Великое Лихо
Шрифт:
Дом просыпался - скрипели под ногами родни половицы, хлопали двери, гремела посуда. С заднего двора до слуха Корча долетел стук топора - кто-то из внуков, не иначе как старший, Выёк, взялся за рубку дров на весь долгий летний день.
Дров надо много - и воды согреть, чтобы было чем гостям-путникам смыть дорожную грязь и пыль, и похлебку сварить в большом медном котле, а потом ещё подогревать её весь день, дабы путники всегда могли горячего похлебать. И мясо жарить надо, и взвары готовить, и камни греть, чтобы потом, ночью, грели они
Прислушиваясь к стуку топора, Корч улыбнулся - старается Выёк, не за страх, за совесть. Со временем добрый хозяин из него выйдет...
А вот отца Выйка, белоголового Стахна, своего старшего сына, Корч не уберег. Да и то сказать - не по силам никому это было. Слишком гордым, слишком своенравным рос сын. Все - попрек, все - не так, как отец, словно видел он в Корче не батю родного, а врага...
Стахн сгинул в Черном лесу много лет назад, и никто не знает, какая судьба его постигла - угодил ли он в полон к берам, и пожрали его эти осквернители людских законов, или нежить лесная полакомилась человеческой душой.
Когда не вернулся Стахн, сильно горевал Корч - любил он непокорного сына, любил больше двух других сыновей, жалел и злился на себя за то, что не смог найти слова нужного, чтобы вразумить кровиночку...
Корч тряхнул головой, отгоняя печальные мысли. Человеку долго печалится негоже - печаль, она не сама приходит, её рогатый злыдень-иг нагоняет, и чуть поддашься, тут же криворожие михи с махами придут, под руки толкать станут, глаза отводить от дел, мешать, злить и ярить. А когда взъяриться человек без дела, тут-то анчута-поганец душу его и приберет к себе, чтобы на блюде, сплетенном из полос задубевшей человечьей кожи преподнести своему хозяину - не благому богу, властителю Пекла Ныю...
Корч вдруг понял, что думает по-родски, впервые за последние годы. Словно сломалось что-то внутри, потянуло в родные (Родные? И не жил там почти...) места. И тут Корч услыхал коня - перестук копыт и мелодичный звон бубенчика...
В ворота, едва не зацепив приоткрытую створку, влетел мохнатый арский конь-арпак, взмыленный, в клочьях пены, весь, до гривы, забрызганный дорожной грязью.
"Раз грязь, стало быть, с Перевала, в долине-то высохло все давно!", привычно отметил Корч, спеша на встречу первому сегодняшнему гостю.
Всадник, молодой меднокожий ар в белой островерхой шапке с бронзовым бубенцом, соскочил на землю, и потянул наладившегося было напиться скакуна в сторону - после такой скачки конь остыть должен, и лишь потом - пить.
Корч уже тащил приехавшему охапку сухого сена - вытереть коня. Ар молча начал стирать с мохнатой груди, спины и крупа пот и грязь, и пока не закончил, не заговорил. Так было заведено у него на родине - сперва конь, а уж потом все остальное. Останешься без коня - уже и не ар ты, а так, уродень ходячая, то ли сасс-пескун из Махадума, то ли джав кривоногий...
Наконец, конь был вытерт и укрыт теплой оленей шкурой. Ар повернулся к Корчу, поклонился ему и произнес, четко выговаривая слова, и чуть длиннее, чем другие народы, протягивая "р":
– От Будора, из клана Молневого Огня, гонца властителя Ар-Зума Бодана, привет тебе и уважение, Хозяин Корч!
– От Корча, хозяина и хранителя Дома у Великого Хода, привет и уважение тебе, Будор!
– ответил Корч ритуальным приветствием аров: - Легка ли была твоя дорога? Не согласишься ли ты принять от меня угощение и помощь?
– Охотно!
– переходя на простой язык, улыбнулся ар: - Дорога была легка, только на перевале на меня напал снежный демон, и я потратил все свои стрелы, отгоняя его! Не разживусь ли я у тебя десятком-другим?
Ар кивнул на пустой колчан-сад, где одиноко болтался лук со спущенной тетивой.
– Прошу в Дом, Будор, гонец Бодана! И стрелы, и пищу, и отдых ты получишь, как того велит уклад гостеприимства!
– Корч чуть склонился перед гостем, пропуская его вперед, и не спеша пошел следом, кликнув по пути среднего сына, Груя - пусть коня накормит, напоит, копыта поглядит - не треснули ли...
В Доме, в большой горнице, под тяжелыми мореными балками, украшенными резьбой, усевшись за широченный дубовый стол, Будор достал из-за пояса широкий арский кинжал и как голодный волк, накинулся на принесенный ему Ваят олений окорок.
Пока гонец насыщался мясом, поспела похлебка, настоялся взвар, появились на столе глиняные мисы с лесной зеленью. Все это Будор умял в один миг, и лишь от ковша с хмельным медом отказался - он гонец, и туманить голову ему не можно.
Насытившись, Будор встал, поклонился столу - божьей ладони, Дому - на четыре угла, потом - хозяину, и лишь тогда спросил:
– Знаю я, Корч, что по законам нашим, которые ты чтишь, плату с гонца брать тебе невместно! Но я все же хочу отблагодарить тебя, о Хозяин, и посему говори положенные слова, а я отвечу тебе...
Корч приосанился, и поклонившись гостю, произнес:
– Спасибо тебе, Будор из клана Молниевого Огня, за то, что ты оказал мне честь, став гостем мои, за то, что отведал еды моей и питья, и хочу спросить - не пожелаешь ли ты одарить Хранителя Дома у Великого Хода, словом или делом?
Будор кивнул:
– Делом одарить тебя, Корч, не могу, ибо спешно прибыл сюда, и спешно удаляюсь из Дома твоего, но словом одарю, и слово мое будет тревожным! Знай же, что Великий Бодан, правитель аров, узнав от мудреца Веда о приближении страшной напасти из Звездной Бездны, послал меня по просьбе Веда в земли родов, к волхву Шыку, известному под прозванием Костяная Игла, дабы Шык немедля отправился в Ар-Зум. Это все, но от себя хочу добавить: черны вести мои, и готовься к плохому, Корч, идет что-то, чему нет названия, и это что-то угрожает не только арам или родам, или стране Ом, нет, угроза нависла над всеми странами Хода! Это все, более мне пока не ведомо!