Великое былое. Воспоминания об Отечественной войне, по поводу её столетней годовщины. Народные карикатуры – картинки, вышедшие в Отечественную войну
Шрифт:
– Осмеливаюсь доложить вашему высокоблагородию.
– Что?
– Уж коли желательно вашему высокоблагородий задать пару басурману, так, кажись, можно бы было угостить его на славу нашей родной банькой.
Фигнер, всегда выслушиваший всех, зная коротко Смелова за умного молодца, сказал:
– Говори, Петруша, как лучше, по–твоему, задать пару?
– А вот как, ваше высокоблагородие: басурман стоит на луговине, спереди у него лес, позади речка. Вот бы вы приказали зажечь чащу, а ветер–то, кстати, в их сторону, раздул бы огонь; к тому же сушь стоит, так трава и мох вспыхнуть сразу. А пока от речки то зайдут наши молодцы, и когда француз всполошится, побежит, мы и нагрянем на него… ни один не убежит: кто свалится под нашими пиками,
Фигнер, улыбнувшись, перемолвил в нескольких словах по–французски с Столыпиным и, обратясь к Петру Смелову, сказал:
– Ладно, Петруша, выдумка твоя не дурна, попытать можно…
Преследование казаками отступающих французов. Художник А. Дезарно.
Удастся – меньше наших сгибнет, а может и не одного человека своего не потеряем. Теперь ты возьми с собой с полсотни налетов, а я с остальными зайду от речки. Как увижу в лесу огонь… ну, ну, уж это мое дело, а ты свое делай! Успешна будет твоя выдумка, надейся на меня, не останешься без награды… А теперь, которые мои со мною, марш!.. Проводники вперед!
– Братцы, собирай скорей валежник! – распорядился Петр, лишь только скрылись товарищи из виду.
Налеты бросились собирать сушняк, еловые шишки и валежник. Петр велел полукругом разложить кучи хворосту, и обсыпать сверху местами порохом, словно толченым перцем. Между тем Фигнер с своею сотнею обойдя французов, перешел через речку и расставил их по берегу, скрыв людей в кустах. На востоке стали белеть облака, предвестники зари. Смелов крикнул своим:
Ополченцы в 1812 году. Художник И. Архипов.
– Зажигай! – и перекрестился. Подложенные к горючему материалу фитили мигом вспыхнули, а за ними воспламенились и сложенные кучи хвороста.
Начался мгновенно страшный лесной пожар.
Подхватил буйный ветер горючий огонь целыми головнями, взвилось губительное пламя, охватило своим огненным кольцом хворост, перебросилось на сухие смолистые деревья сосновые, еловые, ильмовые, осиновые и понеслось по лесной чаще. Встрепенулся, зеленый бор, проснулись в лесу испуганный птицы и закружились бедные в жарком раскаленном воздухе, упадая обгорелыми вниз, повскакали с испугом с своих логовищ лесные дикие звери, почуяли беду и заметались в разные стороны.
Стоном застонало в дубраве, треск затрещал в ней. В иную бы пору крещеный человек затужил бы о великой беде, бросился бы, не жалея себя, отгонять ее, а теперь было не то: с какой–то злобной радостью глядели налеты на страшное свое дело, приговаривая:
– Вот, так лихо! Ну–ка, мусье француз, испытай–ка нашей бани… любуйся на красного всероссийского петуха, прокричит он тебе, треклятый, «кукареку»!..
Поднялась тревога. Полусонные, полуодетые вскакивали французы, хватаясь за оружие, не понимая в чем дело. Видно, впервые пришлось им видеть лесной пожар и быть охваченным им. Поднялись командиры, вахмистры, унтер–офицеры, квартирьеры, раздалась начальническая команда, но не произвела она того, что нужно было: глухи были уши испуганных солдат: совались они в разные стороны, сталкивались друг с другом, крича:
– К оружию! Где неприятель?
А страшный огненный враг был уже на носу: дохнуло гарью на поляну, пыхнули на нее густые, черные, как вороново крыло, облака дыму, сквозь которые грозно несся огонь, шарахнулись и во весь опор кинулись бежать животные, и тут только поняли французы, что они живьем жарятся в лесном пожаре.
Смятение, страх,
– Спасайся в воду… к реке!..
И пешие, и конные бросились к спасительной реке. Разбрызгались свежие струи ее и освежительной влагой обдали коня и всадника, полной грудью вздохнули они в себя воздух. Загорелась надежда на спасение. Вот уже и берег… всадники стали выбираться на него… Но, внезапно, чей–то грозно зловещий звук:
– Урра! Уррра!
И потом:
– Пли!.. Пощады не давай! Бей напропалую!
И грянули из кустарников ружейные выстрелы.
Настала чистая бойня. Били и стреляли наверняка. На мольбу и просьбу никто не обращал внимания; все до единого сложили они свои буйные головы.
Стоя на коне среди кучи перебитых врагов, трупов коих насчитывалось более 850, Фигнер подозвал к себе Петра Смелова и при всех во всеуслышание сказал:
– Спасибо, Смелов, за выдумку… Удружил! Я у самого светлейшего выхлопочу тебе хорошую награду, а теперь, ребята, приберите–ка этих незваных гостей, выройте им яму как можно поглубже, чтоб не заражали, да не сквернили русский воздух [7] .
Донской атаман Матвей Платов. Раскрашенная гравюра.
7
Из рассказов о народной войне 1812 г. В. Байдарова.
Не только мужики охотно шли против французов – мародеров и мелких их отрядов, часто жертвуя своею жизнью за милую Родину, но и бабы и дочери их не отставали от мужчин. Ни угрозы, ни самые расстрелы, не устрашали добровольцев. Каждый, напротив один перед другим, спешили чем–нибудь заявить о себе. И делалось это не для того, чтобы переда кем–то выслужиться, получить награду – для славы и почета. Нет, это делалось единственно по чувству, охватившему всех от мала до велика, от боярских теремов и дворянских усадеб до курной избы пастуха – постоять грудью до последней капли крови за Русь святую, за Веру православную, за Царя—Батюшку. Как пожертвования шли отовсюду на нужды государственный от богатых, так баба несла последнюю свою куделю, или кусок холста в общее казнохранилище. Так шли ополченцы. Тут мы видим бабушку Кузьминичну, да бабушку Спиридоновну, старостиху Василису с её дочерью, да тетушку Терентьевну.
Вот, на этой картинке представлена сцена, как бабушка Спиридоновна напала на двух французов–гвардейцев и как один, переодетый в женское платье, а у другого накинуто на плечи что–то вроде женской юбки. Она напала на них, отобрала ружья и гонит их в деревню, а дети помогают ей.
Особенною известностью прославилась в эту пору в ряду наших партизанок старостиха Василиса с её дочерью.
Однажды муж её староста повел в город партию пленных, забранных крестьянами. В его отсутствие поселяне поймали еще несколько французов и тотчас же привели к старостихе Василисе. Баба не хотела отвлекать взрослых от их занятий ловить мародеров, собрала небольшой конвой ребят и девушек и севши, на лошадь, пустилась, в виде конвойного, сама их отправить куда следует. Разезжая вокруг пленных она покрикивала: «Во фронт! Стройся! Марш!»