"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Корабль осторожно подошел к причалу, и паруса, будто выдохнув, опустились. «Бедный, — вдруг подумала Констанца, — и вправду, будто прихрамывает. На скалы, наверное, наскочил».
С набережной на борт корабля подняли деревянный трап и девушка, уже повернувшись, чтобы идти на постоялый двор, услышала звонкий, мальчишеский голос: «Тетя Констанца, это вы?»
Высокий мальчик, с мокрыми, белокурыми волосами, шмыгая носом, сбежал вниз и рассмеялся: «А вы тоже приехали?»
— Уезжаю, Этьенн, — Констанца поцеловала его в щеку, — да вот, — все никак уехать не могу. А что твой брат?
— Они все прямо в Лондон отправились, — махнул рукой Этьенн, — Дэниел, Мария, Тео, дедушка Мэтью и бабушка Марта. Их, наверное, и шторм не тронул, а нас, — мальчик поежился, — от самого Амстердама трепало. Папа сейчас выйдет, он переодевается.
— Да особо не во что, — раздался сзади веселый голос. Он стоял, засунув руки в карманы матросской куртки. Констанца посмотрела в голубые, окруженные морщинами глаза, и он добавил: «Три ночи в трюме воду откачивали, а все равно — сундуки затопило. Ну да Господь с ними, — Волк махнул рукой и рассмеялся, — помните, я вам говорил, что вообще-то — не люблю плавать?»
— Помню, мистер Майкл, — Констанца тоже улыбнулась.
— Месье Мишель, — красивая бровь поднялась вверх. «Да ну хотя, — Волк оглянулся, — тут и нет никого. Беги, Этьенн, в «Три лилии», — Волк кинул сыну мешочек серебра, — скажи там месье Жан-Полю, что нам нужны комнаты.
— Вы не сразу в Париж? — удивилась Констанца. «А город переполнен, все ждут, пока шторм стихнет, уже пятый день ни один корабль из гавани не выходит».
Он взял ее под руку и, наклонившись, сказал: «Во-первых, Жан-Поль найдет мне комнаты, даже если сюда приедет королева Мария и весь двор, а во-вторых — не могу же я уехать, пока не посажу вас на корабль до Дувра».
— Может быть, я только приплыла, — заносчиво ответила Констанца и тут же улыбнулась.
«Хотя нет, во-первых, шторм, а во-вторых — зачем это бы я стала сидеть в Кале?»
— Вот именно, — одобрительно сказал мужчина. «Пойдемте, шторм, не шторм, а устрицы у них наверняка найдутся. И куропатки с бутылкой белого бордо».
В небольшой, просто обставленной комнате жарко горел камин.
— Этьенн, бедный, сразу заснул, — Констанца покосилась на деревянную дверь, — устал очень.
Он тоже воду откачивал?
— Наравне со всеми, — Волк разлил вино. «Ну да он у меня крепкий мальчик, десять лет — а по виду, все тринадцать или четырнадцать. Вино хорошее, — он попробовал, — ну да в «Трех лилиях» плохих бутылок не держат. Как ваша поездка в Италию?»
— Прекрасная, — Констанца стала раскрывать устрицы. «Мы с синьором Галилеем не отрывались от телескопа, погода для наблюдений была просто отличной».
Он закинул руки за голову, и вдруг спросил: «Скажите, а в северных широтах — там, наверное, лучше видно звездное небо?»
— Разумеется, — удивилась Констанца. «Особенно зимой, там очень чистый и ясный воздух.
Все-таки в городах, — она подвинула Волку блюдо с устрицами, — вечный дым, чад, в одном Лондоне вон — уже двести пятьдесят тысяч человек живет, и в Париже — почти столько же. И все жгут мусор на улицах».
— Я не жгу, — обиженно сказал Волк, вытирая руки салфеткой и Констанца, откинув на спину рыжие косы — рассмеялась.
— А почему вы спрашиваете о высоких широтах? — она стала разрезать куропатку.
— Я туда еду, — просто ответил Волк. «Ну, если до следующего лета ничего не изменится».
Констанца опустила нож и потребовала: «Рассказывайте все».
Выслушав, девушка потянулась за вином, и, допив бокал, повертев его в руках, спросила: «А почему вы?»
Волк хмыкнул. «У Питера жена и дети, у Кеннета — тоже, и у моего Дэниела. А у меня только Этьенн, ну, да он уже большой. Уильям — единственный сын у адмирала, да и молод он еще, девятнадцать лет мальчику. А по мне, — мужчина чуть усмехнулся, — особо плакать некому. А там — Мэри, Генри, их семья — нельзя же их бросать просто так».
— А что там…, - Констанца не договорила и махнула головой на юг.
— Семейные дела — таинственно сказал Волк, — в Новом Свете. Растянутся на год. Даже королева не сможет этому противиться. Я и подтверждающими бумагами уже озаботился, на всякий случай. Отвезу Этьенна в Лондон и отправлюсь в Гренландию, а оттуда — дальше.
— Но вы ведь вернетесь? — тихо спросила Констанца.
— Ну, разумеется, — удивленно ответил Волк, поднимаясь. «Не было такого, чтобы я не возвращался. Смотрите, — сказал он, подходя к раскрытым на шумящее море ставням, — ни одного огонька на море, так грустно».
Констанца встала рядом, и, вдыхая запах соли, мокрых водорослей, кедра, взглянула в бесконечный, бушующий простор.
— Мне миссис Марта, давно, кое-что прочла, — он, на мгновение, закрыл глаза: «Каждая лодка на реке, — будто звезда в небе, — услышала Констанца. «Они идут своим курсом, повинуясь воле человека, а нам, тем, кто стоит на берегу, остается только следить за ними».
— В море, — тихо поправила она. «Каждая лодка в море. Мой отец написал это, вспоминая монастырь в Неаполе, где он был послушником. Окна его кельи выходили на залив. Вам тоже кажется, что вы стоите на берегу, мистер Майкл?»
— Часто, — сказал он задумчиво. «Но не сейчас, Констанца».
Порыв ветра захлопнул ставни, и он, целуя ее, распуская ей косы, шепнул: «Забери меня в море, Констанца, я прошу тебя!»
Она лежала на узкой кровати, чувствуя, — все телом, — его, — рядом, так, что казалось, — никого больше не было в мире, кроме них двоих. «Как хорошо, — наконец, сказала Констанца, не поворачиваясь, слушая рев бури за окном, — как спокойно».
— Теперь нам надо обвенчаться, — она ощутила его теплое дыхание, и ответила: «Нет, не надо».