Великое плавание
Шрифт:
Пока я прикрепляю один конец, другой ветром вырывает у меня из рук, и вот несколько минут я не могу двинуться, весь захлестнутый флагом и спеленатый по рукам и ногам, как ребенок.
Я держусь одной рукой, а ноги мои все время соскальзывают вниз по гладкому железу шпиля.
Хорошо бы, чтобы этот внезапно поднявшийся ветер не утихал несколько дней, до нашего отплытия, которое господин отложил еще на неделю.
Я прикрепляю и заматываю веревкой концы флага, а он гордо полощет в небе, развевая по ветру замки и львы короны Соединенного королевства. Теперь, справившись
Я вижу наш зеленый остров, во многих местах пересеченный светлыми дорожками рек. Вот на юге, как голубое яичко в гнездышке, лежит крошечное озеро. За холмом сияет залив Покоя. Где-то здесь в зарослях на берегу должна быть хижина моего друга, но ее невозможно разглядеть на таком расстоянии. А на восток, на запад, на север и юг от острова простирается величественная гладь океана.
Вдруг сердце мое так сильно толкается в груди, что я чуть не съезжаю вниз. Далеко на западе я различаю на горизонте белую точку, это несомненно парус.
– Гей, гей, – кричу я стоящим внизу матросам, – кто хочет полюбоваться на капитана Пинсона, полезайте ко мне наверх!
Несколько голосов откликается снизу, а Хуан Роса, бросив работу, хочет подняться на башню. Вдруг все умолкают, а на плацу перед крепостью появляется фигура адмирала.
– Ступай сюда, вниз! – кричит он мне.
И не успевает он обойти крепость, как я, съехав вниз по шпилю и перепрыгивая с камня на камень, останавливаюсь перед ним.
– Что ты заметил в океане? – спрашивает господин, отводя меня в сторону.
Узнав, что я увидел в море парус, адмирал немедленно отдает распоряжение готовиться к отплытию.
– Это несомненно «Пинта», плывущая обратно в Кастилию, и я не хочу, чтобы бунтовщики достигли родины раньше нас, – говорит он в беспокойстве.
После длинной и просторной «Санта-Марии» мне все кажется странным на маленькой беспалубной «Нинье». И, хотя в форте мы оставляем, считая и Орниччо, двадцать человек, наш кораблик мне кажется сильно перегруженным.
Не я один так думаю. Вот синьор Хуан де ла Коса с опаской бродит по палубе, щупает обшивку и качает головой. Может быть, именно это и приводит к тому, что к вечеру этого дня еще двадцать человек изъявляют желание остаться на острове. Среди них: синьор Родриго де Эсковеда, которого адмирал оставляет своим уполномоченным на острове, синьор Диего де Аррана – командир форта, ирландец Ларкинс и многие другие.
Таллерте Лайэс, обуреваемый страстью к приключениям, тоже решил остаться на Эспаньоле, но господин отклонил его просьбу.
– Вы славный и опытный моряк, – сказал он, – и принесете больше пользы на корабле, чем на суше. Обещаю взять вас в следующее плавание наше, которое состоится не позже, чем через четыре месяца.
Хуан Яньес Крот также изъявил желание поселиться на Эспаньоле. Я думаю, что его соблазнили слухи о золоте, принесенные матросами, ходившими в разведку к устьям рек. Я рад, что мне не придется встречаться с ним, видеть его отвратительную физиономию во время обратного плавания.
Адмирал оставляет в распоряжении гарнизона уцелевший баркас с «Санта-Марии», а также большое количество муки и вина с расчетом, чтобы продуктов хватило на целый год. Гуаканагари со свойственной ему щедростью предоставил в распоряжение белых людей обильные запасы своего племени.
Среди жителей форта имеются лекари, инженеры, знатоки горного дела, кузнецы, плотники, конопатчики и портные. Мне думается, что оставляемая нами горсточка людей ни в чем не будет терпеть недостатка.
Вместо оставшихся мы имеем теперь возможность взять в Испанию десятерых индейцев, которых адмирал горит желанием показать государям.
Наконец наступает торжественный момент отплытия. Вероятно, в жизни мне не придется столько целоваться, как в эту пятницу, 4 января 1493 года.
Я перехожу из объятий в объятия.
– До свиданья, Хайме Ронес, – говорю я, целуясь с марано, оказывавшим мне так часто различные услуги в пути.
А вот галисиец Эскавельо, которому нечего терять на его далекой нищей родине.
– До свиданья, добрый Эскавельо, – шепчу я, чувствуя, что слезы навертываются у меня на глаза.
А это что? Яньес Крот протягивает мне руки для объятия! Ну что ж, теперь не время сводить счеты.
– До свиданья, Хуан, – говорю я. – Надеюсь, что к моему возвращению ты намоешь не один фунт золота.
И каждую минуту, бросая взгляд в сторону залива Покоя, я мысленно повторяю про себя: «Прощай, мой милый и великодушный друг и брат Орниччо, все мои помыслы будут устремлены к тому, чтобы поскорее вернуться сюда за тобой!»
Боясь гнева адмирала, синьор Марио решительно запретил мне еще раз побывать у моего друга.
Наконец музыканты играют торжественную мелодию. Отплывающие на палубе и остающиеся на берегу становятся на колени, адмирал произносит молитву. Индейцы, провожающие нас, с любопытством смотрят на серебряный крест, поднятый над толпой.
Адмирал распоряжается отдать концы.
Неожиданно нас приветствуют прощальным салютом из пушки, перевезенной в форте «Санта-Марии». И, сопровождаемая различными пожеланиями и благословениями, «Нинья» медленно отдаляется от берега.
Мы огибаем мыс. На скале, возвышающейся над поло-гими берегами, все вдруг различают человеческую фигуру и строят предположения, кто бы это мог быть. Я молчу, но твердо знаю, что это мой милый Орниччо, узнав о нашем отплытии, отправился на мыс послать нам последний привет.
Плывущие с нами дикари, к моему изумлению, совсем не боятся предстоящего им путешествия. Они, как дети, радуются каждой новинке. А какое удовольствие им доставляет момент, когда над голыми мачтами вдруг вспархивает стая парусов! Еще больше им нравится, когда они сами тянут веревки и где-то там, наверху, паруса складываются длинными жгутами.
На третий день плавания часовой объявляет, что справа от нас в море виден парус.
Капитан «Ниньи» синьор Висенте Пинсон, взволнованный, обращается к адмиралу за разрешением переменить курс, чтобы встретиться с «Пинтой». И через четыре часа мы уже ясно различаем высокие мачты и резные борта нашего быстроходного судна.