"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Ульяна Федоровна, — осторожно сказала Лиза. «Вы Федора Петровича послушайте, что говорит он».
— А, да, да, — закивала боярыня Романова.
Федор терпеливо повторил: «Дак вот, Ульяна Федоровна, сын мой старший, Петр — по душе ему ваша Марья пришлась».
— Как? — забормотала Романова. «А как же, Федор Петрович, ну, с Иваном Никитичем, ну, что он…, - женщина не закончила и густо покраснела.
— То отец, — рассудительно ответил Федор, — а то-дочь. Петр наш, ежели все сложится, с Марьей жить станет, а не с Иваном Никитичем, — боярыня Романова посмотрела на едва заметную улыбку мужчины, и чуть не охнула вслух: «Господи, честь, какая. Кровные родственники Ивана Васильевича покойного, на ступенях трона рождены, да и богат Федор Петрович — даже со смутой этой, вона, сколько вотчин у него тут, на Волге одной. А Петра — то я видела этого — красавец, в родителей, и высокий какой. Господи, еще Марья упрямиться начнет, ну да ей, дуре, объясню, что по нынешним временам за такое сватовство руки им целовать надо».
— Может, — ласково предложила Лиза, — вы, Ульяна Федоровна, Марьюшку позовете? Все ж прошли те времена, как девушек, не спросивши, замуж выдавали. Ежели не по душе ей Петя, мы ее неволить не будем, грех это.
— Да, да, — закивала Романова, и Лиза, подождав, пока она выйдет, шепнула мужу: «Совсем обомлела, бедная».
— Конечно, — вполголоса ответил Федор, — она ведь сидит тут и ждет, — когда ее в Каргополь сошлют, ну, за Ивана Никитича дела. А тут мы, — он рассмеялся и, закинув руки за голову, потянулся, — со сватовством сим.
— Иди, иди, — раздался из-за двери голос Ульяны Федоровны.
Марья Романова робко вошла в крестовую палату и, низко поклонившись, подумала:
«Господи, какая матушка у Пети красивая. Видать, помогли молитвы-то, оправилась она».
Девушка почувствовала, что краснеет, и, сжав руки, подумала: «Да не может быть такого, Господи, чтобы они меня за Петю сватать приехали».
— Вот, — добродушно сказал Федор, — Марья Ивановна, сын наш, Петр Федорович, спрашивает — не согласитесь ли за него замуж пойти? Вы уж простите, что заместо сватов мы сами к вам явились, — мужчина развел руками, — да время такое.
Лиза увидела слезы в синих, укрытых длинными, темными, ресницами глазах, и девушка сказала, — нежно, тихо, едва дыша: «Вы передайте, пожалуйста, Петру Федоровичу, что сие честь для меня великая, и что я согласна, конечно, согласна!»
Ульяна Федоровна подозрительно посмотрела на дочь: «Ну да, конечно, сего Петра попробуй не заметь — двенадцати вершков, косая сажень в плечах. И хорошо, что молодой, зачем Марье со стариком жить».
— Ну все, — она повернула дочь к двери, — сказала, что взамуж за него пойдешь, и хватит, неча тебе тут со взрослыми сидеть».
Марья еще раз поклонилась, и Лиза ласково подумала: «Ну да хорошая девица, сразу видно.
Господи, спасибо тебе».
— А что, сватья, — Федор оглядел стол, — может, водочки все же выпьем? Обед прошел уже, можно, немножечко.
— Сейчас, сейчас, Федор Петрович, — засуетилась Романова и Лиза едва слышно, укоризненно, сказала: «Федя!»
— А что? — муж поднял бровь. «Ты порядков старых не рушь, Лизавета, предки наши по стаканчику пили на сватовстве, и нам, — тако же надо».
Когда они вышли из ворот усадьбы, Лиза посмотрела на сына, — тот стоял на откосе холма, засунув руки в карманы кафтана, рыжие волосы ерошил ветер, — и тихо проговорила:
«Может, стоило бы их Покровом этим повенчать, Федя? Что ждать-то?»
— Дак Лизавета, — муж взял ее за руку, — война же. Я, конечно, за Петькой присмотрю, однако знаешь ты, — не такой я человек, чтобы сына прятать, когда народ наш, весь, на врага поднялся. А случись что с ним — Марья вдовой останется, да еще, может, и с чадом на руках.
Девке семнадцати еще не было, тяжело сие. Пусть подождут, как поляков разобьем, как царь у нас будет — пусть и женятся.
— А ведь Федя тако же — может с войны не вернуться, — пронеслось в голове у Лизы. «Господи, нет, только не это!».
Сын подошел к ним, и Федор, глядя на обеспокоенное, еще совсем молодое лицо, рассмеялся: «Да иди, Петька, женихайся. Там, правда, Ульяна Федоровна в палате крестовой сидит, ну, да, может, выйдет, по хозяйству, хоша на ненадолго, — Федор со значением посмотрел на сына.
— Уже не через забор, — смеясь, добавила Лиза. «А как война закончится — и повенчаетесь, Петруша».
— Спасибо вам, — Петя покраснел и вдруг, глядя куда-то вдаль, сказал: «И как мне вас благодарить-то, матушка, батюшка?»
— Внуков нам родить, как тут царь законный на престоле будет, — ворчливо сказал отец, подталкивая его к воротам усадьбы. «Иди к невесте своей, а мы с матерью тут посидим, вон, хоша и осень, а солнце жаркое еще».
Лиза расправила подол летника, и, устроившись в руках у мужа, глядя на Волгу, спросила:
«Дак этот, сын патриарха Филарета, царем будет?»
— Ну, — Федор зевнул, — я — за него, Лизавета. Уж лучше, чем этот Владислав, или сын короля шведского, как его там, Карл. Что поляки, что шведы — все одно, им бы не страну поднимать, а карманы свои набить. А тут, хоша Михайло Федорович и юноша еще, а вроде, говорят, разумный, и мать у него — такая же. Только все равно…, - он махнул рукой.
— Что такое? — озабоченно спросила Лиза.
— Да пани Марина, старая наша знакомая — тако же, сына родила, — зло ответил муж, то ли от самозванца второго, то ли от Заруцкого — она вроде с ним сейчас живет. Поймать бы их, да на виселицу, — только с ними еще новой смуты не хватало.
Лиза вспомнила тяжелые, черные волосы, дымно-серые глаза, и тихо сказала: «Жалко ее, Федя. Она ж совсем девочкой была, как ее за этого самозванца выдали».
Муж погладил ее по прикрытой платком голове: «Ты — тако же, Лизавета, как с Шуйским тебя обвенчать собирались. Однако ж — ко мне сбежала».
— Я, Федя, — рассмеялась жена, — любила тебя — более жизни, и всегда любить буду. А пани Марина, — Лиза пожала плечами, — видно, и не любила никого, никогда.
— Да, — сказал муж, прижавшись щекой к ее мягкому плечу, вдыхая запах свежего хлеба, и про себя добавил: «Нет».
— А ты быстро из Владимира вернешься? — Лиза улыбнулась, перебирая его сильные пальцы.
— Быстро, — ответил Федор, помолчав. «Быстро, Лизавета». Золотистый лист березы, кружась, упал ей на колени, и Лиза, смеясь, приложила его к щеке — сухой, напоенный полуденным теплом.