Великолепная семёрка
Шрифт:
Да, стрелять у меня хорошо получается. Меня научил стрелять мой второй муж. С ним я прожила дольше чем со всеми остальными — больше полугода, но когда он понял, что я стреляю гораздо лучше него, он решил обидеться. А на меня обижаться — нельзя.
Хотя уходя он забрал свою винтовку, стрелять я не прекратила. В Библиотечном институте неплохая спортивная кафедра, и даже есть стрелковая секция. Конечно, стать чемпионом Библиотечного института — невелика честь. Но стать чемпионкой Москвы — честь уже всему институту, поэтому каждый вечер, в промежутке между лекциями и вечерними посиделками в библиотеке я проводила часок в тире, который был устроен (после того, как я все-таки стала чемпионкой Москвы) в подвале главного корпуса.
А кататься
Да, все-таки БМВ тридцать восьмого — это не Хонда две тысячи десятого. Я особенно поняла это, когда через час и тринадцать минут после выхода из штаба Армии в Минске я враскоряку попыталась войти в штаб корпуса в Новогрудке. То есть войти-то я вошла. Адъютант комкорпуса, судя по его физиономии, собрался было что-то сказать мне по поводу походки. Но, рассмотрев свеженький орден на моей гимнастерке, промолчал. И даже помог зайти в кабинет комкора.
Отдав пакет, я спросила адъютанта, нет ли места где уставшая дама может прилечь жопой кверху. Потому что дама за час на мотоцикле доехала из Минска, по пути еще останавливаясь чтобы сбить навязчивый Мессер. Про Мессер он явно не поверил, но сказал что единственное место где можно прилечь — это соседняя комната отдыха, в которой стоит очень мягкий диван. Про мотоциклы и дороги он явно что-то знал!
Тут в приемную вышел сам комкор.
— Сибирцева! Спасибо тебе, связь уже работает! Ты сейчас обратно ехать сможешь? Понимаю, каково оно — жопой каждую кочку на дороге считать, но если можешь — срочно в Минск езжай, вот этот пакет доставишь. Если совсем конечно не можешь, то попробую своих кого-то послать.
— Война сейчас, товарищ генерал. Жопа после войны отдохнет. Поеду.
— Вот и молодец! Я тебя за то, что сюда приехала, уже к награде представил. А Кузнецов тебе за Мессер орден обещал! Ты что, правда на ходу с мотоцикла из винтовки Мессер завалила?
— Нет, неправда. Я остановилась на секундочку.
— Молодец девка! Мне бы одного такого бойца на роту — немцы бы уже под Варшавой драпали бы. Давай, вот пакет, езжай. Будешь если мимо нас проезжать — всегда забегай, чаем угостим, и прочим всем. Счастливо!
Уходя, я обернулась на адъютанта. В жизни я видела всякие глаза — щелочками, миндалевидные, круглые… Квадратные глаза я увидела первый раз.
Поскольку особой спешки не было, обратно в Минск я поехала неторопливо, километров под восемьдесят. Один раз по дороге я увидела, как пара Мессеров расстреливают что-то на дороге впереди меня. Но как только я подъехала поближе, Мессеры оставили свою жертву и бросились наутек. Наверное наличие радиосвязи в каждом немецком самолете способствует высокой информированности немецкого летающего народонаселения.
А по приезде в Минск меня ждал сюрприз. Даже два. Точнее два с половиной.
Половинка сюрприза заключалась в том, что командарм подписал представление комбрига и я получила боевую медаль «за отвагу». Сюрприз заключался в том, что за сбитый Мессер меня уже успели представить к «Звезде», представление утвердить, так что Кузнецов повесил мне на грудь и медаль, и орден.
Ну а основной сюрприз заключался в том, что мой поединок с Мессером успел заснять какой-то шустрый фронтовой кинооператор. И теперь меня вместе с этим кинооператором срочно отправляли в Москву.
Час до Витебска я летела на спарке И-153. Еще два часа до Москвы — в брюхе какого-то очень странного самолетика. Странность его была в том, что брюхо у него было вообще в крыле. Зато в нем можно было лежать на пузе, чем я и занималась все два часа перелета.
На аэродроме меня посадили в эмку и увезли в гостиницу Москва, «отдохнуть и привести себя в порядок», как
Утром я снова спустилась в ресторан позавтракать (благо денег мне вчерашний провожатый отсыпал немеряно). И поняла, что я попала. Причем всерьез попала.
Официантка у двери ресторана посмотрела на меня так, как будто в столовку лесхоза Гадюкино приехала позавтракать Одри Хепберн. Я понимаю, что на четвертый день войны женщин-лейтенантов с тремя боевыми наградами на груди — негусто. Но может я их давно уже где-то получила… Ага, как же! Торжествующий голос Левитана вещал:
«… и лично доставила командованию секретные планы гитлеровских генералов. На следующий день, спасая командующего армией от фашистского танково-механизированного десанта в одиночку лично уничтожила десять фашистских захватчиков, из которых четверо были младшими командирами…» — а тут он наврал, один успел убежать — «… уничтожила три и захватила одно механизированное транспортное средство…» — и не наврал, а как звучит-то! — «… и задержала продвижение вражеского полка до прихода подкреплений.» — это обалдевшие немцы совещались минут пятнадцать, а тут и батальон подошел — «В тот же день лейтенант Сибирцева, доставляя важный пакет в штаб корпуса, не слезая с мотоцикла сбила из винтовки истребитель противника. Этот эпизод был случайно заснят фронтовым корреспондентом и уже сегодня в киновыпуске новостей граждане СССР увидят действия народной героини, простой переводчицы из штаба корпуса старшего лейтенанта Екатерины Владимировны Сибирцевой!» — да уж, действительно, куда уж более простая переводчица — «За проявленные при выполнении боевых задач мужество и героизм лейтенанту Сибирцевой Екатерине Владимировне досрочно присваивается звание старшего лейтенанта. За доставку в срок под огнем противника приказа вышестоящего штаба лейтенант Сибирцева награждается медалью „за отвагу“. За спасение командира Армии, проявленные при этом мужество и героизм, а так же за уничтожение превосходящих сил противника лейтенант Сибирцева награждается орденом Красного Знамени. За уничтожение вражеского самолета из винтовки и выполнение боевого задания лейтенант Сибирцева награждается орденом Красной Звезды.»
Голос Левитана как бы «выключился» на несколько секунд. Как я поняла, для того чтобы народ еще более проникся. Потому что после пятисекундной паузы Левитан еще более торжественным голосом даже не произнес, а провозгласил:
«Решением Президиума Верховного совета и Государственного Комитета Обороны под председательством товарища Сталина старшему лейтенанту Сибирцевой досрочно присваивается воинское звание капитан. По совокупности заслуг перед Родиной капитану Сибирцевой Екатерине Владимировне присваивается звание Герой Советского Союза, с награждением орденом Ленина и вручением медали Золотая Звезда!»
Вот так. Взяли гражданскую гражданку, призвали в армию, за один день наградили медалью и двумя орденами, а назавтра и в звании через ступень повысили, и Золотую звезду на пузо прилепили. Причем даже не спросили, откуда такие гражданки берутся. Да, Екатерина Владимировна, быстро ты растешь над собой!
Речь Левитана я выслушала, стоя перед дверью в ресторан. Хорошая речь, слов нет, но есть-то все равно хочется! Я открыла дверь и вошла внутрь.
Народу в ресторане было много, в основном военные — оно и понятно, война все-таки, а тут и Кремль рядом. И вот все эти военные дяденьки, все как один, встали и отдали мне честь. Они стояли, буквально «ели меня глазами», по стойке «смирно». В глазах нескольких молодых ребят просто горел восторг, но в глазах пожилых дяденек в форме я видела слезы. Они — неимоверно гордились мной, и они — изо всех сил жалели меня. Потому что они знали, за что дается каждая медаль, каждый орден. И они пытались себе представить, что же должна была ПЕРЕЖИТЬ эта соплюшка, идущая между столиками, чтобы получить эти награды.