"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Джон тяжело вздохнул: "Поверьте мне, я не собирался вас заставлять. Я колониями вообще не занимаюсь. У нас с королем Георгом и членами кабинета министров немного разные точки зрения на их судьбу".
— А какая у вас точка зрения? — Марта стояла совсем близко. Он увидел, как играют изумруды на ее крохотном, детском золотом крестике. Сквозь черные кружева, закрывающие декольте, ее кожа казалась совсем белой, как снег.
— Как будто в детстве, — вдруг подумала девушка. "Когда мы с папой охотились, осенью, вдвоем, и разжигали костер. Так же пахнет — хвоей, влажными листьями, дымом…"
Джон откашлялся, избегая ее взгляда: "Я с самого начала считал, что им надо быть независимыми. Там другая страна, не Британия, и другие люди. Вот, как вы, например".
— От вас, — серьезно заметила Марта, — это комплимент, мистер Джон. Я сейчас иду встречаться с Бромли и управляющим моими счетами. На обратном пути оставлю вам у привратника записку. Всего хорошего.
Она вышла. Джон, повертев в руках оловянную чернильницу, зло пробормотал: "Ты еще подарок им на свадьбу посылать будешь, и детей у них крестить. Старый дурак, — он потер лицо руками. Позвонив в колокольчик, Джон велел появившемуся на пороге мужчине: "Принеси мне те папки, что Теодор привез, по вольным каменщикам".
Марта спустилась по мраморным ступеням. Распрощавшись с Бромли, взглянув на портик Банка Англии, она усмехнулась: "Уезжаю в деревню. Тедди якобы уже там. Хотя вряд ли они забредут на кладбище. Мистер Джон сказал, что крест уберут, ночью, через два-три дня. Надо будет еще в контору порта сходить, посмотреть — может быть, Мэтью осмелел, и под именем Майкла Смита уплыл. В мужском костюме отправлюсь, так легче с ними будет разговаривать".
Она дошла до собора Святого Павла и посмотрела на узкую улицу в его тени. "Мистер Джон, — подумала Марта, прислонившись к колонне, закрыв глаза. Вокруг было шумно, на булыжниках чирикали воробьи, ржали лошади. Она, почувствовав тепло солнца на своем лице — вздохнула.
На каменном полу, лежали золотые пятна солнечного света. Большая, широкая кровать была укрыта шкурами. У окна, за конторкой сидела маленькая, худенькая, пожилая женщина. Запечатав письмо, поднявшись, она наклонилась над постелью. Старик, что лежал, опираясь на подушки, открыл один голубой глаз. "Сейчас отдам Марте, — женщина показала письмо, — и вернусь. Как ты себя чувствуешь?"
— Не уходи…, - старик часто подышал, — надолго, мадам Мари.
— Я сорок лет рядом с тобой была, — она наклонилась и потерлась носом о сухую, морщинистую щеку, — и сейчас тоже буду, мой Волк.
Он протянул худую руку и взял ее тонкие, костлявые пальцы. "Старшего сына пережил, — грустно сказал старик, — и внуков от него тоже. Думал ли я? Этьенну потом пошлите весточку с индейцами, может, и дойдет, вроде жив он был, тем годом. Анри…, где его искать…, - старик поморщился и велел: "Иди, любовь моя".
Женщина вздохнула. Тихо закрыв за собой дверь, она позвала: "Марта!". Дочь высунулась с кухни, бронзовые, непокрытые по-домашнему волосы засверкали в солнечных лучах: "Как папа, матушка?"
— Недолго осталось, — женщина помолчала и протянула ей письмо: "Это последнее, от нас. Дальше уж вы с Пьером сами. Вы знаете все, не первый год, — она улыбнулась, глядя в зеленые глаза дочери. На белой шее играл, переливался крохотный, золотой крестик. "Пьер свой в Лондоне оставил, как сюда венчаться ехал, — вспомнила женщина, — они же с Майклом — лучшие друзья. Так правильно, пусть он у Кроу будет".
— Держи, — женщина стянула с пальца, кольцо с синим алмазом. "Это Теодору вашему, а он пусть дальше передает. И пусть женится, двадцать лет ему уже. Как вернутся они с Пьером с севера — скажи, что мы велели".
— Мама! — вдруг, испуганно сказала Марта. "Мама, не смей, я запрещаю!"
Женщина коротко усмехнулась: "В конторке моей письма найдешь — там для сестры твоей, в Нортумберленд, для Кроу…, Отправь всем. А запрещать — она взялась за косяк двери и кивнула в сторону спальни, — даже он мне ничего запрещать не мог. Иди сюда, — она перекрестила дочь и поцеловала высокий, белый лоб. "Люблю тебя, милая, — тихо сказала Мэри. Обняв женщину, она добавила: "Все будет хорошо, дочь Генри Гудзона, все будет хорошо. Мы поспим с отцом".
Мэри устроилась на постели и вдруг подняла голову. "Даже и не сомневайся, — сказала она, ласково, кому-то. "Ты сильная девочка, вся в нас. Ты справишься. Детей своих береги только, а то видишь, — тонкие губы чуть искривились, — как у нас получилось. Но у тебя — все по-другому будет. Ты у нас молодец".
— С кем это ты там разговариваешь? — смешливо, не открывая глаз, спросил Волк.
— Так, — она глубоко, прерывисто вздохнула и устроилась у него под боком, — показалось что-то. Настойку пить не буду, она и не помогает больше.
— Болит? — озабоченно спросил муж. "Как обычно, — поморщившись, отозвалась женщина. "Дай мне руку, — он приложил ее ладонь к своей щеке. "Так хорошо…, - едва слышно сказал Волк. "Люблю тебя".
— Я тоже, — она закрыла глаза. В спальне стало совсем тихо, только ветер с реки шевелил холщовые занавески. Откуда-то издалека доносилась бесконечная песня жаворонка.
Марта вздрогнула и посмотрела в просторное, жаркое, летнее небо Лондона. Свистели, перекликались птицы. Она, поправив чепец, быстро пошла к Ладгейт-Хилл. "Мистер Хэдли, — вежливо попросила она привратника, — можно мне чернильницу и перо, пожалуйста"
Написав на бумаге одно слово, Марта подала ее Хэдли: "Это для мистера Джона. Он знает, где меня найти".
Питер поднялся на второй этаж особняка. Остановившись у двери детской, он улыбнулся: "У нас тут еще один мальчик гостит, Тедди его зовут, он помладше Майкла, так что хорошо, что ты несколько игрушек принес, — он посмотрел на шкатулку в руке у Федора и спросил: "А что там?"
— Вот сейчас и увидим, — загадочно сказал Федор.
В большой, просторной, светлой комнате, на персидском ковре возилось двое детей. Мистрис Джонсон вязала, сидя у окна: "Я тогда пойду на стол накрывать, мистер Питер. Его светлость записку прислал, что еще одного гостя приведет, пятеро всего вас будет".