Великий понедельник. Роман-искушение
Шрифт:
– Это ниранг, – перебил его Фаддей. – Он уже через неделю перестает быть просто мочой. А после сорока дней в погребе моча, смешанная с золой… Самое сильное средство из всех, которые мне известны, – вздохнул Фаддей и замолчал.
А Иуда прекрасно улыбнулся и ласково сказал:
– И огонь, который ты разжег, тоже не подействовал. Мальчик стал поносить тебя бранными словами. И не смущало его, что рядом стоит его отец, другие взрослые люди…
– Эти мерзкие книжники! – воскликнул Фаддей, но радостно и пылко. – Они и фарисеи всегда так появляются вокруг нас. Ты видел, откуда и когда они налетели? Я не заметил. Но когда оглянулся, они уже кружились и жужжали вокруг нас. И целую толпу привели за собой. И жалили нас взглядами и словами: вы, дескать, ни на что не способны, потому власти никто
– Это Он книжникам сказал? – осторожно спросил Иуда, едва приподняв брови, которые сразу же стали самой красивой чертой его благородного лица.
– А кому же еще? – удивился Фаддей.
– Нет, я так. Мне просто помнится, что Иисус сначала посмотрел на Андрея, который перевязывал себе руку, потом – на тебя… На меня он тоже посмотрел, – тут же поспешно и деликатно добавил Иуда. – Произнося эти слова, Иисус на всех нас смотрел с грустью и сожалением.
– С этого момента я помню, – вступил в разговор Филипп. – Мы вместе с Учителем спустились с горы и увидели, как Фома и Малый препираются с книжниками и с некоторыми из толпы, которая вас окружала. И тут Дионисий упал перед Учителем на колени и стал просить Его вылечить сына, потому что вы не смогли… «Если Ты можешь что-то!..» Я эту фразу запомнил. И Петр потом подтвердил, что Дионисий произнес ее. То есть он не до конца верил, что Учитель может изгнать беса из мальчика! Стало быть, это его, Дионисия, Учитель обвинил в неверии, а не вас и не книжников! И когда следом за тем Дионисий со слезами воскликнул: «Верую, Господи! Помоги моему неверию», – Учитель тут же изгнал беса из отрока.
– Иисус сначала произнес слова осуждения и уже потом стал разговаривать с отцом бесноватого, – твердо сказал Иуда. И рот его, мужественный, стал самым прекрасным на его лице.
– Не о том говорим! – в нетерпении воскликнул Фаддей, сверкая из сплошной бороды черными глазами. – Не для этого я вспомнил о ермонском бесноватом! «Тут же изгнал беса» – это неправильно, Филипп. Потому что изгнал Он демона с великим трудом. Сначала Он велел, чтобы к Нему привели мальчика. А зачем его было приводить, когда Спаситель стоял над ним? И как его можно было привести, когда ноги его были парализованы?.. Потом Он стал разговаривать с отцом и расспрашивать его о болезни сына. Следом за этим Он потребовал, чтобы Дионисий исповедовал свою веру в Него и Его силы… Истинно говорю вам: Учитель никогда так не поступал до этого. Он, словно воин, собирался с силами: осмотрел оружие, изучил противника, убедился в преданности и надежности своих солдат. И только тогда обратился к отроку и к бесу. И сперва сказал: «Я запрещаю тебе». Но мальчик остался лежать на земле, как будто никакого слова над ним произнесено не было. И тогда Спаситель громко и строго воззвал: «Дух немой и глухой!» А отрок вскочил и весь затрясся. «Я повелеваю тебе: выйди из него!» – велел Спаситель. И тогда мальчик, продолжая содрогаться, упал на землю и корчился, сотрясаясь и испуская пену. «Выйди из него и впредь никогда не входи!» – еще громче воскликнул Спаситель. И отрок дико закричал. Его словно подбросило над землей и снова брякнуло оземь. И он сделался как мертвый. И долго лежал без движения, так что заплакала какая-то женщина и кто-то вздохнул и сказал: «Ну вот, он умер». А отец мальчика, Дионисий, я помню, в ужасе смотрел на Спасителя. И только тогда Иисус улыбнулся, взял отрока за руку, поднял его, и тот встал… А ты говоришь: «Тут же изгнал беса». И Матфей говорит: «Тут же…» Меня Он действительно исцелил тотчас. А беса из сына Дионисия изгонял долго и трудно.
– А после, – продолжал Фаддей, – когда Дионисий, безумный от радости, пригласил нас в свой дом и мы вошли в него, помнишь, Филипп, ты спросил: «Почему мы не могли изгнать беса?» Помнишь, что Он ответил?
– Во-первых, – отвечал Филипп, все более раздражаясь, – мы не пошли к Дионисию и пойти не могли, потому что дом у него в Кесарии, а мы в Кесарию Филиппову
– Помнишь, что всем нам ответил Спаситель?! – не слушая, воскликнул Фаддей, продолжая глядеть на Филиппа. – Он сказал, что бесы и демоны такой силы изгоняются только молитвой и постом, а без этой долгой и старательной подготовки изгнать их никому невозможно.
– Про молитву и пост не помню. Может, и говорил, – сказал Филипп. – Но точно помню, что Учитель объяснил ваше поражение вашим неверием. Слишком уж возомнили себя специалистами по злым духам и их изгнанию. А о вере в Бога, в Красоту Его, Свет, за которым Учитель поднимался на гору и в котором, сияя, спустился к темным, слепым, бесноватым… – Филипп тяжко вздохнул и с досадой махнул рукой.
– Правильно! – восхищенно прошептал Фаддей. – Он для того и поднялся на гору, чтобы исполниться силой и с головой погрузиться затем в битву и брань с Врагом человечества и Князем мира сего.
Филипп еще раз вздохнул и больше не возразил Фаддею.
А Иуда спросил:
– Вы обратили внимание, что тогда же Иисус упомянул о каком-то предательстве?
Никто ему не ответил. Филипп только покачал головой. А Фаддей смотрел вдоль дороги, где недавно стояли два богомольца, вышедшие за ними из пальмовой рощи, и где теперь никого не было.
– Исчезли. Растворились, – тихо и радостно объявил Фаддей, Иуда Иаковлев, апостол Христов из города Хоразина.
Глава девятая
Последняя битва
Второй час третьей стражи
– Я эту фразу помню почти дословно, – вдруг отозвался Иуда. – Иисус сказал: «Запомните хорошенько и в уши себе вложите: Сын Человеческий будет предан в руки человеческие…»
Фаддей молчал, очень медленно поворачивая голову от Виффагии к Вифании. Взгляд его перемещался по пальмовым стволам, а лицо приближалось к луне и лунному свету.
– А ты, Филипп, обратил внимание? – спросил Иуда.
– Сын Божий – это Учитель, – сказал Филипп. – Но сыном человеческим может быть любой из нас. Не в смысле «Мессия», а в том смысле, что все мы – сыновья человека и человеческие сыны Бога. И все мы в руках человеческих, когда забываем о Боге. И будем преданы. Или уже преданы.
– Ты так это понял? – спросил Иуда.
– Скорее, я не понял, что именно Учитель хотел сказать. Но если рассуждать логически, вряд ли Он говорил о своем предательстве. Кто может предать Его, Сына Божьего, в руки человеческие, когда Он уже давно и сам предал себя в наши руки? Для этого Он родился. Для этого крестился в Иордане. Для этого призвал нас следовать за собой, даря нам любовь, отдавая свой свет, свои знания и мудрость.
Глядя на толстую пальму, которая росла шагах в десяти от дороги и за которой как-то особенно густо и плотно клубились лунные тени, Фаддей громко хмыкнул, потом хлопнул себя по бокам, а затем поднял палец и поводил им перед носом – сперва Филиппа, а потом Иуды.
– Предательства и казни уже начались! – радостно и торжественно объявил он.
Филипп вжал голову в плечи и обиженно заворочал глазами.
Иуда удивился, но на этот раз не поднял бровь, а изящно наклонил голову и утонченно прищурил глаз.
– Начались? Когда? – мягко спросил Иуда.
– Когда Спаситель исцелил меня и мой отец явился из Хоразина в Капернаум. И вместо того чтобы преклонить колена перед Иисусом и поблагодарить его за исцеление сына, которого сам когда-то заразил бешенством… Адское пламя сверкало в глазах его, ненависть, как слюна, сочилась у него изо рта!.. Нет, внешне он улыбался, источал благовония, лицемерил и лгал: «Как я рад за тебя, сын мой! Бог услышал мои молитвы и исцелил тебя!..» Но внутри этот раскрашенный гроб гремел тухлыми костями, и стук их кричал мне в уши: «Брось этого шарлатана, ступай за мной в Хоразин, во тьму и скверну фарисейскую…» Овод прилетел с севера, из пропасти адовой!.. И уже у Матфея, на пире, помните, другие слепни и оводы накинулись и зажужжали на нас: «Зачем вы едите и пьете с мытарями и грешниками?!.»