Веллоэнс. Книга вторая. Царские игры
Шрифт:
Старец, продолжая шептать псалмы, подозвал молодого послушника. Тот, благоговея, с трепетом поднес берестяной ковш. Руки дрожали – Тайрин боялся ненароком расплескать освященную воду из медной умывальни. Окуная пучок иссопа, аккуратно стряхивал драгоценные капли на мертвых – от лба до паха и по линии груди – справа налево.
Стройный молитвенный гул храмовой залы нарушили хрипы и всхлипы. Калит отложил кисти и прислонил ладони к телам. Несмотря на почтенный возраст, пальцы все также чутко ощущали жизненные линии тел. У каждого грудная клетка медленно поднималась – и судорожно сокращалась, выбрасывая пропитанный фимиамом воздух. Сердца
Старец поднялся с колен. Монахи, не прерывая песнопений, также спокойно и стройно подняли тела и унесли в верхние комнаты.
Сезон морозов остался позади. Духи тепла просыпались, наливались новой силой и огненный небесный круг разгорался, дни теплели, птицы запели радостные песни. Снег сошел, только вековые ледники стояли угрюмо, сохраняя драгоценный холод. Монастырь Элхои преобразился. Гигантская снежная стена растаяла, обнажив дремавшие внутри кедры. Домики из циновок держались, по стенам поползли слабенькие росточки вьюнков, местами покрылись скудной зеленью. Шерстяные чии с дупел убрали, молитвенники раз в восемь дней вычищали, выскабливали жилища добела – дабы огромная живительная сила этих корявых горных деревьев, – уже позеленевших, с набухшими почками, – не исцелила свою незарастаемую рану.
Льдяная корка, покрывавшая монастырь, стаяла и блеск замерзшей воды сменился сияющей солнечной дымкой. Из-за марева здание на вид будто колыхалось в воздухе, походило на мираж, какой нередко можно встретить в жарких пустынях Манохи.
Авенир ощущал себя тухлой рыбой. Тело за месяц небытия исхудало, от мышц не осталось и следа. Кожа бледная, изголодавшаяся по солнцу. Дышалось трудно – ослабевшая диафрагма с трудом раздвигала легкие, те едва впитывали воздух. Это был пятый раз, когда выживший акудник приходил в себя. Первые два пробуждения длились несколько секунд, сопровождались неимоверной болью. Суставы выламывало, голову зажимало кузничными клещами, каждый вздох сопровождали тяжелейшие корчи. В этот раз юноша просто лежал, не ощущая боли, не чувствуя и легкого ветерка, колыхавшего пламя священных лампад. Подумал, что уже все – умер, но, прислушавшись, уловил тихий звук собственного дыхания – а мары то не дышат, значит живой.
В дверь бесшумно вошел монах. Вытянутое лицо, длинная седая борода. В зеленых глазах играют молодые огоньки. От старца веяло отеческим теплом и Авенир почувствовал, как сердце наполняет покоем, что-то знакомое и невероятно желанное окатывает душу, заставляет ее согреться, раскрыться, пробуждает благодарность и детскую наивную радость…
Щеку обожгло. Это слеза проторила тонкую влажную полосу по иссохшей коже.
Калит улыбнулся. Тихо (но волхву показалось, будто обрушился небосвод) произнес:
– Выживешь. Тело восстановится, главное – душу успели удержать. Почивай, слаб пока.
Авенир прикрыл глаза. По коже бегали молнии – монах мазал елеем, рисовал знаки, шептал молитвы. Волхв не мог разобрать слова, узнавал лишь отдельные слоги. Устав слушать, погрузился в себя. Дышал размеренно, старался ощутить сердечный ритм, но не смог. Пытался вспомнить, что было, но память не возвращалась. Вгрызался мыслями в прошлое – тщетно, жизнь началась заново, искать что-то – как в молоке плыть – белым набело. Промучившись, разжал веки. Задышалось легче, внутри растекался приятный жар. Юноша захотел встать и с удивлением обнаружил,
Наверное, так чувствуют себя новорожденные, только вышедшие из материнской утробы, омытые и укутанные. Авенир сосредоточился, мысли побежали бойчее:
«Так, думать я могу, дышать тоже. Осталось овладеть движениями»
Сконцентрировался на ощущениях, представил себя со стороны.
«Так, правая нога сползает со скамьи… сползает… да что ж ты, сползай тупое животное!»
Глубоко вдохнул, задержал дыхание. Когда потолок раскрасило цветными кругами, выдохнул.
«Еще раз. Правая нога, не торопясь, спокойно…»
Упрямая конечность дрогнула. Через несколько минут пятка гордо свисала с края лежака. Нир мысленно напрягся, мышц не ощущал, но краем глаза видел, что движение – пусть, с быстротой улитки, но все же, идет. Нога сползла с доски, бессильно упала на пол. Тело передёрнуло, внутри заискрило, волхв хотел застонать, но смог лишь выдохнуть. Памяти не осталось, но хоть тело поддается. Осталось то – повернуться, спустить вторую ногу, схватиться руками за край скамьи и приподняться. Если чувство равновесия монахи не вырезали – то еще встать и побегать на радостях.
Пути назад не было. Авенир напрягал голову, силой мысли двигал конечности, дышал, представлял – и почти ощущал – бегущие по телу молнии. Хотел ругнуться, но в памяти не нашел ни одного выражения. Когда вторая нога ударилась об пол, не без радости отметил, что кожа что-то чувствует, да и мышцы тянутся. Преодолевая боль, встал, оперся о стену. В голове загудело, в глазах вспыхнули радужные кругляки, зашатало. Глубоко вдохнув, зажмурился, переждал приступ головокружения и огляделся.
Небольшая опрятная келья. Оконце задернуто соломенной шторкой, деревянный топчан, с коего юноша так тяжко слезал, закрытый истертой шкурой, возле стены полка со свитками и умывальня. С дрожью в ногах, опираясь обеими руками о белесую каменную стену, Авенир двинулся к медному тазу. Терпя боль, пронзавшую руки, набрал пригоршню воды, ударил ладонями в лицо. Сознание прояснилось, попавшие на тело капли молнией обожгли щеки. Волхв посмотрел в таз, глаза удивленно округлились.
С водной глади на него смотрело бледное лицо проснувшегося с перезимовки упыря. Кожа облепила череп, волос на макушке не было, ресниц и бровей тоже. Потухшие желтоватые глаза окутаны темными кругами, нос заострился, как у мертвеца. В лоб впился обруч с лазуритом, по краям холодного металла кожа посинела, вспухла. Тонкие пальцы, дрожа, скользнули ко лбу – онемевшая кожа не ощутила прикосновения, зато лазурит, то ли от падавших лучиков солнца, то ли от знакомых рук, тускло замерцал.
Дверь в келью отворилась, и волхв ощутил знакомое тепло. Калит спокойно подошел, правая рука обняла плечи, левая поддержала за бок. Монах аккуратно уложил обессилевшего Авенира обратно на топчан, по-отечески пожурил:
– Прыток ты, родимый. Восстановишься скоро, но не мгновенно.
Юноша прошептал:
– Кто я? Сколько здесь?
Старец смотрел мирно:
– Ты человек. Живой, хотя был у врат преисподней. Нашёл недели две назад, когда собирал хворост. Береги силы, они нужны телу.
– Почему я ничего не помню? И почему… так выгляжу?
– Когда тебя мертвого положили в молитвенную, дух еще не исшел к отцам. Душа после смерти где-то три дня связана с телом, дальше – как Высший рассудит. Монахи заключили твой дух в алтаре и восстанавливали тело.