Великое Лихо
Шрифт:
Путники просидели под дольменом почти весь день, пожевали вяленой козлятины, кое-как обсушились, Зугур даже попытался развести костер, но не нашел ни одной мало-мальски сухой щепочки, хотя заглядывал под камни и корни кустов, росших вокруг. Нет, вода успела вымочить все, и вымочить основательно...
Дождь и не думал прекращаться, а между тем вечерело, а вместе с темнотой пришел и пронизывающий холод. Луня бормотал заговоры против Лихи Раден - он был весь мокрый, особенно ноги и спина, и если сейчас прицепятся Радены - все, считай, не жилец. Неожиданно сквозь шелест дождя послышался голос.
– Э, что это?!
– вскочил было Зугур, вытягивая из ножен меч, но Шык, тоже вставший на ноги, молча усадил вагаса обратно и показал пальцем на губы - тихо, молчи! Волхв внимательно вслушивался в слова, которые, казалось, просизносил сам дождь, вслушивался и кивал, понимая и запоминая.
Ударила молния, гром загрохотал с такой мощью, что у Луни заложило уши, а когда все стихло, он вдруг понял, что призрачный голос исчез, умолк, сгинул. И тут заговорил волхв:
– Худо дело. Нежить этих камней, духи похороненных здесь людей, древних воителей и жрецов, запертые в дольменах, требуют жертву за то, что мы дерзнули нарушить их покой!
– К-какую ещё жертву?
– дрожа от холода и страха, спросил Луня.
– Они хотят душу одного из нас...
– угрюмо ответил Шык: - Но самое ужасное не это - я бы смог усмирить, усыпить, развеять на четыре ветра десяток древних духов, к тому же уже заклятых этими вот камнями. Все гораздо хуже... Эти поганцы грозят поведать о нас тому, кто недавно взывал ко всей нежити земной, разыскивая четверых путников. Двух родов, вагаса и этроса!
– Нас, то есть?
– удивился Зугур: - И кто ж это такой, разорви орлы его печень?
– А ты не догадываешься?
– Шык покачал головой: - Это тот, за кем мы и собрались охотится! Мы - за ним, а он - за нами! Вот так, други! Он ищет нас, а когда найдет... Боюсь, мощь его за прошедшее время возросла, или он действительно бог - возвать ко всем духам земли даже Веду не под силу, а арский маг могучее, чем я, в чарных делах...
– Надо уходить.
– твердо сказал Зугур: - Брать ноги в руки - и вперед. Тут больше нельзя оставаться - того и гляди, этот камень рухнет на голову. Или ты решил откупиться, волхв?
Шык резко шагнул к вагасу, схватил его за плечо, повернул и рявкнул в самое ухо:
– Ты верно ополоумел, Зугур из Зеленого коша? Я не плачу душами друзей за право жить самому! Запомни это!
И добавил уже более спокойно:
– А уходить действительно пора, и чем скорее...
Договорить он не успел - ледяное шипение раздалось со всех сторон, в лица людей пахнуло склепным холодом, и серые, прозрачные тени поплыли вокруг дольмена, прошиваемые насквозь струями дождя.
– Сгиньте, отродья!
– закричал, неожиданно для самого себя, Луня, вскинул руки и напрягся, стараясь отогнать пугающих призраков. Неожиданно он почувствовал, как с кончиков его пальцев начинает течь, струится, бить что-то теплое, горячее, обжигающее, невыносимо жаркое...
– Тряхни!
– услышал сквозь звон в ушах Луня голос Шыка: - Руками тряхни, чучело! Сожжешь сам себя!
Луня, уже крича от боли, тряхнул кистями рук - и тут же с пальцев его сорвались и ударили в пляшущие серые тени, в мокрые камни и просто в дождь странные огненные шарики, похожие на шаровые молоньи, что Пер пускает в неугодных ему людей.
– Слава Влесу, у тебя получилось!
– обрадовано вскричал Шык, вытаскивая Луню из-под дольмена под дождь, к остальным: - Но где ты научился, Лунька? Я что, во сне говорил тебе это заклятие?
– К-какое з-заклятие?!
– дрожа теперь уже от пережитого, промямлил Луня: - Я п-просто х-хотел... чтобы эт-ти, с-серые... сгинули...
Шык недоуменно посмотрел на ученика, потом недоумение сменилось удивлением - и даже страхом, как показалось Луне.
– Пошли отсюда!
– сказал наконец волхв и повел спутников сквозь лабиринт скал прочь от моря и мокрых, зловещих дольменов, окруженных призрачными хороводами навеки прикованных к камням серых теней...
* * *
Дождь шел всю ночь, и весь следующий день. Лишь к вечеру небо прояснилось, зато с севера подул по зимнему холодный ветер, и на камнях образовалась ледяная корочка.
– Видать, и тут зима бывает!
– прошипел Зугур, кутаясь в мокрые, остро воняющие козлятиной шкуры, когда путники решили выбраться из сооруженного вчера на скорую руку кривоватого шалаша у подножия одной из скал и вернуться к лодье.
Не одному Зугуру приходилось туго - все сильно промокли и замерзли. Фарн шмыгал носом и кашлял, Шык еле волочил ноги, а Луня чувствовал, что Тряса все таки прицепилась к нему.
Оскальзываясь на обледеневших камнях, спотыкаясь, кашляя и сморкаясь на ходу, путники выбрались на морской берег. В темнеющем небе на востоке уже зажглись первые звездочки, серые волны с шумом накатывались на камни, уныло свистел в прибрежной заледеневшей траве северный студеный ветер. "Вот тебе и Южной море!", - с тоской подумал Луня, вместе с остальными подходя к стоящей меж камней Родомысли.
Лодья была совершенно невредима, но когда люди подошли вплотную, то каждый невольно и изумленно вскрикнул! Просмоленные борта не пропускали воду, и Родомысль стояла, до самого краешка залитая дождевой водой, словно громадная деревянная чаша, чаша, из которой лишь лихам пить впору.
Луня заглянул в прозрачную, отстоявшуюся воду, увидел свое отражение. Вот он, значит, теперь какой - чумазый, с пробивающимся над верхней губой пушком, лохматый, волосья мало что не до плеч, на щеке царапина, а глаза... Глаза на птичьи похожи, живет в них усталость - это в его-то невеликие лета!
Луня отошел от лодьи, сел на камень, стал смотреть на звезды. После вдруг получившегося у него вчера огневого чародейства Луня неожиданно понял - все, веселуха в его жизни кончилась, видать, и учеба его у Шыка к концу близиться. Начинается самостоятельная жизнь, и жизнь эта обещает быть горькой!
Зугур с Фарном тем временем, поудивлявшись дождевому чуду, решили пополнить запасы пресной воды, благо, ходить за ней никуда не надо. Шык бродил окрест, смотрел на море, на дальние западные скалы, что быстро темнели в надвигающемся мраке, что-то бормотал, но к Луне не подходил понимал, что ученику сейчас надо в самом себе разобраться, душу взбаламученную успокоить.