

Кортес, даже вырвавшись из этого кошмара, долго не мог поверить, что смерть прошла стороной. А тем временем Куа-Утемок действовал точно и планомерно, продолжая вывозить с полей маис и оставляя кастильцам лишь обезлюдевшие города и пустые зернохранилища.

Дошло до того, что Кортес был вынужден свернуть даже постройку бригантин и заняться главным — поисками еды. Днями и ночами его отряды объезжали поля, пытаясь отстоять в преддверии зимы хоть сколько-нибудь провианта.

И только оспа, да слухи о том, что кастилан отказались взять даже духи озера, по-прежнему работали на него. И новые, отчаянно боящиеся умереть от язв и колотья в боку вожди принимали христианство. И в каждом покорившемся городе возникал новый храм с новым идолом — в характерном кастильском шлеме, бородатым и остроносым.

Кортес

попросил совета у духовника армады брата Бартоломе, но тот жутко перепугался, и в результате расследованием пришлось заниматься падре Хуану Диасу. И вывод святого отца был весьма удручающий: по всей Новой Кастилии со скоростью оспы распространялся новый языческий культ — не менее кровавый, чем предыдущие.

Согласно новым «священным писаниям», Пернатый Змей, он же Топиль-цин Се Акатль Накшитль — белый, бородатый и четвероногий Бог, прибывший в год Тростника, был очень добр, однако неуклонно вел мир к Апокалипсису через войны, мор и голод. Он велел жить с одной женой до самой смерти, хотя сам, ввиду своей божественной природы, мог иметь столько женщин, сколько хотел. Любил золото и люто ненавидел Уицилопочтли, а потому запрещал приносить ему в жертву воинов, — правда, только воинов.

И в храмы понесли золото, а на алтарях появились девочки, еще не познавшие мужа, — как раз такие, каких особенно любил «Пернатый Змей», тысячами вывозивший их на Кубинские рудники и Ямайские плантации.

— Что делать? — в отчаянии спрашивал святых отцов Кортес. — А вдруг сюда Королевские аудиторы нагрянут?

— Лишь бы не аудиторы Ватикана… — хором ответили святые отцы и дружно перекрестились.

А едва зима пошла на убыль, и начались весенние дожди, приехали и те, и другие — сначала из Кастилии, а затем и из Ватикана.

* * *

Едва зима пошла на убыль, разведка донесла Куа-Утемоку, что прибыли четыре новые парусные пироги кастилан, и на сушу вышли двести солдат, восемьдесят Громовых Тапиров и очень много всяких грузов, назначения которых, ни они, ни Куа-Утемок так до конца и не поняли. Но главное, на пирогах определенно прибыли какое-то очень большие вожди, перед которыми пресмыкались все — от коменданта крепости до сопровождающих капитанов.

— Я посылаю к ним посольство, — сразу заявил новому Совету Куа-Утемок.

— Зачем?! — вытаращили глаза вожди. — Мы и так уже Малинче на веревке держим! Надо просто убить их всех! И все…

— Да, Малинче уже на привязи, — согласился Куа-Утемок, — но разве плохо держать оба конца веревки? А если он виноват перед этими вождями? Гляньте!

Он швырнул им зарисовки разведчиков.

— Видите? Они все дарят прибывшим золото! Где вы видели, чтобы мертвец отдал свое золото другому? А если это прибыл сам Карлос Пятый?

Но вожди тут же уперлись. Да, они понимали всю заманчивость предложения, но понимали и всю его опасность. Они едва отстояли те немногие права, что почти отобрал Мотекусома, но теперь, если Куа-Утемок сумеет договориться с Карлосом Пятым… у него будет слишком уж большой вес. Война их пугала куда как меньше.

— Ты, что — христианство задумал принять, — осадил Куа-Утемока Верховный судья. — Так и рвешься повстречаться…

— Мы тебя любим, Куа-Утемок, — поддержал судью новый Повелитель Дротиков, — но не пытайся превзойти своего дядю Мотекусому. Молод ты еще… А кастилан мы и так убьем — к тому все идет.