Великий мертвый
Шрифт:
— Ты хочешь драться с ними со всеми? — обомлел старый вождь. — Сразу?
— Именно, — подтвердил Кортес. — Так что пропускайте к нему всех, кто ни придет.
А когда в Мешико прошли все, кто хотел, Кортес понял, что уже победил. Потому что каждый день тысячи исполненных отваги индейцев съедали свою порцию маиса и выпивали свою порцию плохой соленой воды. А вырваться из этой клетки назад было уже невозможно: озером правили его бригантины, а на выходе с каждой прямой, как стрела, дамбы стояли пушки, сметающие каждого, кто
Никогда не воевавшие по таким правилам и с таким противником индейцы сами загнали себя туда, откуда нет, да, и не может быть выхода.
Когда Куа-Утемок вернулся в свои покои, на его тарелке лежала только одна маленькая рыбешка.
— Кушай, — ласково улыбнулась Пушинка. — Я сама ее для тебя поймала.
Куа-Утемок облизал сухие потрескавшиеся губы. Как только запасы еды во дворце кончились, он приказал поварам приготовить сидящих в клетках змей, орлов и ягуаров, а затем разрешил прислуге охотиться в своем огромном саду. Но у прислуги были семьи, родственники, дети родственников, и сад опустел недели за две — ни птиц на деревьях, ни рыбы в прудах.
А потом вся прислуга отпросилась воевать, и во всем огромном саду осталась лишь одна охотница и рыбачка — его жена.
— А ты сама кушала? — спросил он.
— Конечно, — рассмеялась Пушинка. — Я сегодня подстрелила из детского лука двух птиц… и вот — поймала то, что у тебя на тарелке.
Куа-Утемок вздохнул и аккуратно взял за хвостик маленькую декоративную рыбку. Бережно положил ее в рот, пожевал и понял, что проглотить не может.
— У меня не получается… — виновато улыбнулся он.
— Опять? — побледнела она.
Куа-Утемок сокрушенно мотнул головой.
— Если ты не сможешь есть, кто будет командовать нашим войском? Ты должен есть!
Куа-Утемок снова попробовал проглотить, и тут же начались рвотные позывы.
— У меня ничего не получается, — утирая выступившие слезы, пробормотал он.
— Давай сюда, — решительно приставила руку к его подбородку жена.
Куа-Утемок аккуратно вывалил языком пережеванную рыбешку, и улыбнулся. Он слабел день ото дня, но был счастлив, что боги сжалились над ним и наградили этой странной болезнью. Потому что каждый раз Пушинка жадно поедала все, а потом долго и тщательно, словно кошка, вылизывала узкую красивую ладонь.
А город тем временем голодал. Сначала жители съели всех ласточек, собак и ящериц. Затем собрали, выварили и съели всю кожу мелких, не более собаки ростом оленей, затем — лилии в дворовых прудах, а затем начали искать пауков и выщипывать еще не съеденную соседями траву…
Куа-Утемок нежно прижался к бархатной щечке Пушинки и вышел на балкон. Город — весь — был в дыму и огне, но держался. Каждую ночь сотни пирог выходили по каналам на рыбную ловлю и, отталкивая веслами плавающие трупы сородичей, закидывали сети. И каждую ночь возвращалась от силы каждая двадцатая
А потом наступил день, когда войска Малинче заняли окраины города. Мужчины обороняли каждый дом, каждую улицу и каждую площадь, но Малинче все гнал и гнал союзных индейцев перед собой, а когда те, своими телами прокладывали ему дорогу, приходило время мертвецов.
Первым делом они вытаскивали из домов обессилевших от голода женщин, и каждый разводил огонь, доставал свое личное клеймо и немедленно метил свою добычу, дабы никто не перепутал ее со своей. А потом чужаки забирались на немногие не разобранные плотниками крыши и терпеливо ждали, когда союзники отвоюют для них следующий двор и разберут свою долю добычи — мужчин. И снова забирали женщин и подростков.
И лишь когда они утыкались в очередной прорезавший город канал, воины Куа-Утемока получали передышку — до тех пор, пока помощники врага не разрушат ближние дома и не завалят канал битым кирпичом.
Сзади зашелестела тростниковая занавесь.
— Тлатоани!
— Что тебе надо? — повернулся Куа-Утемок.
Это был гвардеец-Ягуар.
— Пора, Тлатоани…
Куа-Утемок посмотрел в сторону пылающего храма близ базарной площади в Тлателолько и вздохнул. Сегодня мертвецы заняли и его. И это означало, что дворец пора покидать. Потому что завтра-послезавтра мертвецы будут и здесь.
— Пошли, Пушинка, — вернулся в комнату Куа-Утемок. — Будем перебираться в свайный городок.
— А рыбу там ловить можно? — сразу же вскинулась жена.
Куа-Утемок повернулся к гвардейцу-Ягуару и, возблагодарив богов за то, что никто уже давно не опускает перед ним глаз, незаметно подмигнул.
— Что скажешь, солдат… можно там ловить рыбу?
— Конечно, Тлатоани, — опустил глаза Ягуар. — Только там рыба и осталась.
Вместо отпущенных двух дней, падре Хуан Диас готовил отчет вторую неделю, а когда принес его ватиканцу, тот стремительно его пролистал и тут же сунул обратно.
— От вас ждут не дневниковых записей, а точного способа, — размеренно произнес ватиканец: — Как. Окрестить. Этот. Народ.
— Но не за один же год… — начал обороняться падре Диас.
Ватиканец поджал губы.
— У нас нет столько времени. Вы хоть представляете, что сейчас в Европе творится?
Падре Диас пожал плечами. Он уже не был в Европе несколько лет. И тогда ватиканец жестом пригласил присесть и внимательно заглянул ему в глаза.
— Рим окружен врагами со всех сторон. На севере франки. В Германии — Мартин Лютер. С юга — магометане. На востоке вообще черт знает, что!
— И что? — моргнул падре Диас.
Кроме неведомого Лютера, все остальное, сколько он помнил, было всегда.
Ватиканец сокрушенно покачал головой.
— Папе очень трудно. Очень…