"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Какого еще мужа? — непонимающе спросил писатель, не отрывая глаз от увешанного шпалерами коридора. Женщина шла, чуть покачивая станом, шурша пышными, шелковыми, темно-синими юбками. «Боже, какая спина, — подумал он. «В жизни не поверишь, что она младше королевы всего на год. Та, несмотря на всех своих врачей, — все равно толстуха, а эта…, Господи, и я ведь, кажется, ей нравлюсь. Ну, по крайней мере, она хотя бы не отталкивает меня, как других».
Он сел, и выпив залпом сразу полбокала вина, встряхнув темноволосой, чуть седеющей головой, повторил: «Что еще за, муж?»
— Ах, месье Оноре, — усмехнулся кто-то из придворных, — вы простите, что мы разбиваем ваши надежды. Но мадам Изабелла замужем, ее муж, месье Теодор, архитектор, он как раз днями приехал из Нижних Земель. Меня ему представил месье де Броссе, ну, тот, что будет возводить новый дворец для ее Величества. Месье Теодор ему помогает».
— Но это пока, — добавил кто-то из мужчин, собирая разбросанные по столу карты. «Месье де Лу говорил мне, что скоро отправится вместе с этим месье Теодором в Польшу, там у них какие-то семейные дела, по наследству».
— Она же полька, да, — вспомнил д’Юрфе, — она мне рассказывала об этом их городе, Кракове.
— Ну, так, — он подставил бокал слуге и кивнул: «Наливайте, наливайте», — тогда ее муж мне совершенно не помешает, господа. Раз мадам Изабелла опять остается одна.
— Милый мой Оноре, — вздохнул кто-то из мужчин, — вот вы писатель, вы же знаете о таком герое — Геркулесе?
— Ну конечно, — ответил д’Юрфе, — а при, чем тут греческий герой?
— А при, том, — рассмеялся придворный, тасуя карты, — что если бы Геркулес был сейчас жив, он бы не устоял и мгновения против этого месье Теодора. Такие люди на арене в Риме выступали, во времена цезарей, у него кулак больше, чем ваша голова. Я бы, — мужчина поднял бровь, — не рисковал.
— Ну, так он будет в Польше, — упрямо сказал писатель, — а мадам Изабелла — тут. И я тоже, — д’Юрфе расхохотался и добавил: «Так что не надо меня пугать героями мифов, господа».
— Но ведь мадам Изабелла тоже уезжает, — раздался тихий, нежный голос. Чернокудрый, в изящном, сером камзоле, юноша, лет восемнадцати, покраснел и откашлялся: «Она увозит своего сына, Стефана, в Италию. Он мне говорил, скоро уже».
— Ах да, шевалье, — вмешался кто-то, — вы же ему позируете, для портрета. Удивительно талантливый юноша месье Стефан, я слышал, господин Рубенс считает его одним из своих лучших учеников».
— Ну, если и уезжает, то не скоро, — отмахнулся д’Юрфе и подумал: «Может быть, тоже поехать в Италию? Рукопись возьму с собой, там поработаю. Давно я не был во Флоренции, да и в Венеции — тоже. Ей говорить не буду, конечно, но вызнаю — где они там остановятся. В путешествии такие вещи случаются сами собой. Будем гулять, разговаривать, обедать вместе. Да, так и сделаю».
Он вдохнул запах вина и догорающих, трещащих свечей и спросил: «А что это вы заскучали, маркиз?»
Мужчина напротив, открыл один серый глаз и сварливо ответил: «Задремал, как только вы ударились в обсуждение греческих героев, д’Юрфе. Тем более, мадам де Лу, — он тяжело вздохнул, — еще не скоро сядет на коня, а без нее при дворе не с кем говорить об охоте, вы же сейчас все предпочитаете, — он усмехнулся, — эту вашу прозу, или поэзию».
— У нас ведь правит королева, — тонко улыбнулся чернокудрый юноша. «Ее Величеству, как и всем женщинам, по душе изящные развлечения».
Маркиз выпил вина и тяжело ответил:
— Не надо мне рассказывать обо всех женщинах, шевалье. Тем ноябрем мадам де Лу на моих глазах взяла кабана — не стреляя, кинжалом, и при ней было всего лишь две собаки. Вы бы, если бы там оказались…, - он махнул рукой и добавил: «Поневоле вспоминаешь покойного короля, вот при нем двор был похож на двор, а не на сборище бездельников, треплющих языками о музыке и живописи».
— Ну, маркиз, — д’Юрфе раздал карты, — вы же знаете, мадам де Лу скоро отплывает в Новый Свет, ее муж вместе с де Шампленом будет управлять нашей колонией, Квебеком. Так что вам придется расстаться с вашим верным оруженосцем, это я мадам де Лу имею в виду, — писатель поднял бровь.
Маркиз рассмеялся:
— Скорее, это я ее оруженосец, месье д’Юрфе. Очень жаль, конечно, но — мужчина посчитал на пальцах, — к сентябрю ребенку будет уже пять месяцев, так что мадам де Лу все-таки застанет начало следующего охотничьего сезона. Она обещала прислать мне из Акадии шкуру медведя, — добавил мужчина. «Вряд ли в мои года, я доеду до Польши или Швеции.
Только там их и можно пострелять».
— Да, — вздохнул кто-то, — со времен Филиппа Красивого во Франции медведей не осталось.
Д’Юрфе посмотрел на медленно разгорающееся, утреннее солнце, и заметил: «Ну что, господа? Королева еще не спит, так, что и нам не положено. Ваш ход, маркиз».
В большой, темной опочивальне резко пахло мускусом. «Месье Жозеф, — полное, миловидное лицо женщины расплылось в улыбке, — вы удивительно плохой картежник».
— Я хороший врач, ваше Величество, — вздохнул Хосе, ровняя колоду. «Человек не может преуспевать сразу в нескольких областях. Давайте, я вам помогу, — он наклонился и, засучив рукав просторного, шелкового платья, прижал пальцы к запястью.
— Кровь ей, что ли пустить? — подумал Хосе, считая пульс. «Правильно сеньор Монтальто меня предупреждал — у нее нет никакой силы воли. Объедается за ужином, а потом вызывает врача».
— Ну, все неплохо, — улыбнулся он. «Только, ваше Величество, я же просил — надо соблюдать умеренность в еде, — он кинул взгляд на стол, посреди которого красовалось серебряное блюдо с уже подсохшими пирожными.
— Руки так сами и тянутся, — пробормотала Мария Медичи. «Но вот странно — мы с вами поговорили, поиграли в карты, и мне уже легче».
— Мушек перед глазами у вас нет? — Хосе порылся в своей сумке и достал слуховую трубку.
«Давайте, подышим немного».
— Нет, — королева глубоко вздохнула и тут же закашлялась. «Только вот ходить далеко не могу, а ведь раньше…, - она скорчила гримасу, — раньше я была тоненькой и резвой, месье Жозеф. Ну да, пятеро детей, — она махнула ухоженной, белой, в ямочках, рукой.
— Она задыхается от того, что у нее легкие жиром заплыли, — вспомнил Хосе слова придворного врача. «Ты не стесняйся, Иосиф, будь с ней строже, если церемониться, она и до пятидесяти не дотянет».