Великокняжеский вояж
Шрифт:
— Что ему тут надо-то? — процедил Турок, глядя мимо Федотова. — И ведь он винит Петра в том, что не оказался на сладком месте, практически у подножия трона. Его и Гюнтера. Словно его собственной вины тут нет, и это не он вздумал руку поднять на наследника Российского престола.
— Да что ты? — тихо ахнул Федотов. — Так ведь когда Петр Федорович только приехал, то весил как среднеупитанная кошка, не больше.
— И сдается мне, что тот же Бергхольц был одной из причин этого. Сейчас-то Велики князь очень даже хорошо выглядит, вон придворные шлюхи уже начали заглядываться. Особенно сейчас, когда он с Марией Алексеевной в ссоре. Ты, случайно не знаешь, что между ними произошло?
— Случайно знаю, — Федотов хмыкнул. Он как
— Ну сам подумай, не просто же так эта скотина в Уфу пожаловала. Что ему там делать-то? хозяин постоялого двора сказал, что он ни с кем не встречался и ни с кем особо не общался. Смотрел на всех, словно они — мусор под ногами, а ведь там, кроме Шаимова еще и представители малого и среднего жуза появлялись. Его высочество даже хотел встретиться с ними, но передумал, сказал, что пускай сначала собственные противоречия решат, а уж потом разговоры разговаривать будем.
Они отошли от кареты, а мальчишки, сидящие внутри переглянулись и зашептались.
— Этот Бергхольц худое дело задумал, может и жизни хочет Петра Федоровича лишить, — зашептал Саша, а Юлай, нахмурившись, смотрел в сторону двери, за которой голоса уже едва различались. Подумав, он пришел к выводу, что не хочет, чтобы молодого князя убивали. Как Шаимов ему сказал, когда чуть ли не насильно в великокняжеский поезд определял, он должен смотреть во все глаза и учиться у Великого князя, потому что он дело башкирам предложил. Предложил просто так, чтобы закончить эту бесконечную резню, уносящую так много жизней с обоих сторон, тогда как каждая из этих жизней может пригодиться. А ведь мог просто выгнать их всех с исконных земель. И теперь только от здоровья и благополучия Петра зависело, смогут ли башкиры свой шанс не упустить, или так и будут за каждую пядь земли биться. Осталось только самих башкир убедить, вздыхал, когда это говорил, Шаимов. И вот теперь кто-то хочет у них этот шанс отнять.
— Я знаю, как этот немец выглядит, — тщательно выговаривая непривычные русские слова прошептал Юлай, отметив, что у его нового друга глаза загорелись. — Я смогу его узнать, если увижу.
— Тогда надо ухо востро держать, а ежели увидим этого немчуру, то проследим, и ежели узнаем, что худое он точно задумал, то сумеем предупредить Петра Федоровича... — Юлай не успел ответить, потому что дверь в карету открылась и внутрь легко запрыгнул Турок.
— О чем шепчитесь? Явно что-то замышляете, по глазам вижу, — он усмехнулся, глядя как покраснели пацаны, которые точно какое-то баловство замышляли. Карета тронулась, а он, прищурившись, смотрел на них. Он уже давно понял, что любое знание может пригодиться в любой момент, поэтому решил со скуки чему-нибудь полезному научить мальчишек, за которыми Петр попросил его присмотреть. — А давайте я вас в карты научу играть? Ну и парочку невинных фокусов покажу, не без этого. — У мальчишек загорелись глаза, даже у башкира, который изо всех сил пытался показать, какой он уже взрослый, но мальчишка есть мальчишка, и, когда Турок достал колоду, жадно и с явным восхищением уставился на карты, замелькавшие в опытных руках профессионального шулера.
***
Мы с Машкой не разговариваем. Наша ссора, похоже, вышла из-под контроля, потому что уже весь поезд был в курсе, что сплю я в гордом одиночестве. Дошло до того, что парочка особо разбитных дам весьма искусно пытались меня соблазнить, когда в каком-то городке, я уж и не помню, где именно, мы играли в карты. Оказывается, когда сидишь за игральным столом открываются такие виды... Уф, я от одного воспоминания вспотел. Проведя пальцем по шее и расстегнув
Лопухин прокричал недолгий привал, из серии девочки направо, мальчики налево, и я решительно соскочил с лошади, кивком головы подозвав одного из гвардейцев, передавая ему поводья. Справив то, для чего и был организован привал, я решительно направился в сторону кареты, куда уже усаживалась Гертруда.
— Вон, — коротко приказал я умудрившейся поклониться прямо в карете горничной, и, когда ту как ветром сдуло, заскочил внутрь. Сопровождающий меня гвардеец тут же захлопнул за мной дверцу. Я посмотрел на нахмурившуюся Машку. — Ну, так и будем молчать или все-таки попытаемся объясниться?
— Что я должна объяснять, если итак все понятно? — равнодушно проговорила она. Карету качнуло и она покатилась по дороге, а я поморщился. Ненавижу эти трясучие гробы на колесах. Где мой комфортный японский внедорожник с кондиционером, магнитолой и ортопедическим креслом с подогревом и массажем?
— Я заботился прежде всего о твоем здоровье, — процедил я сквозь зубы.
— Ты должен был спросить у меня, или, хотя бы поставить меня в известность, — парировала Машка, но в ее голосе появились шипящие нотки, что могла меня только порадовать, ведь в последнее время она говорила холодным, равнодушным тоном, от которого мне хотелось кого-нибудь пристрелить.
— Ну прости, что не поставил тебя в известность, — я развел руками. — Я действительно думал, что поступаю, как лучше.
— Лучше для кого? — понимая, что хоть за стоящим грохотом колес и топотом копыт нас никто не услышит, мы с женой все равно предпочитали орать друг на друга шепотом. И так привлекли своими проблемами кучу совершенно ненужного внимания. — Я так понимаю, что лучше для тебя, потому что обо мне ты думал в последнюю очередь, ведь в этом случае мы бы с тобой все обсудили и приняли общее решение!
— Хватит. Я извинился. Хочешь, на колени сейчас встану, просто прекращай меня игнорировать и ненавидеть, — прошипел я, чувствуя, что скоро взорвусь. Почему-то я понятия не имел, что Машка может быть настолько упряма. Это было удивительным открытием, и, положа руку на сердце, вовсе не плохим. Ведь, надо признаться самому себе, я получал удовольствие от моих вечных пикировок с Луизой. Вот и сейчас, когда она, прищурившись, окинула меня презрительным взглядом, кровь быстрее побежала по жилам, в большей степени устремляясь к одному органу. Все-таки я извращенец.
— Прекрати надо мной издеваться и ерничать, — она уже шипела как рассерженная кошка. — Ты просишь прощение так, словно это я во всем виновата. Тебе не кажется, что это уже слишком?
— Слишком? Слишком то, что ты выставляешь меня на посмешище. Ты Великая княгиня, а не девка с улицы, которой клиент не запла... — прекрасно понимая, что конкретно так перегибаю палку, я уже не мог остановиться, потому что мне реально нравилось ее злить. Я такого возбуждения не ощущал уже давно. У нас все было прекрасно, но нежно и трепетно, если можно так сказать. А вот пощечину я хоть и ждал, но все же пропустил. Ничего, сам виноват. А то, что у нее рука тяжелая, я мог и догадаться по синяку на лбу Олсуфьева. Она снова замахнулась, но я перехватил ее руку и легко перетащил сопротивляющуюся жену к себе на колени. Некоторое время мы боролись, причем делали это молча, но действительно яростно. В пылу борьбы я повредил ее платье, обнажив грудь. Вот это стало последней каплей. Кровь зашумела в ушах, и я, перевернувшись так, что оказался на полу кареты на коленях, просто задрал ее юбки, с восторгом отметив, что на ней юбок меньше, зато присутствуют те самые прообразы кружевных пантолончиков. Она еще пару мгновений сопротивлялась, а потом обмякла, застонала и, запустив руки мне в волосы, притянула голову к своей груди.