Веллоэнс. Книга вторая. Царские игры
Шрифт:
– Битва битвой, а трапеза в полдень. Коли не согласен, продолжим.
Юноша глубоко вздохнул:
– Через два часа. Как спадет первый жар.
В стане на него набросился взволнованный Авенир. Руки у акудника тряслись, глаза горели – Марху пришлось толком постараться, чтобы добиться от него внятного рассказа. Выслушивая волхва, тарсянин не торопясь поглощал яства – запеченную косулю, кислый сок и зрелые раздувшиеся дыни.
– Пока что обошлось без крови, – успокоил парня сабельщик, – пошлют боги милость, до вечера дотянем.
– Чужеземец хорошо бьется. И даже
– Я редко видел таких сильных бойцов, – Марх не утруждал себя любезностями, – у него есть лишь один недостаток. Он еще молод и не умудрён военной хитростью.
– Но мальчики вырастают и становятся мужчинами.
– Да, это так, – сабельщик встал, отер руки о грубую, колючую рогожу, – если остаются живыми.
И без того узкие глаза хана превратились в две тонких линии, по скулам пробежали волны. Тарсянин про себя ухмыльнулся. «Хан должен быть тверд, как скала, но прочитать его мысли не так уж и сложно». Потянув время, Марх лениво хмыкнул:
– Неохота его убивать. Хороший бы янычар вышел. Хана бы охранял.
Каруд неуверенно произнес:
– Пришелец не давал обетов убить. Только одолеть.
Сабельщик молчал, напустил скорбный вид – мол, честь мою унижаешь. Хан, не выдавая волнения, продолжил гнуть свое:
– Они все-таки нам братья, хоть и старшие… А весь стан только с охоты, уставший… Их надо проучить и довольно – пусть живут.
– Что же, пусть. Я всегда старших учил, – Марх изобразил удовольствие, поучительно изрек, – младших нужно слушать, я так брату и говорил. Бывало, уложишь его на пузо, заломишь руку и говоришь – «давай дружить». А он сразу все понимает – и дружит, и служит, и похлебкой делится.
Хан приободрился, лицу вернулся ровный цвет.
– Стало быть, договорились. Бейтесь, только без увечий, без злобы. Как на соревнованиях.
– Если на меня кидаться не начнет. А то я ж злой, не стерплю.
К бою приступили с новой силой. Алтанцэг Улэнд двигался активно, делал ложные выпады и увертки. Марх парировал, ставил блоки, пытаясь настроиться на ритмы противника. Сабельщик глубоко внутри радовался, что боец назначил ближе к вечеру – «Благо, хоть жара сошла. Скорей солнце по башке грохнет, чем кулаком прилетит». Через несколько минут ощутил легкие подергивания – отражения токов противника. Произошло то, что тарсянин испытывал лишь пару раз в жизни – когда пребывал в Элхои послушником. Внезапно он увидел бойца Зо насквозь – кости, мышцы, сердечный ритм и дыхание. Нервные импульсы вспыхивали в голове противоборца – и сабельщик уже знал, какое движение тот собирается сделать. Посозерцав эту картину несколько минут, полюбовавшись великолепием человеческого организма, Марх мягко приблизился и нажал несколько точек. Боец замер, раскинув в стороны непослушные руки. Сабельщик улыбнулся:
– Так-то лучше.
Глаза испуганно уставились на тарсянина.
– Я оставил движимыми стопы, чтобы ты не упал. А также голос, зрение и слух. Шею освобождать опасно – не люблю смертоносные косы.
– Что это за боевое искусство? – в голосе нията звучал нескрываемый интерес.
– Заворожил я тебя, верно? – сабельщик вынул из-за пазухи любимую трубку. – Давай условимся. Никто сегодня не умрет. Даже
– Как ты смеешь…
Парализованный плюнул, но Марх ловко отпрянул и шутливо погрозил пальцем:
– Я слышал, что кобры могут ослепить противника ядовитым плевком. Если научишь меня этому приему, то, пожалуй, разморожу тебе одну руку, – сабельщик сменил тон, в голосе появился металл. – А теперь без шуток. Вырезать друг друга, потому что не поделили изваяние, которое в любой лавке за два медяка можно купить – глупо. Если уж так руки чешутся, придумайте причину посерьезней. Чтобы потомки летопись без смеха читали.
– Статуя Джунга – главный символ нашего рода. Нет его – нет и нас. Без бога мы просто скот. Как лошади, овцы и козы.
– А что думают по этому поводу жены, потерявшие мужей? А матери, сыновья которых погибнут в братоубийственной войне? Ответь, боец. Есть ли здесь, в первых рядах ваши везиры и улубеи?
Улэнд молчал, в глазах Марх прочитал смятение. Выпустив сизое кольцо, продолжил:
– Я за справедливость. И обидно, если из-за какой-то крысы честные люди глотки друг другу перережут. Хан у ният молод, интриг не разумеет. Вашего хана не видал. Но подумай-ка – такой ход. Идол у вас, идол у них. Улубей спрячет вашего божка и пустит слух, что его украли нияты. А потом «возвратит» его. Почет улубею? Почет. Такой же улубей у ният делает то же самое. Почет улубею? Почет.
– Предательство!
– А может совпадение? – сабельщик одобрительно кивнул. – Хотя… Слухами земля полнится. Улубею почет. Тут взбешенные ханы устраивают кровопролитие, народ в смятении. И идет слух, что хан джунгар – сумасброд самопровозглашенный!!! Потому как виноват старшенький всегда. Секир-башка хану? Секир-секир. Скажи-ка боец, кто станет следующим ханом джунгар?
– Кто же?
Марх пожал плечами:
– Редис его знает. Может улубей, вернувший божка. А может тот, кто научил улубея. Это уж сами разбирайтесь. Ну что, дальше будем биться, али все-таки подумаем?
Боец молчал, на лице читалась глубокая работа мысли. Сабельщик выждал минуту-другую и снял замки. Отойдя, спокойно наблюдал за джунгаром. Тот кивнул:
– Через два часа. Здесь со всеми старейшинами. Заключим завет мира.
Сабельщик кивнул и собрался уходить. Внезапно по лицу огрела хлесткая пощечина, в ушах зазвенело.
– Должок.
– Какая честь, что ж, и у меня кое-что для тебя есть.
Марх молниеносно обнял джунгара и приник губами к губам. Обескураженный и не думал сопротивляться, лишь удивленно хлопал глазами. Голос его стал тоньше и уже не так уверенно юноша повторил:
– Через два часа.
На широкое поле свалились сумерки. Огненный шар покрылся облачной пеленой, а супротив набирал силу новый месяц. Конные ряды джунгар и ният неуверенно мялись, выжидая решения. Джунгарский хан Тонджи – седовласый, крепкий, с большим горбатым носом и хищным прищуренным взглядом, сидящий на мощном ахалтекинце – выехал в сопровождении Алтацэнг Улэнда и трех внушительных копьеносцев на середину поля. Хан ният Каруд ехал навстречу с Мархом, Авениром и Парменом. Рядом шествовало двое янычар. У бедра каждого болтался длинный палаш.