"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Тонко просвистела стрела. «Жизнь свою отдай, а ее убереги». Вспомнив слова Федора Вельяминова, произнесенные на прощанье в далекую дождливую московскую ночь, Петя шагнул к Марфе, заслонив ее своим телом. В груди стало жарко и очень больно. Марфа еле успела подхватить его.
— Петька, да как же это, — сказала она враз онемевшими губами, глядя, как заволакивает смертный налет его глаза. — Петька, не молчи, говори со мной!
Она попыталась выдернуть стрелу, но боль, во стократ сильнее прежней, пронзила Воронцова.
— Оставь, —
— Я тебя не брошу, — Марфа достала кинжал, вглядываясь в оживающие тени людей, выступавших из-за деревьев.
— Беги! — Петя хотел встать рядом, плечом к плечу, как тогда, в Колывани, но боль оказалась сильнее. А потом пришла спасительная темнота.
Марфа, извиваясь, брыкаясь, вонзила зубы в руку, прижимавшую ее к земле.
— Пусти, — зашипела она по-остяцки, уже понимая, кто перед ней.
Человек ударил ее по лицу, и Марфа почувствовала соленый привкус крови из разбитой губы.
— Не трогай ее, — раздался негромкий властный голос. Из-за спин нападавших выступил Тайбохтой, темные глаза смерили ее с головы до ног.
— Я знал, что ты девушка, — без всякого выражения сказал он.
— Нож, — один из охотников показал на кинжал в руке Марфы.
— И золото, — добавил другой, неотрывно глядя на крест, висевший на ее шее.
— Нож заберите, крест оставьте. А ты, — приказал Тайбохтой, обращаясь к Марфе, — иди за мной.
— Мой муж…
— Он мертв. У меня меткие воины.
Марфа рванулась к Пете, но вождь легко перехватил ее и быстро и грубо обмотал веревкой запястья.
— Будешь моей женой.
— Никогда!
— Я подожду. — Тайбохтой улыбнулся. — Я видел вас ночью. Если ты понесла от него, я буду лежать с тобой, пока ты не родишь. А если нет, то как пройдет новая луна, я заберу тебя в свой чум. Мне нужны сильные сыновья.
Она хотела в последний раз обернуться, чтобы увидеть Петю, но вождь толкнул ее вперед, и она пошла по тропинке, спотыкаясь о корни деревьев, шепча что-то беззвучно и яростно.
Маленький отряд поднимался к перевалу.
— Зачем тебе она? — мать Тайбохтоя кивнула на нарты, где под медвежьей шкурой лежала связанная Марфа. — Она слабая, не выживет.
Вождь усмехнулся.
— Видела ты рысь? Посмотришь на нее и думаешь — слабая, мелкая, не надо ее бояться. А как заснешь, она придет и зубами тебе горло перервет. Так и эта.
— В стойбище много женщин. Эта чужая.
— Белые люди на восход солнца собираются. Они никого не пощадят. А если у меня жена и сыновья будут с их кровью, нас не тронут. — Он вдруг улыбнулся, явно думая о другом. — Я ее лисью шкуру спрячу так, чтоб она не нашла, придется ей со мной жить.
— Помнишь, как отец твой жен приводил?
Тайбохтой кивнул.
— Если жену силой берешь, не будет от нее детей хороших. Сам знаешь, что за братья у тебя были. Были и нет их. А эта не станет твоей по своей воле.
— Даже рысь приручить можно, и не силой, а лаской. Возьми ее к себе в чум. Если крови придут, пусть очистится, и я ее заберу.
— А если понесла она? — Старуха брезгливо сплюнула и поджала губы. — Придется долго кормить ее.
— Работать она будет, рыбачить, готовить, шить. Потом родит, и я ее возьму себе.
— А ребенок? — Старуха исподлобья посмотрела на сына. — Можно, как в старые времена…
— Нельзя, — отрезал Тайбохтой.
Они уходили на юг. Зима была тяжелой, падало стадо, зверя было мало. Шестилетний мальчик следовал за отцом по еле заметной в снегу узкой тропке. Впереди поскрипывали нарты, слышались голоса, всхрапывали олени.
Сзади была тишина. Он обернулся и увидел торопливо идущую в его сторону мать. За ее спиной он с трудом разглядел маленькое темное пятно на белом снегу. До него донесся еле слышный детский плач. Мать молча впряглась в нарты.
Плач новорожденной сестры, брошенной на снегу, навсегда врезался в память Табойхтою. Он часто просыпался по ночам, слыша его.
Мать пожала сгорбленными плечами.
— Не она первая.
— Я сказал нет. И больше никогда об этом не говори.
Он достал из мешка подмороженную оленину, отрезал кусок. Приподняв шкуру, взглянул в ненавидящие, опухшие от слез глаза.
— Ешь. — Тайбохтой поднес к ее лицу мясо.
Марфа как зверек, вцепилась ему зубами в руку. Он отшатнулся от неожиданности и выронил оленину на нарты, покачал головой.
— Сама ко мне придешь.
Она яростно замотала головой.
— Отдай нож.
— Отдам в большом стойбище, — не удивившись ее наивному бесстрашию, пообещал он. — А то ты сбежишь, придется тебя искать. Я найду, но нам надо торопиться. А из стойбища бежать некуда.
Марфа представила, как перережет горло Тайбохтою отцовским кинжалом. От этой мысли ей сразу стало спокойно, и она задремала под легкое шуршание нарт по снегу.
Марфа проснулась от ощущения влаги между ногами. Она покосилась на старуху, лежавшую у другой стены чума, и украдкой сунула руку вниз. В неверном свете северного утра кровь на пальцах казалась не то прозрачной, не то призрачной. Она вспомнила, как выбросила в реку мешочек с травами, что дала матушка, и горько заплакала, запихивая в рот кулаки, чтоб никто не услышал.
Старуха мигом оказалась рядом, и, прижав неожиданно сильными руками девушку к оленьей шкуре, раздвинула ей ноги.
— Не понесла ты от него, это хорошо. Иначе пришлось кормить тебя впустую. Вставай!
— Зачем? — Марфа подтянула ноги к животу и свернулась в клубочек.
Старуха дернула ее за руку.
— Когда крови идут, нельзя в чуме жить, нельзя есть со всеми, говорить ни с кем тоже нельзя. Кызы пришел к тебе сейчас, дух смерти, из моря мертвых на севере.
— Куда же мне идти?