"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Поутру Вассиан нашел Марфу распростертой на каменном полу и отвел к себе в келью. Там он встряхнул ее за плечи: «Ты одна из семьи осталась. Матвей не брат нам более, а я инок да калека. Тебе честь рода нашего хранить да детей рожать. Зря что ли предок наш пришел из земли варяжской служить великому князю Ярославу Владимировичу? Мать князя Дмитрия, что татар на поле Куликовом разбил, была Вельяминова, род наш служил отчизне верно и будет служить ей далее. Ты в ответе за будущее семьи нашей».
— Мне сейчас, Вассиан, и не жить бы вовсе. — Марфа вытерла рукавом рясы заплаканное лицо. — Как я дальше буду, одна совсем?
—
У тебя муж есть. Тоже из семьи старинной и честной. Вместе по жизни пойдете.
— А вдруг не вернется он за мной? — Марфа вдруг испугалась, что может остаться вдовой, так и не став женой по-настоящему.
— Судя по тому, что мне батюшка наш покойный отписывал, — усмехнулся Вассиан, — твой Петр за тобой чрез огонь и воду пройдет, ничего не убоится, ничто его не остановит.
Как началось таяние льдов на Колве и Вишере, Марфа каждый день поднималась на колокольню монастыря и смотрела на дорогу, что вела из Чердыни — не едет ли по ней одинокий всадник.
Вассиан подмел с пола кельи волосы.
— Как книги протрешь, зачинай собираться.
— Едем куда? — Марфа поднялась и одернула рясу.
— Как есть послушник, — удовлетворенно хмыкнул Вассиан. — Вот и пригодилась моя увечность — не приходится каждому объяснять, почему игумен при себе келейника особливо держит. Едем, да. Сходишь к отцу-келарю, возьмешь у него припасов на неделю. И даю тебе послушание — блинов напеки, дети у остяков до них больно охочи.
Марфа скорчила недовольную гримаску.
— И нечего тут рожи корчить, — брат потрепал ее по колкому затылку. — Отец наш тебя воинскому промыслу обучил, матушка твоя — премудрости книжной, кому-то надо тебя и в бабьих рукомеслах наставить. Так кому ж, как не мне — настоятелю в монастыре мужском!
Марфа прыснула в кулачок и вдруг призналась: «Жаль мне уезжать отсюда будет, братик».
— Да и мне жаль, однако не думаю, что мужу твоему по сердцу придется, что жена его в келейниках ходит! — Вассиан развернул большую карту окрестностей монастыря. — Вот, смотри. Сюда, — он провел пальцем от Чердыни на северо-восток, — остяки прикочевали.
Сейчас съездим к ним, Евангелие потолкуем на их языке, может, и окрестим кого. Непростые это остяки, не местные, а которые за Камнем Большим обретаются, может, даже карту удастся нарисовать. Вождем у них Тайбохтой, толковый малый, по-нашему немного знает, я с ним говорил года два назад. Ну иди, с Богом, в библиотеку, а потом сбираться пора.
— Прости батюшка, благослови, батюшка, — Марфа сотворила перед братом метание [11] , и выскользнула из кельи.
Они ехали по натоптанной, конской тропе. Вассиан на удивление хорошо держался в седле.
11
сотворить метание (церк.) — перекреститься, коснуться правой рукой пола, и, проделав так дважды, поцеловать икону.
— Как у Троицы монашествовал, — рассказывал он неторопливо, — дак не знал, с какой стороны к коню подойти. А сюда приехал, пришлось научиться — край большой, и живут все инородцы кто где, пешком не находишься.
— А батюшка тебя на коня разве не сажал?
— Я ведь калекой родился, — горько усмехнулся Вассиан. — Матушка моя покойная, Аграфена Матвеевна, хоть и не след так говорить, не любила меня. Шутка ли, убогого первенца принести, да еще и такому отцу, как Федор Васильевич!
— Не верю я, что батюшка наш тебя не привечал. Доброе сердце у него было, не мог он дитя родное оттолкнуть.
— Нет, конечно, — Вассиан улыбнулся и на мгновение стал похож на отца. — Он меня и читать обучил, и писать, и греческому немного. Это потом уже, когда мне шесть лет было, и Матвей народился, стало понятно, кто наследником будет. Мать его так пестовала, что обо мне и забыла вовсе.
Семилетний мальчик сидел при свече в горнице, разбирая по складам греческую рукопись.
Через приоткрытую дверь донесся отцовский голос: «Василек, поздно уже. Ты помолись да и ложись спать, буквы никуда не убегут, завтра к ним вернешься». Ребенок послушно свернул свиток, и, опираясь на костыль, заковылял к постели, лег. Отец вошел и подоткнул ему одеяло.
— Тату, а давай вместе помолимся? А то маменька теперь меня никогда спать не укладывает, я все один да один.
У Федора захолонуло сердце, сын смотрел так ясно, так доверчиво, не подозревая, что только что между родителями произошел очень и очень неприятный разговор. Аграфена хотела отдать его в монастырь, но Вельяминов наотрез воспротивился.
— Даже не думай, Груня. Я отрока малолетнего в монастырь загонять не позволю.
Вырастет, захочет взять иночество — тогда так тому и быть, а покуда он старший сын, он и наследник.
— Ты пошто убогого в наследники прочишь? — со злой горячностью зашептала Аграфена, оглянувшись, не проснулся ли спящий в колыбели младенец. — Вон у тебя здоровый сын есть.
— Оба они сыновья мне, — отрезал муж. — И Вася — старший, не забывай об этом.
— Тогда я и болеть начал, — продолжал свой рассказ Вассиан. — Но странное дело, если мы с отцом куда ехали, или я у Троицы был, когда у монахов учился, все хорошо со мной было. А как домой возвращался, али в подмосковную, все хворости начинались сызнова.
Хоть и был я малолетка, но подчуял неладное, а сказать-то ничего не умею, да и некому. Вот я и решил, как мне десять лет исполнилось, что лучше сам в монастырь уйду, чем меня вперед ногами на погост понесут. Ну и ушел в послушники к Троице, а там и постригся в семнадцать годков. Батюшка ко мне приезжал, а мать нет. Ни разу я ее с десяти лет и не видел.
— Да как же так? — неверяще покачала головой Марфа. — Мать ведь она тебе, да и батюшка что — не замечал, что ли?
— Он дома нечастый гость был, то при царе, то воеводой где, а как возвращался — дак ты на меня посмотри, — Вассиан похлопал по искалеченной ноге, — кто удивится, что калека горбатый еще и животом мается? А разом со мной покончить видать не могла она, все ж мать. Да и отца боялась. Так и вышло, что я тут, а Матвей там. Но я не жалею, — Вассиан раскинул руки. — На Москве тесно, дышать нечем, а тут гляди, просторы какие!