"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Убью я Мотьку, — сказала она, отплакавшись. Высохшие глаза горели ненавистью. — Доберусь до Москвы и убью.
— Мы ж в Лондон едем — неуверенно возразил Петя.
Марфа резко отбросила его руку.
— А мразота эта так и будет жить да радоваться? Ежели ты за своих родителей и сестру мстить не хочешь, твое дело, а у меня после смерти родительской никого не осталось! Одна я на всем целом свете!
Побледневший Петя поднялся, взял ее за плечи, несильно встряхнул.
— У тебя есть я. И буду всегда. Мы отомстим, обещаю. Я тоже, как прошлым летом на Москву ехал, так думал, что день суда приблизить можно. А Господь, он по-своему разумеет, по-Божески, а не по-человечески. Кто мы такие, чтобы с волей его спорить?
— Тяжело все это, — Марфа, остывая, уткнулась лбом в его плечо.
— Тяжело. Но вместе легче.
— Ты правда наместнику шахскому башку снес? — Марфа, жмурясь от удовольствия, облизывала пальцы. Рябчик, хоть и был жестковат, но оказался удивительно вкусным.
— Одним ударом, — Петя протянул девушке баклажку. — На, запей.
— Что это?
— Попробуй, не бойся.
Марфа отхлебнула, огненная жидкость обожгла горло — «Фу, гадость какая!» — и зашлась в кашле. На глазах у нее выступили слезы. Петя бросился к ручью набрать ей воды. Нужно было рассказать все до конца, иначе он не мог.
— За то, что я наместника убил, мне атаман Гребень девицу из его гарема велел выбрать.
Мариам ее звали, грузинка. Я ее Машей кликал.
Повисла настороженная тишина. Марфа, нахохлившись, смотрела в костер.
— Дурында ты Марфуша, неужто думаешь, мог я тебя забыть? Ничего у меня с той Машей не было, я ее Степану отправил, с надежными людьми.
— А Степану она на что?
— Ежели не дурак, а он не дурак, то в жены возьмет. Как раз она по нему — домашняя да тихая.
— Дай-ка еще, — протянула руку Марфа.
— Распробовала? — удивился Петя.
— А я какая? — требовательно спросила девушка, храбро отпив из баклажки.
— Ты Вельяминова. Ты львица, Марфинька. — При этих словах она вздрогнула, но промолчала. — Умная, бесстрашная, верная, всегда спину прикроешь, если что.
— Матушка говорила, что батюшка ее тоже львицей называл. А она ему: «Львицей можно стать, только если рядом лев». Так и я, Петька.
Он подбросил дров в костер.
— Ложиться надо, завтра вставать рано.
Марфа помялась, подбирая слова.
— Не знаю я ничего, ну, то есть не умею. Ну, то есть знаю, матушка говорила мне, но то разговоры одни.
Настал Петин черед подбирать слова.
— Я и сам ничего не знаю.
— Как? — недоверчиво удивилась Марфа.
— А вот так! — разозлился Петя. — Некогда мне было! Потому что я работал! Потому что когда я повенчался с любимой, то мы с ней в ночи не в опочивальню отправились, а под проливным дождем в Ярославль! Потому что год я торчал черт-те где, вместо того чтобы спать с тобой в одной постели! Видеть не могу эту треклятую землю, здесь вечно нужно от кого-то бежать и спасать свою голову. Нет у нас с тобой здесь дома, уезжать нам надо отсюда!
— Ишь разошелся, сядь, не гомони. — Марфа потянула его за руку. — Ты увезешь меня, как обещал. Ты всегда делаешь то, что обещал, Петька. Только обряд наш венчальный тоже надо когда-то завершить, и здесь не самое плохое место для этого.
От смущения и страха у нее заплетался язык, но несмотря на это она с каким-то залихватским отчаянием расстелила у костра кафтан, стянула с себя монастырскую рубашку и с вызовом посмотрела на Воронцова, во все глаза взиравшего за ее приготовлениями.
— Адам с Евой тоже небось не под балдахинами спали, а под сенью дерев в саду эдемском.
От ее волос пахло дымом и чуть-чуть ладаном. Маленькая грудь легко умещалась в его ладони. Он провел губами по ее лицу, по стройной шее.
— Разденься совсем, — невнятно пробормотал он.
Они торопливо стаскивали друг с друга одежду, сплетаясь телами так, что уже не разобрать было, где чьи. Повинуясь его рукам, Марфа вытянулась на земле и уставилась на него огромными зелеными глазищами.
— А дальше как?
— Лежи, лежи, я сам!
Она выгибалась на локтях, и крик ее терялся в вышине вековых деревьев, распугивая птиц.
— Ты ж говорил, что ничего не знаешь!
— Я общительный и начитанный, — чуть смешался Воронцов. — Тебе понравилось?
Марфа взяла его руку и повела вниз.
— Жарче, чем костер. А я ведь тоже могу так, да?
— Можешь.
Петя потерял счет времени, мечтая только о том, чтобы эта ночь никогда не кончалась.
— Хорошо? — невнятно спросила Марфа откуда-то снизу.
— Иди ко мне, мочи нет терпеть больше.
Она билась в его руках, требуя, чтобы он не останавливался, и он повиновался, пока она не прикусила ему плечо. Она почти не ощутила мимолетной боли, о которой предупреждала мать, просто Петя стал ее частью, и отнять эту часть было уже никому не под силу.
— Я хочу родить тебе сына.
— Марфа, — сказал он потом потрясенно, — мы ведь с тобой теперь как один человек, ты моя навсегда, а я твой.
Они заснули, обнаженные, обнявшись, едва прикрывшись, не подозревая, что все это время из глубины леса за ними наблюдали темные враждебные глаза.
Он проснулся от плеска воды. Марфа стояла по колено в ручье. В лучах рассвета капли на ее белоснежной коже казались алмазами.
— Согреть тебя?
И снова он целовал ее стриженый затылок, проступающие позвонки, ласкал узкие, мальчишеские бедра. Потом она перехватила инициативу и легонько толкнула. Марфа казалась амазонкой, о которых Петя читал у Геродота. Не в силах длить сладкую муку, он рывком привлек ее к себе. Потом, когда они лежали рядом, тяжело дыша, приходя в себя от новых ощущений, она вдруг озорно посмотрела на мужа: «Поняла я теперь, чего ты год назад в озере обливался!»
— Ты ж меня тогда дразнила целый день.
— Да не дразнила я, Петруша, всего-то подол чуть приподняла! — с ласковой насмешливостью поддразнила она.
— Собираться нам надо, Марфинька. Путь впереди долгий.
— Куда мы теперь?
— На Вычегду. Нам бы до холодов к Белому морю дойти. — Петя залил костер. — Если зимовать, то лучше там, ближе к кораблям. Он вдруг замер, прислушиваясь. — Тсс!
Марфа вздрогнула и непонимающе оглянулась.
— Что?
— Здесь кто-то есть.