Великое зло
Шрифт:
– Он уехал домой.
– А когда вернется? Мне нужно с ним поговорить. О том, что случилось. Я не понимаю, только он сможет мне помочь.
– Он уехал насовсем и больше сюда не вернется.
Жас все приставала к Малахаю, как можно написать Тео и поблагодарить его за спасение. Она все-таки вспомнила, что он прыгнул за ней следом, вытащил из воды и наполовину приволок, наполовину принес в клинику. Но Малахай твердо сказал – нет, не время. Тео без того сейчас непросто.
– В каком смысле непросто? – не поняла она.
– Это врачебная тайна, Жас. Я не могу обсуждать с тобою другого пациента.
– Он не «другой
Она никогда не плакала.
Жас пробыла на острове уже несколько дней, но ей все еще не представился случай поговорить с Тео о том его последнем дне в Бликсер Рат. Однако разговор был нужен прежде всего ей самой.
Они шли вдоль берега, и она призналась:
– После твоего отъезда из клиники я чувствовала себя осиротевшей.
– Прости. Они заставили меня уехать. Я страшно за тебя беспокоился. Я писал.
Она кивнула.
– Мне не показали ни одного письма.
Он взял ее за руку. Чтобы не споткнулась на каменной извилистой тропинке или в знак дружбы? Или чего-то большего? Как ни странно, связь, которая установилась между ними много лет назад, не порвалась, Жас ощущала это совершенно ясно. Крепкая упругая нить, что тянулась между ними все эти годы. На минуту ей вспомнился Гриффин. Ведь их связь тоже была прочной и долгой. Была. Больше не будет. В самом низу живота поселилась тянущая пустота. Жас вспомнила грозу и содрогнулась. Ребенок был зачат в любви. Он заслужил хотя бы того, чтобы о нем горевали… Но отдать всю себя скорби она была не готова. Пока нет.
Они почти забрались на вершину, когда один из камней под ногами у Жас зашатался. Она потеряла равновесие, Тео ее подхватил.
Жас выпрямилась, но сердце колотилось, как бешеное. Тео все еще держал ее руку.
– Мы почти пришли.
Океан остался справа. Сейчас они находились на высоте чуть больше метра. Бояться нечего. Она подняла взгляд. Еще пара шагов – и все.
Он заметил, что ей не по себе.
– Здесь не очень высоко. А внизу – песок. На этот раз точно ничего не случится, обещаю.
Он помнил.
– Тео, когда мы были в Бликсер Рат…
Внезапно Жас поняла: она не так уж хочет знать, что случилось в тот день.
– Да?
– Я знаю, я просто поскользнулась. Несчастный случай. Поскользнулась на камнях и свалилась в озеро. Но почему ты уехал так внезапно?
– Суеверие.
– Не понимаю.
– Даже в клинике, в этом оплоте свободомыслия, даже там боялись того, что не могли понять. А нас они не понимали.
– А что там можно было не понимать?
Они поднялись на вершину. Тео сел на камень и болтал ногами над краем обрыва. Действительно, невысоко. Жас присела рядом. Линия берега извивалась, создавая заливчики и маленькие бухты. Вокруг царило запустение и одиночество. Время будто остановилось.
– Мы с братом вечно цапались, – сказал Тео. – Я на год старше, а он сильнее и выше. Я все время пытался взять верх. Ни разу так и не получилось. Но всякий раз я впадал в особое состояние. На несколько часов. Своего рода раздвоение – так они говорили.
– Они?
– Ну да. Те они, которые так и не смогли мне помочь.
Вспомнив старое прозвище, Жас улыбнулась. Тео вернул ей улыбку. Осторожно спросил:
– Ты совсем не помнишь, что произошло?
– Очень мало. Мы выложили круг из камней – как на твоих рисунках. Сидели внутри и медитировали. А потом ты дал мне какой-то наркотик. Грибы?
Он кивнул:
– Не очень-то разумно с моей стороны… Да, грибы.
Она перечислила ему все, что помнила о подъеме в гору и о падении.
– Я очнулась в лазарете и обнаружила, что ты уехал. Почему?
– Меня выставили, Жас. Формально – за грубое нарушение распорядка. Последней каплей оказались те самые грибы и то, что я угостил ими тебя. Но я считаю, настоящая причина в другом: они полагали, что я тебя столкнул.
– Какая ерунда! Я сама прыгнула… правда, не могу понять, с какой стати.
Она прикрыла глаза, воскрешая в памяти тот день.
– Не знаю почему, но сама. Почему меня-то не спросили?
Тео пожал плечами.
– Но почему они вообще решили, что ты меня столкнул?!
– Я был трудным подростком. Своевольным, угрюмым. Ни с кем не ладил. А брат – прямая противоположность. Золотой ребенок с миллионом друзей. В школе все отлично, в спорте – сплошные награды. Послушный. Правильный. У него не было никаких причин для ревности, но он ревновал. Вечно насмехался надо мною и лез в драку. А я, как все мальчишки, презирал ябед и не хотел жаловаться родителям. Я просто хотел его победить. Но не мог. Что бы ни делал. Ни разу. Когда мы были маленькими и он нападал, мне обычно удавалось защититься. Но однажды драка закончилась плохо. Я попытался его оттолкнуть – просто не позволить ему меня ударить. Он споткнулся, упал и расшиб лицо о ножку стола. Удар был ужасный, и Эш почти потерял зрение на один глаз. После этого я впал в непонятное оцепенение. Месяцами молчал, перестал есть. Все считали, что это психоз и я хочу уморить себя голодом. Позвали миллион докторов, пичкали меня немыслимым количеством таблеток. Я честно их глотал, а однажды попытался съесть сразу горсть. Меня еле откачали, а потом отправили в Бликсер.
– А потом, когда ты вернулся? Что было?
– Отец пришел в ярость и отправил меня в закрытую школу.
Жас вздрогнула. Все-таки это ее вина.
– А там? Как тебе там жилось?
– Кошмарно, – сказал он и встал. – И скучно.
Тео протянул руку и помог ей подняться. А потом так и не выпустил ее ладонь из своей. Она испытала непонятную неловкость. Тео показал в сторону каменного откоса.
– Нам туда.
Солнце вырвалось из-за туч, и свет разлился по поверхности моря, окрашивая ее желтым, – как на полотнах импрессионистов.
– Как на пейзажах Клода Моне, – сказала Жас.
Однажды мама взяла ее с собой на выставку его работ. Какой это был музей – Мармоттан или Оранжери? Последний раз она побывала там прошедшей весной, вместе с братом.
Наверное, после Джерси она поедет в Париж и проведет неделю с Робби. Он поможет ей разобраться во всем, разделить прошлое и настоящее. А после придет черед подумать о будущем.
Тео выпустил ее руку и спрыгнул вниз. Чуть меньше метра. Позвал:
– Давай, Жас. Я поймаю.