Великокняжеский вояж
Шрифт:
И вот сейчас, так и не переговорив с Петром Федоровичем, пережив довольно вялый скандал, связанный с побегом одной из фрейлин Марии Алексеевны с прибившимся к поезду французом, он усаживался в карету, чтобы отправляться в им же основанный Екатеринбург. Скандал был единственным развлечением откровенно скучающей знати, но, так как фрейлина была молодой вдовой, к тому же не отличающейся ни знатностью, ни богатством, то в течении суток сбежавшей парочке перемыли кости, да на этом и все.
Больший ажиотаж у дам вызвало внезапное появление Марии Алексеевны. По определенным причинам она не должна была, вроде бы, появляться, но вышла, и даже приняла участие в обсуждении скандала, и сыграла пару партий за карточным столом. После этого ее окружили дамы, и они, шепчась и хихикая,
— И все же я не понимаю, зачем я еду с великокняжеским поездом? — устроившись на подушках кареты, которая по комфортабельности на порядок превышала ту, в которой он сюда приехал, спросил Татищев у устроившегося напротив него Воронцова.
— Как я понял, Петр Федорович устал во всем разбираться, буквально гоняясь за ответственными лицами, а ты, Василий Никитич, все-таки не самый последний человек на Урале, поэтому-то ты едешь с нами, чтобы все показать, про все рассказать, указать на нужных людей, ну и заодно проверить, как исполняются твои наставления, данные перед отъездом.
— Я и тут человек не пришлый, — Татищев пожал плечами, намекая, что в Уфе все его знания никак не понадобились Великому князю.
— Василий Никитич, — протянул Воронцов, — я же не приближенная к Петру Федоровичу особа, мне подобные вопросы задавать бессмысленно. Я же точно все равно не знаю, а быть как бабка-угадка, ну это... сам понимаешь. Ежели тебя действительно интересует, почему Петр Федорович тебя вот так резко с собой забирает, то о том у Штелина спроси, хотя нет, Штелин вряд ли в курсе, — добавил он, ненадолго замолчав. — Лучше у Криббе или Олсуфьева. С последним Великий князь редко что обсуждает, но, как секретарь он же готовит бумаги различные, так что обязан знать.
— Олсуфьев не скажет, — поморщившись, ответил Татищев. Сразу же стало понятно, что он пытался уже подойти к решению своей проблемы именно с этой стороны и потерпел неудачу. — А с Криббе я не знаком настолько, чтобы по-дружески спросить совета. Петьку же Румянцева, похоже, в подобный расклад не посвящали.
— Про Петьку я бы не был уверен, — хмыкнул Воронцов. — Этот шалопут где-то выучился глаза как у совы делать и рожу удивленную. На самом же деле он во многие дела Петра Федоровича посвящен. У Великого князя вообще не так чтобы много людей во внутреннем круге, по-моему, даже Мария Алексеевна в него не очень-то и входит. Нет, его высочество относится к жене с нежностью и всем возможным почтением, но страсти, такой, чтобы круги перед глазами, я не слишком-то замечаю. Не знаю, возможно, я просто слеп. Никто же не знает, что у них в опочивальне творится. Но на людях великокняжеская чета ведет себя довольно сдержано, — Воронцов замолчал, а затем, покосившись на Татищева, словно неохотно добавил. — Я бы сказал, что Петр Федорович просто сам по себе очень сдержан, вот только однажды я стал невольным свидетелем его ссоры с прусской принцессой Луизой Ульрикой. Смысла ссоры я не понял, они говорили, точнее, кричали так, что слуги попрятались, на немецком, да еще и слова глотали, но... как бы помягче сказать, вот там была страсть. Глаза у обоих горели, щеки раскраснелись, и было не слишком понятно, они сейчас до смертоубийства дойдут, или же... — Воронцов хмыкнул и удержал готовую сорваться с языка пошлость. — Только такие страсти плохо на государство влияют, и, надо отдать его высочеству должное, он сделал в свое время правильный выбор, а Луизу отослав подальше от себя, выдав замуж за своего двоюродного дядьку.
— Я такие тонкости не знал, — покачал головой Татищев.
— О них мало кто был в курсе, такие вещи обычно не выносят из избы. Только несколько случайных свидетелей. Хоть Федотов и весьма грамотно перекрыл тот коридор, где их высочества изволили выяснить отношения, но крики-то
Он замолчал, а карета в это время выехала за пределы городских стен. Где-то неподалеку были слышны окрики возниц, да всадников, среди которых находился и сам Великий князь, предпочитающий путешествовать пока именно верхом.
Татищев честно пытался вспомнить все нюансы своей службы на Урале, но вспоминалось плохо, постоянно всплывали в памяти лишь страшные вещи, которые они делали, которые обязаны были делать, говорил он себе, успокаивая совесть так не вовремя напомнившую о себе. Не заметно для самого себя, Василий Никитич задремал, а потом и вовсе провалился в сон, в котором не было ни сновидений, ни каких-либо душевных волнений.
***
С утра перед выездом я зашел к Машке. В дни своих женских недомоганий она категорически не пускала меня к себе. Я честно не понимал такого подхода, можно же просто лежать рядом обнявшись, получая таким образом свою долю умиротворения и успокоения. Но с ее стороны это был какой-то пунктик, к которому я решил относится с определенной долей понимания. Хотя именно сейчас, когда у нее что-то явно получилось в плане этих женских штучек, можно было бы и пересмотреть свой нелепый запрет, ан нет, все оставалось в силе.
Машка сидела перед зеркалом, расчесывала волосы, и явно хандрила.
— Что с тобой? — я слегка сжал ее плечо, встав за спиной. — Тебе больно? Я могу тебе чем-то помочь?
— Да, черт тебя подери, — она скинула мою руку и резко развернулась, глядя на меня снизу-вверх горящими темными глазами, которые в этот момент молнии метали. — Ты можешь отлично мне помочь, если уже наконец избавишь от этой наглядной демонстрации моей женской несостоятельности! — нет, я понимаю, ПМС и все такое, но не тяжелыми же щетками швыряться?
Я умудрился увернуться от летящего в меня предмета, а вот за каким-то хреном сунувшийся в приоткрытую дверь Олсуфьев, нет. Щетка попала ему прямиком в лоб, он на секунду свел взгляд к переносице и исчез из дверного проема. Вот что меня несказанно бесит в этом времени — это бесцеремонность, с которой к тебе в спальню, даже, если ты сейчас очень занят, трудясь над наследником, может завалиться кто угодно из твоего так называемого внутреннего круга, а про простых слуг, да, проверенных и перепроверенных и абсолютно преданных, лучше вообще промолчать. Вот так и Олсуфьев. Вот зачем он заглянул в спальню Великой княгини? Ну и что, что я дверь плотно не закрыл. Думал, что быстренько поздороваюсь, да скажу, что скоро выезжаем, а тут вон как получилось. Но это не повод, чтобы врываться! С другой стороны, я понимаю, что им этого сделать не запретишь, чтобы не остаться однажды со своим предполагаемым убийцей наедине, но... Короче, я сам запутался, да и Машка зверем смотрит, а я не знаю, как ее успокоить.
— О какой несостоятельности ты говоришь? — близко я больше не подходил, отмечая, что на столике перед ней стоит еще много неупакованных и весьма тяжелых предметов. Хорошо еще, что пистолета среди них не было.
— Ребенок, Петр. Мы столько времени уже делим постель, но у меня нет даже намека на то, что в скором времени может родится наследник! Что со мной не так? Я бесплодна?
— Почему ты о себе так плохо думаешь? — пробормотал я, лихорадочно соображая, что говорить. Никогда не думал, что мое бережное отношение к ее здоровью может дать такие вот проблемы.